Чарли чаплин машина для кормления
Чарли чаплин машина для кормления
Продолжаем нашу непостоянную рубрику про культовые сцены в кино!
Был такой интересный человек, Чарли Чаплин.
Большинство знает его, как актера, однако Чарли был и режиссером, и сценаристом, и композитором, и продюсером своих фильмов (даром что с хлопушкой не бегал).
То, что его ленты являются комедиями, никогда не мешало Чаплину добавлять в них сильнейшие драматические линии и эмоциональные моменты (сцены погони за ребенком в «Малыше» или финал «Огней большого города», ух).
И вот про один из таких моментов мы и поговорим ниже.
В конце 30-х годов обстановка в мире была накалена до предела, большой частью из-за агрессивной политики Германии под управлением Адольфа Гитлера. В воздухе отчетливо чувствовалось приближение войны (но никто еще не знал, что она будет самой страшной за всю историю человечества).
На фоне всего этого, Чаплин твёрдо решил снять фильм, высмеивающий Гитлера.
По его словам, хоть кто-то должен был это сделать.
Аналогии напрашивались давно — из-за характерных усов Бродяги и Гитлера, а также то, что и фюрер, и Чарльз родились в один год, с разницей в 4 дня.
Но в 1939 году, США очень дорожило своим миром и экономической выгодой от сотрудничества с третьим Рейхом, поэтому ни одна студия не согласилась финансировать проект.
(Реклама Кока Колы для нацистской Германии)
Чаплин решил снимать полностью на свои деньги (что грозило серьезными финансовыми проблемами в случае провала), приступил к производству фильма.
И через несколько дней после старта съемок, немецкие войска перешли границу с Польшей, ознаменовав таким образом начало Второй Мировой войны.
Когда съемки уже подходили к концу, Франция была полностью оккупирована нацистами, а английские войска были эвакуированы в ходе Дюнкеркской операции.
Под сильнейшим впечатлением от событий в Европе Чаплин переписывает финал, добавляя речь в конце.
По сюжету, одного цирюльника-еврея, как две капли воды похожего на Аденоида Хинкеля (пародия на Гитлера), путают с фюрером.
Настоящего диктатора отправляют в концлагерь, а цирюльника отправляют на трибуну, для произнесения победной речи перед митингом по случаю захвата Томанией страны Остерлиха (намек на реальный аншлюс Австрии Германией).
Простой парикмахер под видом диктатора выходит на трибуну и говорит пламенную речь:
И вот так, из-за одной сцены фильм разом преобразуется из сатирически-пародийной ленты, в одно из сильнейших гуманистических высказываний 20 века.
Пересматривая её сейчас, скажу банальность, но за 80 лет эта речь нисколько не потеряла актуальности (особенно учитывая текущую обстановку в мире)
Как же иронично и грустно, что такая ярая речь за человеческие ценности и против тоталитаризма, послужила одной из главных причин обвинения Чаплина в сочувствии коммунизму и его фактическом изгнании из США (мой давний пост про это).
Чарли чаплин машина для кормления
Чаплин рассказывал в «Новых временах» уже не о судьбе Чарли-отщепенца, деклассированного элемента, а о судьбе Чарли-рабочего, «полноправного» члена общества, одного из многих винтиков его. Рамки узкого мирка чаплиновского героя, показанного в «Огнях большого города», раздвинулись, и зритель увидел его в самой гуще жизни — среди рабочих завода, в толпе безработных, в колонне демонстрантов. Его одиночеству пришел конец, и даже в своих скитаниях он обрел преданную подругу.
Уже самый подзаголовок картины— «Повесть о производстве, индивидуальной предприимчивости и человечестве, мечущемся в поисках счастья»— придал ей характер обобщающего и обличительного комментария действительности. С продуманной последовательностью раскрывал Чаплин эти три главные темы, изложенные в подзаголовке.
Первая тема — тема капиталистического производства — решалась с помощью образа крупного современного промышленного предприятия. Образ этот искусно соткан из множества деталей; важнейшей из них являлся конвейер, олицетворявший потогонную систему эксплуатации.
…У непрерывно движущейся ленты конвейера стоит в рабочем комбинезоне Чарли. Его движения механичны и примитивны: он подвинчивает ключом гайки на проходящих по ленте деталях. Они быстро движутся мимо, а следующий рабочий ударяет по ним молотком. Человеческие руки едва успевают делать привычные движения. Конвейер не оставляет рабочим даже доли секунды, чтобы отогнать от лица надоевшую муху или просто почесаться.
Человек утрачивает свою первозданность, цельность и делится на части — руки, туловище, голова. Все долгие часы работы они как бы существуют порознь. Да и после отхода от конвейера не всегда удается собрать их сразу и каждая из частей продолжает жить сама по себе.
Все механизировано на этом огромном предприятии. Вот на большом телеэкране появляется изображение директора (артист Аллан Гарсиа). Его властный голос ускоряет движение конвейера. Чарли выбивается из темпа и с трудом догоняет других. Бригадир подменяет его, чтобы дать возможность сходить в уборную. Отойдя от машины, Чарли судорожно дергается, как в тике, и лишь спустя несколько минут овладевает своим телом. Перед входом в уборную он отмечает время на табельных часах. Но только успевает закурить, как установленный даже здесь телеэкран неожиданно оживает и тот же властный голос гонит его снова на работу. Чарли стремительно вылетает из уборной и, отметив снова табельный листок, возвращается к конвейеру.
Каждый кадр кричит, вопит здесь о растоптанном человеческом достоинстве. Но апофеозом всего является сцена испытания новой машины для механического кормления рабочих — в погоне за прибылями хозяева готовы лишить их даже краткого обеденного перерыва.
К директору предприятия приходит изобретатель с образцом кормящей машины. Не произнеся ни слова, он заводит на патефоне пластинку. Слышится бесстрастный голос, который деловито перечисляет достоинства чудесного аппарата. Автоматический продавец призывает не забывать о необходимости добиваться преимуществ перед конкурентами и сулит постоянное повышение производительности труда.
Директор завода вместе с изобретателем идут в цех, чтобы проверить действие машины на каком-нибудь рабочем. Выбор падает на Чарли. Маленького человечка в комбинезоне привязывают ремнями к аппарату, и механизм кормит его супом, мясом, вареной кукурузой, заботливо вытирает ему рот специальной подушечкой, напоминающей пресс-папье. Однако Чарли не успевает насытиться, как весь сложный механизм неожиданно разлаживается и развивает бешеную скорость. Тогда горячий суп выплескивается с тарелки прямо в лицо Чарли, куски мяса вместе с гайками безжалостно запихиваются ему в рот, початок кукурузы больно бьет по носу, а подушечка для утирания хлещет несчастного по губам и щекам. «Кормящая машина» превращается в свою противоположность— в страшную машину истязания и голода, символизируя собой новые времена кризиса, взбунтовавшиеся силы капиталистического производства.
После неудачного эксперимента директор приказывает повысить темп работы. Чарли не поспевает завинчивать мчащиеся перед ним гайки, и движущаяся лента затягивает его в утробу конвейера…
Так подана в фильме тема капиталистического производства.
Вторая тема — тема «индивидуальной предприимчивости» — разрешена Чаплином столь же сатирически и с не меньшей впечатляющей силой.
Помешанного Чарли отправляют с завода в больницу. Он выходит из нее выздоровевшим, но безработным — многие предприятия закрылись. Пополнив собой армию людей, которых кризис лишил хлеба и крыши над головой, Чарли бесцельно бредет по улицам города. С проезжающего мимо грузовика, груженного досками, падает сигнальный красный флажок. Готовый всегда услужить, Чарли бежит следом за грузовиком, размахивая поднятым флажком. Но автомобиль исчезает вдали, и уставший Чарли замедляет шаг. В этот момент из боковой улицы выливается колонна демонстрантов; на транспарантах, которые они несут, чаще всего видно слово «Свобода». Чарли, размахивающий флажком, оказывается во главе этой колонны безработных. И когда на демонстрантов нападает полиция, его принимают за вожака и бросают в тюрьму.
Внутренний вид тюрьмы, в которую попадает Чарли, очень напоминает Синг-Синг, некогда осмотренный художником. Во всяком случае, изображение тюрьмы в фильме почти полностью соответствует описанию Синг-Синга, данному в «Одноэтажной Америке» И. Ильфом и Е. Петровым, также посетившими ее: «…шесть этажей камер, узких, как пароходные каюты, стоящих одна рядом с другой и снабженных вместо дверей львиными решетками. Вдоль каждого этажа идут внутренние металлические галереи, сообщающиеся между собой такими же металлическими лестницами. Меньше всего это похоже на жилье, даже тюремное. Утилитарность постройки придает ей заводской вид». Зоркий глаз Чаплина тоже подметил это многозначительное сходство, и в фильме оно подчеркивается массой разнообразных деталей, общей атмосферой, той же предельной регламентацией времени, которая превращает человека в движущийся автомат. Зритель невольно делает вывод: строи жизни на заводе, где работают «свободные» люди, по существу, мало чем отличается от строя тюремной жизни. И там и здесь в одинаковой мере происходит порабощение человеческой личности.