что летом 1942 года было организовано на площади перед исаакиевским собором
Огороды на улицах Ленинграда в дни блокады.
В городе нашлись запасы органических и химических удобрений. Имевшийся сельскохозяйственный инвентарь был отремонтирован, в дополнение городская промышленность выполняла мелкие запасы на его производство.
Агитационный плакат Окна ТАСС
К вспашке и посеву в Ленинграде и пригородах приступили 633 вновь организованных подсобных хозяйства предприятий и учреждений, хозяйства трестов и 1468 объединений, в которые вошли более 176 тысяч индивидуальных огородников. Помимо этого, посевом овощей занимались свыше 100 тысяч трудящихся, не вошедших в огородные объединения.
Всего весной 1942 года индивидуальными огородниками, подсобными хозяйствами и совхозами городских трестов было вспахано 9,8 тыс. гектаров земли (план был перевыполнен в 1,5 раза), из них вручную, лопатами, вскопано 3,3 тыс. гектаров (33%).
Обработка огорода, разбитого в сквере возле Исаакиевского собора. 1942 г.
ИТАР-ТАСС / В. Капустин
Трудности новоявленных огородников состояли не только в том, что они были мало знакомы с сельскохозяйственной деятельностью — им в помощь специально издавались стенгазеты и брошюры с инструкциями по возделыванию земли, но и в непригодности большинства участков для выращивания овощей из-за состава почвы. Бывали и досадные случаи, когда урожай, выращенный с таким трудом, в одночасье уничтожался артобстрелом.
Выращивание овощей на площади у Исаакиевского собора во время блокады. 1942 г.
ИТАР-ТАСС / М. Трахман
Тем не менее, план сбора урожая в Ленинграде и пригородах совхозами и подсобными хозяйствами был выполнен на 106%, сверх плана сдали 2,8 тыс. тонн овощей.
Работники Н-ского госпиталя Е.Скарионова и М.Бакулин за сбором капусты. 1942 г
ИТАР-ТАСС / Архив Мемориального музея Обороны и блокады Ленинграда
В 1943 году почти каждая семья в Ленинграде обрабатывала свой участок земли или принимала участие в обработке коллективных огородов. Индивидуальным и коллективным огородничеством занимались 443 тыс. человек. За сезон 1942 года горожане приобрели некоторый опыт ведения огородного хозяйства и оценили исключительное значение огородов в условиях вражеской блокады.
Сбор урожая капусты у Исаакиевского собора. 1942 г.
ИТАР-ТАСС / Архив Мемориального музея Обороны и блокады Ленинграда
Ранней весной сотрудники Ботанического института приготовили для ленинградцев 11 млн единиц рассады. Посевная кампания началась с первых благоприятных для посадки дней. На территории города и в его окрестностях было обработано и засажено 11,8 тыс. гектаров земли. С осени ленинградцы позаботились о заготовке удобрений для своих коллективных и индивидуальных огородов. На эти цели шли торф, мусор старых свалок, древесная зола. Ученые разработали способ употребления в широком масштабе бактериального удобрения — азотогена.
Дети у грядок на набережной в Ленинграде.
ИТАР-ТАСС / Архив Мемориального музея Обороны и блокады Ленинграда
Пригородные хозяйства, несмотря на значительные потери в кадрах, технике и гужевой силе, сумели добиться роста производительности даже в сравнении с довоенным периодом. Производство овощей на одного совхозного рабочего в 1943 году возросло почти в 1,5 раза по сравнению с 1940 годом. На городских рынках появились сельскохозяйственные продукты, которых не было в 1942 году. Цены на картофель упали в 6 раз по сравнению с летом 1942 года, на свежую капусту и свеклу — более чем в 4 раза. Ленинградцы вполне обеспечили себя на зиму овощами.
Блокадный огород во дворе Технологического института.
http://1.lti-gti.ru/museum
Г. П. Фитингоф, «Ленинградцы на огородах»
Во дворе Академии художеств в блокаду были расположены огороды, которые кормили ленинградцев
Огороды на Круглом дворе Академии художеств, 1944. Фото С. Г. Гасилова.
Что летом 1942 года было организовано на площади перед исаакиевским собором
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Урожай на газонах: как блокадный Ленинград спасал свою жизнь…
Блокадники сами обеспечивали себя овощами.
Сбор урожая капусты у Исаакиевского собора, 1942 год
Все же жизнь движется по спирали. То, что в 80-е народ бросился на освоение участков для огородов, чтобы выжить в условиях безденежья, блокадники Ленинграда освоили в годы войны, во время голода.
Первый год блокады унес сотни тысяч жизней ленинградцев. Чтобы не умереть от голода, блокадники разбили огороды прямо на улицах осажденного города. С долгожданной весной 1942 года в Ленинград пришла надежда.
Первая блокадная зима миновала. В марте 1942 года исполком Ленсовета принял положение «О личных потребительских огородах трудящихся и их объединений». Трудящиеся блокадники должны были обеспечивать себя овощами, а промышленные предприятия и учреждения стали организовывать свои подсобные хозяйства. По радио говорят: каждый ленинградец должен иметь огород… Все скверы превращены в огороды. Семена моркови, свеклы, лука дают бесплатно. У нас на Большом проспекте посажены лук и щавель.
Сады, парки, скверы, стадионы, откосы рек и каналов превратились в многочисленные грядки, а жители Ленинграда — в новоявленных огородников.
На фотографиях тех лет можно увидеть, что огород был разбит даже на Исаакиевской площади — там выращивали капусту!
Владельцам подсобных хозяйств власти города оказывали поддержку — раздавали рассаду и помогали рационально ее использовать, предоставляли инвентарь, и удобрения.
Школьники Дзержинского района идут на работу на огороды в Летнем саду, 1943 год
В 1942 и 1943 годах их засевали одним турнепсом. Весной 1944 года посадили куски картофельной кожуры с глазками. Хоть и небольшой, но получился урожай картофеля. Потом появилась картошка сорта «берлиха», красная, с желтой мякотью, необыкновенно вкусная.
Большинство ленинградцев никогда не занимались сельским хозяйством, поэтому наряду с агитационными плакатами стали выпускать специальные пособия с правилами обработки земли и сбора урожая.
В блокадном Ленинграде издавались разные полезные книги, одну я берегу до сих пор. У нее коричневый шрифт на желтой бумаге и рисунки — как растить овощи в голодное время. Из картошки вырезали глазки, проращивали их, и затем уже из них растили картофель.
Огороды во дворе Академии художеств
Трудностей было немало: огромная часть земельных участков была попросту непригодна для выращивания овощей, множество грядок так и не дали свой первый урожай из-за вражеских бомбежек. Страдали огороды и от крыс, которых в осажденном городе было не счесть.
Весной 42-го мы с сестрой шли на огород, разбитый прямо на стадионе на Левашевской улице. И вдруг увидели, что прямо на нас движется какая-то серая масса. Крысы! Когда мы прибежали на огород — там все уже было съедено.
Тем не менее, первый урожай помог тысячам блокадников пережить следующую зиму. А уже в 1943 году почти каждая семья в Ленинграде обрабатывала свой или коллективный огород.
Сбор урожая на площади у Исаакиевского собора, 1942 год
Мы жили на Кировском проспекте. До огорода ездили на велосипеде: я на перекладине спереди, папа на сиденье, а мама сзади на багажнике. Овощей хватало не только поесть в свежем виде, но и запасти на зиму. В ванной комнате появились десятилитровые бутыли с маринованной свеклой и морковью.
Исаакиевский Собор — как хранилище блокадных ценностей
Неизвестные факты из истории Собора
В июле 1941 года уже стало понятно, что вскоре настанут страшные времена — грядет блокада Ленинграда. В связи с этим возникла необходимость срочно решить следующий вопрос — где хранить 40-60 процентов ценных экспонатов, оставшихся в музеяхЛенинграда и пригородов. Вопрос этот обсуждался на совете обороны города, где состоялось бурное заседание. Протоколы этого заседания хранятся в архиве города. Один военный, который присутствовал на заседании, высказал мнение, что наиболее подходящим местом для хранения оставшихся музейных экспонатов, будет Исаакиевский собор.
Мнение военного было одобрено, и вынесено решение о создании так называемого Объединенного хозяйства музеев. Руководство Объединенным хозяйством было поручено директору Музея Ленинграда (поскольку Исаакиевский собор тогда был филиалом музея города). Назначили главного хранителя и начальников отделов — отдела Павловска, отдела Пушкина и всех остальных. Они сами вели всю учетную документацию, которую утверждало руководство.Был выдвинут лозунг — «Везем, что можем».
На первых этапах для перевозки ценностей был предоставлен специальный транспорт. Но впоследствии пришлось договариваться о перевозке на танках и другой военной технике, которая шла из пригородов на ремонт. Когда на окраинах города стала уже слышна стрельба, хранителям пришлось везти оставшиеся ценности на тачках и нести в руках. До последнего момента работники музеев старались спасти все экспонаты. В частности, когда нельзя было вывезти какой-нибудь из мебельных гарнитуров целиком, они уносили хотя бы одну вещь, например, кресло или маленький столик, в качестве образца для восстановления этого гарнитура. Для упаковки использовали, в основном, ящики от стамиллиметровых снарядов, которых тогда было много. Такой ящик был удобен тем, что его можно было переносить вчетвером.
Основную массу ценностей расположили на хранение в верхних помещениях Исаакиевского собора. А в подвале предполагалось хранить только те предметы, которые не смогут сильно пострадать от холода и влажности. Однако это решение себя не оправдало, потому что наверху тоже не было никакого отопления. Всю зиму 1941/42 гг. в помещениях собора была минусовая температура и почти всегда — 100-процентная влажность. По стенам от влажности стекала ручейками вода, так что под ними набирались целые лужи.
После войны, при реставрации мраморной облицовки стен собора, практически вручную было снято два миллиметра верхнего слоя. От воды и холода мрамор покрылся налетом и на нем образовались безобразные пятна. В течение 16 лет собор реставрировался вручную, пока не был полностью восстановлен.В общей сложности, в соборе хранилось примерно 120 тысяч различных ценных предметов. Картины хранились без рам, потому что их надо было время от времени выносить для проветривания на портик, а в рамах делать это было бы тяжело и долго. Ящики с музейными ценностями стояли стеллажами высотой до 6 метров, а между ними были только узкие проходы.Каждый хранитель музея знал, где расположены ценности, за которые он отвечает. Рабочий день у хранителей был 12 часов, работали 6 дней в неделю. Окна собора были заделаны кирпичами и мешками с песком, поэтому внутри была абсолютная темнота. Только летом из верхнего фонаря собора проникало немного света.
После войны хранители музея вспоминали, что для них самым тяжелым моментом было — войти с утра в морозную и мокрую атмосферу собора и начать работать. Работа заключалась в проверке состояния каждой вещи. Если работники музея, осторожно прощупывая вещь руками в ящике, чувствовали, что вещь погибает от сырости, то они вытаскивали ее, протирали и просушивали. Если требовалась срочная реставрация, то они обращались к мастерам Эрмитажа, с которыми был налажен хороший контакт. Эрмитажники им помогали, как могли, и потом вещи возвращались на место обновленными. Таким образом, хранители проверяли до 40-50 тысяч ценностей в год. Иногда их руки так коченели от холода, что терялась чувствительность. Тогда они шли в помещение, где стояла буржуйка, пили чай и грели руки о печку. Немного отогревшись, шли работать дальше.
Это была их основная работа. Кроме этого они время от времени ездили на фронт. Доехать до линии фронта было очень просто. На театральной площади садились на трамвай № 36 и доезжали до Стрельны. А в Стрельне выходили, брали винтовки и стреляли по врагу, потому что фашисты были совсем близко от города.
После войны только в 1948 году из Исаакиевского собора забрали последние ящики с экспонатами. Их перевезли в хранилище, созданное в Манеже на Конюшенной площади. Тогда приступили к полной реставрации Исаакиевского собора, которая длилась 16 лет. Во время реставрации часть музея была открыта для посетителей. От 40 до 50 процентов настенной живописи было безвозвратно потеряно, ее пришлось восстанавливать заново. Последние работы были завершены только в 2009 году.
В подвале собора жили в общей сложности около 40 человек. Это были сотрудники пригородных музеев. Они приехали в собор в августе, в летней одежде. Никто не предполагал, что война продлится так долго, что настанут страшные блокадные дни. Сотрудники Объединенного хозяйства музеев, а также военные поделились с ними одеждой и необходимыми принадлежностями.В подвале были сделаны нары, где люди спали. Кроме того, в подвале находился кабинет главного хранителя и директора Объединенного хозяйства. Там стояли стол, сейф и лежал чемоданчик с нужными вещами, с которым в случае тревоги нужно было бежать в бомбоубежище. Однако бомбоубежище ни разу не понадобилось, за толстыми стенами собора бомбы были не страшны.
На все помещение была одна буржуйка. Вторая стояла наверху. Раньше собор отапливался 12 печами, от которых оставались дымоходы. Труба буржуйки была выведена в один из дымоходов. И летом, и зимой температура в подвале была 5-7 градусов, а в сильные морозы падала до 15 градусов. Жильцы подвала вспоминали потом, что самым страшным было не минус 20 наверху, а плюс 7 внизу, в каменном мешке.
Кроме взрослых в подвале жили еще трое детей — четырех, пяти и шести лет. Это были дети сотрудников.По темному подвалу можно было передвигаться либо с зажженной лучинкой, либо с электрическими фонариками. Но детям этого не полагалось. После войны они вспоминали, как в кромешной темноте играли в прятки по всему подвалу. А на полу стоял слой воды, сантиметров пять. Ходить можно было только по деревянным узким настилам. Детям строго настрого было приказано: как только вы услышите, что кто-то идет, обязательно дайте о себе знать, иначе вас могут сбить в холодную воду, и тогда воспаления легких не миновать. И дети пели песенки или читали стишки, чтобы их заметили.
Первое время они весело играли, но, начиная с декабря 1941 года, сил для игр уже не оставалось. Родители сажали их на нары, накрывали одеялами, мешками, старыми половиками, чем угодно, только чтобы сохранить остатки тепла, а, вернувшись через несколько часов, видели ребят в том же положении — свернувшимися калачиками от холода.Сотрудники жили здесь всю зиму 1941/42 гг., а потом их переместили в здание гостиницы «Астория», где было устроено общежитие для работников культуры и искусств.
Перед войной купол Исаакиевского собора покрасили темной масляной краской. Красили вручную, широкими кистями. Четыре бригады альпинистов по два человека в течение трех недель выкрасили весь купол темно-серой краской, под цвет грозного неба. А в 1946 году его отмыли, тоже вручную, тряпками, сначала — щелочью, потом — керосином, потом тщательно промыли водой. При таком бережном отношении позолота не пострадала.
На крыше собора стояли посты МПВО — местной противовоздушной обороны. На постах стояли, в основном, мобилизованные девушки с музыкальным образованием. Вражеские налеты происходили чаще всего ночью. Самолеты летели с разных сторон большими группами. С крыши собора в небо были направлены рупоры, по два вместе, стоявших на расстоянии 6-8 метров друг от друга. От каждого рупора шел звук в наушник. И, поворачивая эти рупоры, можно было добиться такого эффекта, когда звук становился одинаковым. Таким образом определялись направление самолета и примерная высота. Для этого был необходим хороший музыкальный слух.
Ценою жизни: как музейные работники спасали шедевры культуры в блокадном Ленинграде
76 лет назад, 27 января 1944 года, состоялось полное освобождение Ленинграда от фашистской блокады, которая длилась целых 872 дня. В память об этих страшных днях «МИР 24» рассказывает, как работники музеев, едва державшиеся на ногах от истощения, уже обреченные на гибель, спасали шедевры живописи и другие музейные ценности.
«22 июня 1941 года все работники Эрмитажа были вызваны в музей, – пишет в своих воспоминаниях легендарный академик Иосиф Абгарович Орбели, директор Эрмитажа, полжизни положивший на сохранение и восстановление огромной коллекции музея. – Научные сотрудники Эрмитажа, работники его охраны, технические служащие – все принимали участие в упаковке, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки. А со второго дня к нам пришли на помощь сотни людей, которые любили Эрмитаж. К еде и отдыху этих людей приходилось принуждать приказом!».
Принято считать, что музеи Ленинграда приступили к эвакуации своих коллекций с первого дня войны. На самом деле подготовка к возможной эвакуации началась гораздо раньше, еще в конце 30-х годов.
Важную роль в этом сыграла Генеральная инвентаризация фондов дворцов-музеев, происходившая в 1938-1939 годах. Тогда была проведена работа по определению ценности музейных коллекций, чтобы понять, что из экспонатов надо вывозить в первую очередь. Возможно поэтому эвакуация сокровищ Эрмитажа, Русского музея и других музеев Ленинграда проходила достаточно организованно. И если бы не замкнувшееся так стремительно кольцо блокады, вывезти удалось бы значительно больше.
Тонкости упаковки драгоценных полотен
Всего за неделю в одном Государственном Русском музее было снято со стен, вынуто из рам, перемещено в новые места хранения и подготовлено к эвакуации свыше семи с половиной тысяч живописных произведений. И нужно понимать, что это были бесценные шедевры, которые необходимо было упаковать с невероятными предосторожностями. Этим занимались не только музейные работники, но и реставраторы, и художники, и студенты художественных училищ, и просто добровольные помощники.
Вот что рассказывает в своей книге Петр Казимирович Балтун, который в военное время исполнял обязанности директора музея: «Для того, чтобы снять со стен такие огромные полотна, как «Последний день Помпеи» Брюллова, «Медный змий» Бруни, требовались усилия нескольких десятков людей, а насчитывалось таких колоссов свыше шестидесяти. Огромные холсты, в 20, 40, 60 квадратных метров каждый следовало осторожно накатать без единой морщинки, без малейшего повреждения пересохшего или пастозно написанного красочного слоя, на специальные валы из фанеры на деревянном каркасе.Поверхность их, безукоризненно гладкая, без всяких неровностей, обтягивалась еще искусственной замшей. Чтобы валы не касались пола, они с торцов заканчивались деревянными колесами.
На эту огромную катушку наматывалось по нескольку картин. Между ними прокладывалась плотная бумага, кромки холстов по мере накатки сшивали между собой. Места на полотнах, угрожающие осыпями, закрепляли и заклеивали тонкой папиросной бумагой осетровым клеем. Затем валы с картинами, тщательно запеленутые сверху чистыми холстами, вкатывали в ящики.
Все принятые меры себя оправдали. Свидетельство тому – полная сохранность картин, находившихся долгое время на валах в условиях эвакуации, а также и тех, которые хранились в блокадном Ленинграде. С такой же тщательностью упаковывали и другие экспонаты: памятники древнерусского искусства, скульптуру, фарфор, стекло, шпалеры, ткани, произведения графики».
Третья эвакуация Эрмитажа
«22 июня было воскресным днем, – рассказывает заместитель заведующего Отделом рукописей и документального фонда Государственного Эрмитажа Елена Юрьевна Соломаха. – Наш музей, как и вся страна, работал по 6-дневной неделе, а выходным днем был понедельник. Поэтому 22 июня все сотрудники Эрмитажа оказались на работе. Иосиф Абгарович Орбели собрал их и отпустил всех домой – с тем, чтобы на следующий день сотрудники пришли на работу и приступили к упаковке коллекции. Планы эвакуации были у всех предприятий. Но Орбели подошел к этому вопросу очень серьезно».
Малоизвестный факт: эвакуация шедевров не была для Эрмитажа первой. Драгоценная коллекция впервые была эвакуирована на север еще в пору войны с Наполеоном. А в Первую Мировую войну, когда немцы приблизились к Петрограду, коллекция по частям переправлялась в Москву.
«Третья эвакуация была хорошо подготовлена, – говорит музейный работник, – заранее были готовы ящики, упаковочные материалы, и каждый сотрудник знал, в какие ящики и как он будет упаковывать ту часть коллекции, за которую он отвечает. Поэтому буквально за неделю был готов первый эшелон, а второй ушел почти сразу вслед за ним. В этих двух эшелонах были отправлены самые ценные экспонаты: картинная галерея, драгоценные произведения».
Пути следования в эвакуацию «караванов» с музейными коллекциями в сопровождении научных сотрудников музеев были засекречены, пункты назначения и детали транспортировки известны только ограниченному кругу лиц. Пакет, в котором было указано место назначения, вскрывали только в пути. В некоторых случаях это был лишь промежуточный пункт, и транспортировка продолжалась еще дальше, в глубокий тыл.
В подвалах Зимнего Дворца
Однако вывезти удалось далеко не все. Часть коллекции Эрмитажа и Русского музея хранилась на первых этажах и в подвалах их зданий. Елена Юрьевна Соломаха рассказывает: «В Эрмитаже оставались в основном произведения декоративно-прикладного искусства, фарфор, серебро и некоторые картины. Эта часть коллекции хранилась на первом этаже Эрмитажа, где уже 8 сентября 1941 года взрывной волной были выбиты многие стекла. Немногим оставшимся смотрительницам надо было успевать дежурить и в залах музея, и в подвале, и на чердаке – сбрасывать «зажигалки» с крыши музея. И еще они работали в качестве сестер милосердия в созданном в помещении Эрмитажа стационаре».
По свидетельству будущего директора Эрмитажа, а тогда еще молодого ученого Бориса Борисовича Пиотровского, «в дни сильных бомбардировок Ленинграда подвал музея спасал до двух тысяч человек, постоянно там живших. Кроме сотрудников Эрмитажа и их семей там жили архитекторы, сотрудники Академии наук, Академии художеств, Медицинской академии, артисты и режиссеры театров».
Под защитой стен Исаакиевского собора
Экспонаты музеев города, которые не успели эвакуировать, включая то, что удалось вывезти из пригородных дворцов-музеев до того, как к ним вплотную приблизился фронт, решено было укрыть за толстыми стенами Исаакиевского собора и в его подвале. Логика этого решения это строилось на том, что Исаакиевский собор противник, скорее всего, захочет сохранить, как репер, то есть точку, по которой наводят орудия. К тому же собор не был военным объектом, и это позволяло надеяться, что бомбить его если и будут, то в самую последнюю очередь.
Сияющую позолоту куполов собора закрасили темно-серой масляной краской, под цвет пасмурного неба, а на крыше разместили посты противовоздушной обороны, в которых служили девушки с музыкальным образованием и незрячие «слухачи», которых призывали на военную службу для «отслушивания» приближающихся немецких самолетов. В скверике около собора разместили зенитные орудия.
В таких условиях – во тьме и морозной сырости – и работали музейщики: проверяли состояние картин и других экспонатов, выносили их сушить и проветривать, при необходимости даже реставрировали. В этом им помогали сотрудники Эрмитажа: музейщики и реставраторы постоянно были на связи друг с другом.
Жили музейщики там же, в подвале собора, где стояла буржуйка и были построены нары. Летом 1941 года, когда сотрудники пригородных музеев перевозили коллекции в собор, никто из них не ожидал, что останется на всю зиму, поэтому они оказались там в летней одежде. К тому же вместе с шестьюдесятью взрослыми в подвале оказалось трое детей сотрудников: четырех, пяти и шести лет. Всех их кое-как одевали и снабжали одеялами ленинградские коллеги.
В каменном мешке подвала и в самом соборе, где топили вторую буржуйку, температура всю зиму не поднималась выше 5-7 градусов. К тому же на полу подвала скопился слой воды, и передвигаться приходилось в полной темноте по узким дощечкам, проложенным над нею. Дети в этих условиях сперва играли, а потом уже просто сидели на нарах, прижавшись друг к другу, укрытые одеялами, пока взрослые работали. В обязанности ребят входило поддерживать огонь в буржуйке.
Из 60 музейных работников, населявших подвал Исаакиевского собора, 20 человек погибли в первую же зиму от голода и холода. Остальные были настолько ослаблены, что летом 1942 года Управление по делам искусств организовало специальный стационар для их спасения.
К тому времени работать могли уже только 12 сотрудников. Всех, кто выжил, переместили в здание гостиницы «Астория», где было устроено общежитие для работников культуры и искусств, в нем поселились и многие из тех, кто перезимовал в подвалах Эрмитажа.
Какие тайны сохранил в своих недрах Летний сад
Однажды утром, зайдя в Летний сад, Петр Кондратьевич Лобанов увидел, что ночью в сад приехало еще несколько больших грузовых машин. Оказалось, что это мостовики. Одна из машин заехала на газон и повалила 16-метровый хороший клен. Его это так возмутило, что он сразу же побежал в павильон, где находились военные, и громко закричал: «Что вы, товарищи делаете, защищаете или разрушаете?!». Сказав им, что они должны беречь наше уникальное государственное добро, а не уничтожать его, он предложил им этот клен сейчас же восстановить.
Солдаты привязали на высоте трех четвертей роста клена трос и три проволочные расчалки. Привели в действие машину, и она, двигаясь вперед, поставила поваленный клен на место. Клен этот и по сей день растет на газоне у хозяйственного двора со стороны Инженерного замка.
«Весной 1942 года разбитый бомбежкой театр был разобран на топливо, а в воронку собран весь валявшийся в саду мусор и сверху разбита клумба, – рассказывает главный садовод. – Эта клумба существует и по сей день. Затем были убраны поломанные деревья и кусты, залечены и приведены в порядок оставшиеся. Мы привели в порядок садовые дорожки, выровняли и засеяли травой газоны, засадили цветами клумбы».
«Скульптуры коней Клодта были обмазаны тавотом, зашиты досками и спущены в специально вырытые ниши, а затем засыпаны землей. Когда сверху взошла трава, эти укрытия выглядели как естественные курганы, так что гуляющие в саду и не подозревали, что скрыто в земле».
Только весной 1944 года скульптуры коней Клодта, целые и невредимые, были извлечены из земли и установлены на свои прежние места.
Возвращение шедевров
Когда в 1945 году музейные коллекции начали возвращаться в Ленинград из эвакуации, воодушевлению горожан не было предела! Ведь этот символ мирной, довоенной жизни как нельзя лучше свидетельствовал, что все ужасы войны действительно позади. Директор Русского музея. Балтун вспоминал, что каждый день во двор флигеля России с самого утра входили отряды военных. Из их рядов выступали плотники, электрики, монтеры. Они приводили в порядок пострадавшие за войну залы музея, в которых планировалось открыть первую выставку вернувшихся из эвакуации шедевров.
Все остальные шли в фонды помогать компоновать экспонаты, остававшиеся в музее, чтобы освободить место. Из залов надо было выносить также огромное количество ящиков с песком, стоявших там во время блокады для того, чтобы сотрудники музея могли тушить зажигательные бомбы.
Очевидцы рассказывают, что не могли сдержать слез, когда впервые после эвакуации увидели великие шедевры, в целости и сохранности вернувшиеся на свои места, словно и не было страшных лет войны
Музейные коллекции, которые пережили блокаду в Исаакиевском соборе, еще долго оставались там – вывозить их было некуда, дворцы Петергофа, Пушкина (Царского Села), Ораниенбаума, Красногвардейска (Гатчины) были разрушены. Только в 1948 году последние ящики с экспонатами перевезли в специально созданное для этих целей Центральное хранилище музейных фондов пригородных дворцов-музеев г. Ленинграда. Восстановление же дворцов-музеев заняло несколько десятилетий. Потребовалась и полная реставрации самого Исаакиевского собора, которая длилась 16 лет.
Коллекция Эрмитажа вернулась в Ленинград 10 октября 1945 года, 13-го разгрузка была закончена, а 14-го началась развеска картин. Трудно себе представить темпы и напряженность работы по организации выставки в 69 залах за 20 дней! Но уже 8 ноября 1945 года восстановленные залы были открыты для публики. Очевидцы рассказывают, что не могли сдержать слез, когда впервые после эвакуации увидели шедевры Эрмитажа – на своих местах, в целости и сохранности вернувшиеся в город, словно и не было страшных дней войны.