что помогает эдуарду артемьеву создавать в музыке запоминающиеся образы
Синтез космоса и души. О композиторе Э. Артемьеве
Среди современных российских композиторов Эдуард Артемьев, несомненно, относится к числу самых популярных. Причем, музыка его известна гораздо больше его имени. Космическое электронное одиночество в «Солярисе», таинственно-пугающая Зона в «Сталкере», романтические мелодии в «Сибирском цирюльнике» давно стали культовыми звуковыми образами. Но как обозначить направление, в котором работает этот выдающийся мастер? Куда отнести его разнообразные «саундтреки», а также многочисленные кантаты, оратории, симфонии и оперы? Любую музыку принято оценивать в системе координат: «традиционность-новаторство» и «высокое искусство-попса».
Начнем с первой «оси». Артемьев получил традиционное академическое образование в Московской консерватории у известных педагогов — Юрия Шапорина и Николая Сидельникова. Молодой композитор, по собственным воспоминаниям, честно «пытался получить академическое образование». Но в академизме ему чего-то мучительно не хватало. Летом 1960 года Артемьев прочитал объявление: желающих приглашали участвовать в экспериментах по синтезу звука. Эти эксперименты буквально перевернули жизнь молодого музыканта. С помощью уникального детища инженера-изобретателя Е. Мурзина — синтезатора АНС, можно было «проникнуть внутрь звукового кристалла», сочиняя уже не музыку, а сам звук. Было ли это музыкальным новаторством? Несомненно. Освоение новых музыкальных пространств, работа с шумами, синтез акустических и электронных звуков принесли Артемьеву славу авангардиста.
В то же время, само название мурзинского синтезатора — АНС (Александр Николаевич Скрябин) говорит о преемственности и музыкальной традиции. Сам композитор считает: музыка развивается лишь для того, чтобы вернуться к утраченной традиционной изначальности. Он уверен — «все идет к синтезу искусств, к мистериям под открытым небом, библейским действам, способным потрясать людей напоминанием о вечном противоборстве добра и зла».
В поисках этого божественного «напоминания» Артемьев, работая для кино, включает в партитуру звук шагов, шум дождя, и даже находит в себе смирение отказаться от уже написанной музыки, если она не идет на пользу общему замыслу.
Потому совершенно невозможно определить стиль, в котором работает Артемьев. Для него не существует стилей. Вернее, они существуют, но только, как палитра красок, с помощью которых композитор создает художественную правду. Это довольно трудно для музыканта — свободно жить в любом из существующих музыкальных пространств, не деля их на «свои» и «чужие». Артемьеву удается это, может быть, потому, что он совсем не меломан. У него есть фавориты среди композиторов — Скрябин, Мусоргский, Стравинский, Дебюсси — но он не слушает музыку для собственного удовольствия.
Из всех режиссеров ему тяжелее всего было работать с Андреем Кончаловским, который несколько лет проучился в консерватории и всегда интересовался композиторскими новинками. В процессе совместной работы Кончаловский вспоминал множество музыкальных примеров чуть ли не для каждого кадра, но это не помогало, а скорее мешало композитору.
Артемьев никогда не мыслит «по аналогии». Его работы первичны, даже когда вызывают в памяти стойкие музыкальные ассоциации. Все дело в том, что музыка для него — не цель, а средство «чувства добрые пробуждать». По словам самого композитора — «это единственное, что может музыка». Поэтому поиску «нового», «того, что еще не было», он предпочитает создание «красивого». В поэте и композиторе Артемьев ценит превыше всего гипертрофированное чувство красоты. Если оно обыкновенно — произведения такого автора никого не затронут до глубины души. Этим принципом Артемьев руководствуется, в каком бы жанре он ни работал. У него есть кантаты, симфонии, концерты. В своих сочинениях он использует как академические музыкальные инструменты, так и народные, и электронные, стараясь показать «традиционно» сильные стороны каждого музыкального пласта. Образцом такого стилевого микста может служить одно из поздних сочинений композитора — рок-опера «Преступление и наказание» по Достоевскому.
Это сочинение писалось двадцать восемь лет. Композитор много раз отставлял и вновь возобновлял работу, начатую по просьбе А. Кончаловского еще в конце 70-х. В опере хоровые партитуры в барочном духе органично сосуществуют с музыкальными стилями, изображающими трущобные «низы» имперского Петербурга. Среди последних — разудалая «цыганщина», приблатненный шансон, сентиментальный городской романс и даже рэп. Из таких разнохарактерных фрагментов композитору удается выстроить общую драматургию, приводящую к катарсису — в лучших традициях европейской академической музыки.
Подобная композиторская философия — перенесение какой-либо традиции в совершенно новый музыкальный контекст — очень характерна для Артемьева. Он интерпретирует не музыкальные темы, а музыкальные архетипы. Про музыку к фильму Андрея Тарковского «Солярис» композитор говорит: «Я применил технику, которой пользовался сам Бах, то есть применил его фа-минорную прелюдию, оставив ее без малейшего изменения, погрузил в новую музыкальную ткань. Это было мое прочтение Баха».
Ну а как же со второй осью системы координат — «высокое искусство — попса»? Творческий путь Артемьева начался во время становления современных музыкальных технологий. И, конечно, далеко не все серьезные музыканты принимали подобные новшества. Многие академисты вообще считали опыты с электронными музыкальными инструментами профанацией. Говорили, что компьютер (тогда их называли ЭВМ) убивает душу в музыке, а композиторов-электронщиков презрительно называли операторами-программистами. Разумеется, в те годы Артемьев яростно отстаивал машины, позволившие ему создавать «космос». Но сейчас, когда электроника завоевала прочные позиции в музыкальном пространстве — он видит в ней лишь часть композиторского инструментария. «В музыке ничего не отметается, она выше любых стилей, направлений, жанров» — считает композитор. Главным качеством в создании музыки для Артемьева остается искренность. Кто избегает ее — перестает плодоносить и быть художником.
В свое время композитор был глубоко потрясен искренностью рок-музыки. Потрясение это вызвало к жизни интересные сочинения с использованием рок-вокала и инструментария рок-группы. Это вокальные циклы «Тепло Земли» и «Гимн природе», а также неоконченная рок-симфония «Пилигримы». Именно искренности порой не хватает Артемьеву в современной академической музыке. Она почти не использует электроники, но «как бы вычислена своим создателем». Такая музыка ни хороша, ни плоха. Она существует вне контакта с душами людей, воспринимаясь лишь разумом.
Элитарность иногда путают с возвышенностью. Когда мы произносим «высокое искусство», на противоположном полюсе часто оказывается «попса». Но так ли все здесь однозначно? Ведь и классические шедевры называют «попсой», и в самой поп-музыке встречаются подлинные вершины.
Артемьев всю жизнь, подобно Баху, не стесняется учиться у музыкантов любого стиля — у не знающих нот импровизаторов на народных инструментах, у рокеров и попсовиков. Он пытается постичь музыку в ее единой, неделимой сути. Потому что знает: именно музыка властвует над душами. Только музыка «способна на какой-то миг убрать стены между людьми, снять стену между человеком и его прошлым или будущим».
И еще одно человеческое качество он считает необходимым для написания настоящей музыки, да и. просто для жизни. Это — сострадательность и добро. Великие Бах и Моцарт для него, прежде всего, — великие полюсы добра. Ради очищения души люди тянутся к ним уже несколько веков. И Пушкин ему дороже всех поэтов за строки: «Что чувства добрые я лирой пробуждал. » Создателя безграничных космических миров более всего волнует человек и возможность сделать его хоть немного добрее и сострадательней. Ведь «чем бережнее будет человек к каждому живому существу, чем настойчивее он будет защищать красоту души, и не только своей, чем духовнее он, тем больше надежды спасти жизнь».
Эдуард Артемьев: биография, творчество, карьера, личная жизнь
Содержание статьи
Биография Эдуарда Артемьева
Эдуард Николаевич Артемьев родился 30 ноября 1937 года в Новосибирске, где его родители-москвичи оказались проездом по работе. Отец и мать композитора, Артемьев Николай Васильевич и Артемьева Нина Алексеевна, из-за особенностей работы были вынуждены очень часто переезжать. Поэтому в семь лет мальчик был отправлен в Москву к дяде, Николаю Демьянову – известному профессору Московской консерватории и талантливому дирижеру хора.
Именно в исполнении Николая Демьянова маленький Эдуард услышал сочинения Скрябина и начал восторгаться музыкальными произведениями. В доме дяди была огромнейшая библиотека с популярной мировой музыкой, именно она и воспитала талантливого композитора. С самого детства Эдуард предпочитал произведения Стравинского, Беллини, Дебюсси, Доницетти, Пуччини.
Свои первые музыкальные шедевры юноша сочинил в период обучения в Московском хоровом училище под руководством Мераба Парцхаладзе. В 1955 году молодой композитор закончил обучение и поступил в консерваторию им. Чайковского в Москве. В консерватории Артемьев проучился 5 лет на композиторском факультете, именно эти годы оставили незабываемый отпечаток в музыкальном развитии талантливого композитора.
Карьера. Период электронно-инструментальной музыки
По окончании консерватории в 1960 году Эдуард Артемьев познакомился с инженером Мурзиным, создателем одного из первых в мире музыкального синтезатора. С подачи инженера композитор занялся исследованиями синтеза звука и электронной музыки. Внимание Эдуарда привлек электронный синтезатор АНС с фотоэлементами, шедевральное изобретение инженера, после чего в музыке появилось новое направление «электронная музыка».
Параллельно он работал программистом в НИИ, а экспериментировал в студии Музея им. А. Скрябина в период с 1961 года по 1963 год. В тот период композитор часто писал статьи, в которых описывал преимущества электромузыки. Его заметки об электронной музыке отличаются глубоким познанием и пониманием нового музыкального направления.
В 1966 году Эдуард Артемьев начал свою профессиональную деятельность в первой созданной в СССР студии по производству электронной музыки. В этот период им было создано непревзойденное, знаменитое произведение «Мозаика», которое получило призы на многих европейских музыкальных фестивалях.
До 1970 года Артемьев работал в стиле авангарда. В этот период творчества композитора были созданы следующие произведения:
Более ранние электронные композиции Эдуарда создавались в момент активного изучения прибора АНС, частью они были посвящены демонстрации нереальных возможностей данного непревзойденного инструмента. Это композиции: «Этюд», «Звездный ноктюрн», «В космосе» и «Двенадцать взглядов на мир звука: Вариация в один тембр». Последняя была особенно оценена специалистами, эта уникальная композиция оставила неизгладимый отпечаток в мировой электромузыке.
В 70-х годах Артемьев сочинил следующие произведения: поэма «Человек у огня», симфония «Пилигримы», симфония для скрипки «Семь врат в мир Сатори», рок-композиция «Мираж», кантата «Ритуал», цикл «Тепло земли», поэмы для сопрано и синтезатора «Белый голубь», «Лето», «Видение».
Необычные для того времени музыкальные произведения Эдуарда Артемьева распространились по всему миру. В 1989 году в Бурже проходил Фестиваль электромузыки, на котором была представлена композиция Артемьева «Три взгляда на революцию». Композиция произвела огромный фурор.
В газете Diario de Lisboa об Артемьеве появилась заметка со словами «Его музыка могущественна, совершенна, неповторима». В 1990 году компанией «Электрошокер Рекордз» впервые была выпущена пластинка под названием «Музыкальные приношения» с известными и культовыми произведениями всех композиторов, работавших на АНСе. Пластинка была посвящена памяти инженера Е. Мурзина, в нее вошли два известнейших произведения Артемьева «Двенадцать взглядов на мир звука» и «Мозаика».
Параллельно с творчеством, с 1964 по 1985 год Эдуард Артемьев преподавал инструментальную музыку в Институте культуры. Эдуард Николаевич был заинтересован в музыкальном просвещении молодежи и проводил многочисленные мастер-классы, читал познавательные лекции.
Музыка Артемьева в кино
В 60-х годах кинематографисты проявляли огромный интерес к работе композитора в электромузыке. Первой такая музыка использовалась в качестве сопровождения кино о космосе. Дебютной кинокартиной для композитора стал фантастический фильм «Мечте навстречу».
Эдуард Артемьев написал все саундтреки к картине «Арена». И именно с этого фильма началось плотное сотрудничество композитора с кинематографом. Он первым начал широко использовать в кинолентах электронный звук. Музыкальные композиции к кинолентам Андрея Тарковского были записаны на компакт-диск в 1990 году в Голландии. Суда же вошла композиция «Посвящение А. Тарковскому».
Личная жизнь Эдуарда Артемьева
Эдуард Артемьев женат на Изольде Артемьевой, преподавателе Училища при МГК имени П.И. Чайковского, также талантливейшем музыканте. По словам Артемьева, он счастлив в браке. У супругов есть сын, также композитор и медиа-художник, работающий сегодня в жанре экспериментальной электромузыки.
Освоил первый в мире синтезатор, писал музыку для «Соляриса». Что нужно знать об Эдуарде Артемьеве
Почему его считают одним из самых прогрессивных электронных композиторов?
К каким фильмам Артемьев написал саундтреки?
Всех и не перечислить. Подсказка: если вы слышали тему из «Свой среди чужих, чужой среди своих», вы уже знакомы с его творчеством.
Эдуард Артемьев написал музыку более чем к 150 художественным фильмам, документальным и мультипликационным лентам. Среди них — три фильма Андрея Тарковского: «Солярис» (1972), «Зеркало» (1975), «Сталкер» (1978), а также фильмы Никиты Михалкова, Андрея Кончаловского и Вадима Абдрашитова.
Эдуарда Артемьева ценят режиссеры, снимающие фантастику: композитор умеет создавать футуристичные, синтетические звуковые полотна, переплетая их с живыми и чувственными мелодиями. В частности, он создал музыку к фантастическим фильмам «Лунная радуга», «Семь стихий», «Возвращение с орбиты», а также двухсерийной экранизации романа Айзека Азимова «Конец вечности» (1987). Но музыка из фильмов Тарковского считается наиболее успешным опытом Артемьева в соединении электроники и акустики.
Кто любимый композитор Артемьева?
Конечно, Александр Скрябин!
Электроника или «живые» инструменты?
В 1960-е, когда электронная музыка только расцветала и считалась уделом молодежи, Артемьев был в числе самых ярых сторонников технологий звукового синтеза и искренне полагал, что вся музыка должна стать «частным случаем» электроники. Однако со временем его точка зрения изменилась.
Что Эдуард Артемьев думает о популярной музыке?
Получается, музыка умирает?
Нет, Артемьев этого не говорил.
Что с ней будет дальше?
«На мой взгляд, в XX веке принципиально новой музыки не случилось. Был австриец Шенберг со своей идеей «додекафонии» или «серийной техники», посчитавший, что пришло время заменить тональную музыку на двенадцатитоновую – атональную. Но принципиально новой музыки не случилось. Да, было гениальное развитие музыкальных умов и талантов, но всё это девятнадцатый век. Это движение и расширение классической техники, простите за каламбур, в глубину. Но вот XXI наш век, мне кажется, в нём всё подготовлено к тому, чтобы это произошло. И поразительно продвинутая технология, и теория музыки, и просто немыслимое её базисное вооружение. »
Но ведь искусство давно превратилось в товар. Разве оно сможет сказать человеку что-то новое?
Эдуард Артемьев: «Я стараюсь соединить разные направления — от симфонии до рока и от электроники до джаза»
Маэстро побеседовал с «Культурой» о проблемах воспитания подрастающего поколения, дороговизне звукозаписи и о мире, стоящем на пороге новых музыкальных откровений.
— Эдуард Николаевич, как поживаете, как ваше самочувствие в столь непростое время?
— Слава Богу, не жалуюсь. Конечно, с учетом возраста, работать стал меньше. Но, главное, желание писать музыку не исчезло — с удовольствием продолжаю этим заниматься. За долгие годы в профессии у меня уже выработался некий условный рефлекс: встаю утром и начинаю работать. И в этом отношении период самоизоляции на меня никак не повлиял, я его, по сути, не замечаю.
— Это прекрасно. Но наверняка карантин все же каким-то образом спутал вам карты: отменились премьеры, перенеслись концерты?
— У меня действительно отменились три важных мероприятия: сначала в КЗ имени Чайковского, затем в зале «Зарядье», где должен был в очередной раз исполняться мой «Реквием». И, наконец, сорвалась поездка в Луганск, куда меня приглашали с концертом.
Надеюсь, речь все же идет не об отмене, а о переносе. И, если с Луганском вопрос пока остается открытым, то с первыми двумя мероприятиями некая определенность есть. Если эпидемиологическая ситуация в стране наладится, то концерт в зале Чайковского пройдет 5 октября, а в «Зарядье» — 1 марта следующего года.
В планах значится и еще одно знаковое мероприятие, которое, надеюсь, уже не отменится: в декабре в Московском международном Доме музыки. Основу программы опять же составит «Реквием».
— Ваш «Реквием» потрясает до глубины души. Однако хотелось бы, чтобы подобные переживания у человека оставались связанными с музыкой, а не с какими-либо печальными реальными событиями. Вы вообще с оптимизмом смотрите в будущее?
— Разумеется. Надеюсь, что весь этот коронавирусный кошмар скоро завершится. Но, мне кажется, то, свидетелями чему мы сегодня являемся, — своего рода кара Господняя. Человечество, как бы цинично это ни прозвучало, это заслужило. Оно постепенно попирало различные законы — от христианских до общечеловеческих — и вот, доигралось. Все эти беснования со сменами полов, разврат…
Разве подобная моральная вакханалия может проходить бесследно? И, увы, мне кажется: несмотря на то, что род людской сейчас хлестануло как следует, пройдет какое-то время, и все начнется заново — случится еще какая-нибудь страшная история.
— Вы неоднократно говорили, что мир в ожидании принципиально новой музыки, некоей звуковой мистерии. Сейчас говорят, что после пандемии мир не будет прежним. Может быть, как раз для этой самой новой музыки наступит благодатное время?
— С технологической точки зрения для появления такой музыки все давно готово. Музыка — понятие всеобъемлющее, а техника дала нам возможности реализовать все, что мы хотим. В нашем распоряжении новейшие достижения, тысячи звуковых библиотек. Мы освоили весь звуковой спектр, который слышим, мир музыки у нас в руках. И проходить мимо этого, замыкаясь в чем-то одном, будь то оркестрованная музыка, рок или джаз, непростительное самоограничение.
Новая эра в музыке, связанная с умелым использованием всего звукового спектра, который нам дала техника, только назревает и неизбежно расцветет. И этот пока еще несостоявшийся феномен перейдет из области экспериментов в область композиционной необходимости. И тогда музыка будет восприниматься не мозгом и телом, как сейчас, а душой.
Но это произойдет лишь при удачном стечении нескольких обстоятельств: возникновении духовной потребности в подобной звуковой мистерии, появлении личностей, способных повести за собой слушателей в область прекрасного неизведанного и наличии соответствующих пространств, способных воссоздать и передать эту многослойную звуковую информацию…
— В состоянии ли такие глубинные потрясения социального характера, как эпидемия коронавируса, подтолкнуть человека — творца или слушателя — к созданию и восприятию новой музыки?
— Сложно сказать. Музыка, как нечто, создаваемое человеческим интеллектом, по идее должна реагировать на общественные катаклизмы, отзываться как на позитивные, так и негативные аспекты жизни. Но тут палка о двух концах. Для создания музыкального сочинения, как и для любого произведения искусства, необходимо более-менее четкое представление о том, на что направлено твое перо. Нельзя писать ни о чем и надеяться, что это будет понятно всем и необходимо каждому.
Возьмем, например, Вторую мировую войну: колоссальнейшее потрясение в мировой истории нашло такое же значимое отражение в области искусства. Создано великое множество превосходных картин, фильмов, скульптур, музыкальных произведений самых разных форм — от опер до песен. А вот другое кошмарное явление ХХ века — эпидемия «испанки» — для мира искусства прошло практически незамеченным, почти никаких следов в культуре не оставив.
Почему так произошло? Да просто потому, что в первом случае все было понятно: есть конкретный враг, с ним надо бороться, его необходимо победить. А во втором — противник до конца неясен: кто он, что он, где он… О чем писать-то? Поэтому, думаю, быть увековеченным в истории и отлитым в бронзе вирусу не светит. Хотя… Времена меняются. Поживем — увидим.
— Вот, кстати, вы упомянули о Второй мировой. В последнее время одна из главных тем для обсуждения в обществе — фальсификация истории. Как подтолкнуть стоящих на пороге взрослой жизни людей к желанию знать свою историю и возможно ли заставить их полюбить Пушкина?
— Может быть, покажусь банальным, если скажу, что все — как хорошее, так и плохое — родом из детства. Домашнее воспитание и правильная организация школьного образования определяют дальнейший жизненный путь человека. Мне с самых младенческих лет мама и бабушка читали сказки, рассказы, стихи, и все это навсегда осталось со мной. А Александр Сергеевич вообще мой любимый писатель. Оригинально, не так ли? (Смеется.)
Сейчас в лексиконе многих молодых людей для определения России значится пренебрежительное слово «Рашка». Это опасный симптом. И дело не только в том, что вместо того, чтобы взять в руки томик Пушкина, юнец погрузится в интернет-чаты, а просмотру старой доброй советской киноклассики предпочтет голливудский блокбастер. Корни проблемы уходят глубже.
Никакой единой мощной идеологии в стране, которая сравнительно недавно с трудом избежала полнейшей разрухи, так и не появилось. А без идеологии — в правильном понимании слова — общие духовные скрепы найти сложно.
— Шестьдесят лет назад, в 1960 году, состоялось ваше знакомство с известным инженером Евгением Мурзиным, изобретателем первого в мире синтезатора, что повлияло на вас как на композитора — электронная музыка завладела вами. Какое место она занимает в вашей «творческой лаборатории» сегодня?
— Да, в 60-х, когда синтезаторы стали все увереннее прокладывать себе дорогу, на меня обрушился такой мир, что мне буквально «сорвало крышу». Это было неслыханное, абсолютно новое звучание. А вот почему я так увлекся именно этим направлением, довольно сложно объяснить. Наверно, все дело было в некой внутренней готовности — что-то во мне ждало именно такого звука, «космического» настроения, я был подспудно ему открыт.
И да, я действительно отдал электронной музыке львиную долю своей творческой жизни, но сейчас не особо слежу, что происходит в этой отрасли. Я стал несколько далек от новейших веяний, которые сменяют друг друга с калейдоскопической быстротой — просто нет времени реагировать. У меня в работе несколько сочинений, которые я хотел бы успеть закончить.
С другой стороны, для меня уже давно не существует четкого разграничения по жанрам, стилям и средствам художественной выразительности. С недавних пор я стараюсь соединить в своей музыке даже в рамках одного произведения разные направления — от симфонии до рока и от электроники до джаза. Для меня сегодня все тембры хороши.
— Несколько десятилетий назад вы написали работу «Заметки об электронной музыке»…
— Да, и это было единственное, что я создал на ниве литературы (улыбается).
— Сквозная идея этого труда в том, что звукозапись — современный вид искусства. Тогда, в 70–80-х это действительно было так. А чем звукозапись является сегодня?
— Сам подход к ней, по сути, остался прежним. Предельно схематично это выглядит так: по ту сторону пульта находится исполнитель, играет на гитаре (условно) или поет. А по другую — сидит звукоинженер и занимается своим делом: выстраивает баланс, следит за частотами, сводит, микширует и так далее. Здесь с годами мало что изменилось.
Роль кудесников звука сегодня поистине огромна: сочинить приличное произведение — это только полдела, грамотно записать его порой даже более важно. Из любого «исходного материала» можно сделать либо проходную дешевку, либо продукт феноменального качества. Именно поэтому, кстати, профессиональная студийная запись — очень дорогая штука.
— Многие ваши «коллеги по цеху» выпускают книги воспоминаний, автобиографии или сборник случаев из жизни. Дождемся ли мы чего-то подобного от Эдуарда Артемьева?
— Скорее всего, не дождетесь. Прежде всего, у меня совершенно нет времени: стараюсь предельно сосредотачиваться на том, чтобы довести до логического завершения свои музыкальные произведения.
И, если честно, у меня даже мысли написать что-то подобное не возникало. Для этого нужно обладать литературным дарованием и чувствовать, что твои откровения, воспоминания и рассуждения кому-то в этом мире нужны. И, наконец, существующее положение вещей: то, что о моей скромной персоне не так уж много известно, меня абсолютно устраивает (улыбается).
— И напоследок скажите пару слов, как сегодня складываются взаимоотношения с кинематографом. Ведь вы являетесь автором музыки к более чем 150 художественным фильмам. Есть ли что-то в работе?
— Несколько лет назад я для себя решил, что в кино больше не работаю. Во-первых, достойных предложений практически не поступало. А во-вторых, что поважнее будет, я очень много сил, времени и энергии отдал созданию «Реквиема». Работа над ним не столько опустошила меня, сколько подвела к мысли, что в кино я возвращаться не хочу.
Единственное, у нас с Никитой Михалковым давно уже идет работа над лентой «Шоколадный револьвер». Проект не первый год находится, что называется, «в континууме», и его реализации постоянно что-то мешает. То Никита Сергеевич занедужит, то я. А сейчас сами видите, что происходит.
На 25 марта был назначен первый день съемок, но по понятным причинам все рухнуло. Там и финансовые проблемы подоспели, и прочие неурядицы. Так что пока работа на неопределенный срок приостановлена. Но, я надеюсь, она все же будет доведена до конца.