давно пора ядрена мать умом россию понимать автор
Давно пора, ебёна мать, умом Россию понимать
Я государство вижу статуей:
мужчина в бронзе, полный властности,
под фиговым листочком спрятан
огромный орган безопасности.
Растет лосось в саду на грядке,
потек вином заглохший пруд;
в российской жизни все в порядке;
два педераста дочку ждут.
На наш барак пошли столбы
свободы, равенства и братства;
все, что сработали рабы,
всегда работает на рабство.
Не тиражируй, друг мой, слухов,
компрометирующих власть;
ведь у недремлющего уха
внизу не хер висит, а пасть.
Открыв сомкнуты негой взоры,
Россия вышла в неглиже
навстречу утренней Авроры,
готовой к выстрелу уже.
День Конституции напомнил мне
усопшей бабушки портрет:
портрет висит в парадной комнате,
а бабушки давно уж нет.
Россия — странный садовод
и всю планету поражает,
верша свой цикл наоборот:
сперва растит, потом сажает.
Всю жизнь философ похотливо
стремился истине вдогон;
штаны марксизма снять не в силах —
чего хотел от бабы он?
Смешно, когда толкует эрудит
о тяге нашей к дружбе и доверию;
всегда в России кто-нибудь сидит:
одни — за дух, другие — за материю.
Плодит начальников держава,
не оставляя чистых мест;
где раньше лошадь вольно ржала,
теперь начальник водку ест.
Ошалев от передряг,
спотыкаясь, как калеки,
мы вернули бы варяг,
но они сбежали в греки.
Российская лихая птица-тройка
со всех концов земли сейчас видна,
и кони бьют копытами так бойко,
что кажется, что движется она.
Моя империя опаслива:
при всей своей державной поступи
она привлечь была бы счастлива
к доносной службе наши простыни.
Игорь Губерман — Давно пора, ебёна мать, умом Россию понимать: Стих
Я государство вижу статуей:
мужчина в бронзе, полный властности,
под фиговым листочком спрятан
огромный орган безопасности.
Растет лосось в саду на грядке,
потек вином заглохший пруд;
в российской жизни все в порядке;
два педераста дочку ждут.
На наш барак пошли столбы
свободы, равенства и братства;
все, что сработали рабы,
всегда работает на рабство.
Не тиражируй, друг мой, слухов,
компрометирующих власть;
ведь у недремлющего уха
внизу не хер висит, а пасть.
Открыв сомкнуты негой взоры,
Россия вышла в неглиже
навстречу утренней Авроры,
готовой к выстрелу уже.
День Конституции напомнил мне
усопшей бабушки портрет:
портрет висит в парадной комнате,
а бабушки давно уж нет.
Россия — странный садовод
и всю планету поражает,
верша свой цикл наоборот:
сперва растит, потом сажает.
Всю жизнь философ похотливо
стремился истине вдогон;
штаны марксизма снять не в силах —
чего хотел от бабы он?
Смешно, когда толкует эрудит
о тяге нашей к дружбе и доверию;
всегда в России кто-нибудь сидит:
одни — за дух, другие — за материю.
Плодит начальников держава,
не оставляя чистых мест;
где раньше лошадь вольно ржала,
теперь начальник водку ест.
Ошалев от передряг,
спотыкаясь, как калеки,
мы вернули бы варяг,
но они сбежали в греки.
Российская лихая птица-тройка
со всех концов земли сейчас видна,
и кони бьют копытами так бойко,
что кажется, что движется она.
Моя империя опаслива:
при всей своей державной поступи
она привлечь была бы счастлива
к доносной службе наши простыни.
Мысли о России
В. Вишневский:
«Валютным фондам не понять
И не умом, ни сном, ни духом.
У ей особенная стать:
В Россию можно только вбухать».
Лебедев-Кумач: про Оксфорд, «Священную войну», славу с горьким привкусом, страх Гитлера, радость жизни и грустные стихи в финале…
Честно говоря, этот пост рождался нелегко: информации не очень много, степень её достоверности – 50 на 50… Если вам есть что добавить – добро пожаловать.
«Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…»
«Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек! Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек…»
«Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка — это флаг корабля…»
«Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…»
«А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер!»
«Легко на сердце от песни весёлой, она скучать не даёт никогда…»
«Как много девушек хороших, как много ласковых имён. »
«Закаляйся, если хочешь быть здоров! Постарайся позабыть про докторов…»
«Удивительный вопрос: почему я водовоз? Потому что без воды —и ни туды и ни сюды!»
«Я на подвиг тебя провожала, над страною гремела гроза…»
На самом деле, Лебедев-Кумач был автором большого количества произведений весьма разного характера и наряду с патриотическими и очень проникновенными стихами, писал, например, злободневные литературные пародии, сатирические сказки, фельетоны, посвящённые темам хозяйства и культурного строительства, а также лирические строки и полные оптимизма и радости жизни стихи о молодых и жизнерадостных людях.
Если вы полюбопытствуете, то найдёте в Интернете стихи Лебедева-Кумача, сильно отличающиеся от широко известных песен о войне и к кинофильмам.
Затем была работа в Бюро печати управления Реввоенсовета и в военном отделе «АгитРОСТА», в различных периодических изданиях. Как раз в это время будущий «любимый поэт сталинской эпохи» нащупал главные направления и темы своего творчества (в первую очередь, это патриотизм; не лишним оказались и «Гимн НКВД»), а также стал Лебедевым-Кумачом. В эти же довоенные годы Василий Иванович работал для эстрады (для театральных обозрений и самодеятельных рабочих коллективов) и кино (были написаны тексты песен к кинокомедиям Г. В. Александрова «Весёлые ребята» (1934), «Цирк», «Волга, Волга» (1938), к фильму «Дети капитана Гранта» и др.). В 1938 году вместе с Александром Александровым Лебедев-Кумач написал «Гимн партии большевиков», который стал победителем конкурса на создание первого Гимна Советского Союза.
В 1939 году Василий Иванович в качестве офицера РККА участвовал в походе на Западную Украину и в Западную Белоруссию. Во время советско-финской и Великой Отечественной войн в звании капитана первого ранга служил в ВМФ политработником и был сотрудником газеты «Красный флот».
Большая советская энциклопедия называет Лебедева-Кумача одним из создателей жанра советской массовой песни, «проникнутой глубоким патриотизмом, жизнерадостностью мироощущения». И большинство критиков, писавших о творчестве поэта, признавали за ним создание жанра весёлой, жизнерадостной песни. Между тем, не раз возникал вопрос относительно оригинальности текстов поэта: эксперты и даже коллеги по цеху обвиняли Лебедева-Кумача в плагиате. Например, есть данные о том, что в 1940 году Александр Фадеев даже собирал Пленум правления Союза писателей, на котором разбирались около 12 случаев «воровства» Лебедева-Кумача…(к слову, Фадеев вообще без особой симпатии относился к Лебедеву-Кумачу не только как к поэту, но и как к человеку, но об этом писать не буду, т.к. не владею материалом). А история об авторстве «Священной войны» (озвучивалась версия о том, что её автором был учитель русского языка и литературы Рыбинской мужской гимназии Александр Боде) и вовсе в 1999 году неожиданно была доведена до судебного разбирательства, в результате которого суд принял окончательное решение о том, что текст песни «Священная война» принадлежит Лебедеву-Кумачу.
Не знаю, когда и где Лебедев-Кумач мог «списать» тест «Священной войны», поскольку на второй день после нападения гитлеровской Германии на СССР, 23 июня 1941 года, он получил задание написать патриотическую песню, и уже на следующий день газеты «Известия» и «Красная звезда» опубликовали текст «Священной войны». 26 июня, положенная на музыку Александра Александрова, она впервые прозвучала в исполнении Краснознамённого ансамбля красноармейской песни и пляски СССР, навсегда став символом борьбы нашего народа за Родину.
И всё же после этого Василий Иванович написал песни к кинофильмам «Первая перчатка» 1946 года («Закаляйся», «На лодке» и «Во всём нужна сноровка») на музыку Василия Соловьёва-Седого и «Весна» 1947 года на музыку Исаака Дунаевского.
Попав в октябре 1948 года в больницу Лебедев-Кумач написал свои последние стихи:
Давно пора ядрена мать умом россию понимать автор
Странные судьбы были у людей в СССР. Создавали мы сами себе кумиров, относились к ним чуть ли не с пиететом, и слова плохого сказать о них не моги. Сначала садили Бродского, а потом – прямиком на пъедестал. Даже пародий и эпиграмм мизерное количество на него. А Солженицын? Ещё Довлатов описывал ситуацию с провидцем и его апологетами.
Нельзя Солженицына было критиковать. Нельзя и всё тут.
Хотя всё продолжается и ныне.
Сейчас новый кумир – Губерман.
Поэзия и проза Игоря Мироновича очень многим по душе. Разве только кое-какие факты слегка настораживают.
Я мысли чужие — ценю и люблю,
Но звука держусь одного:
Я собственный внутренний голос ловлю
И слушаюсь — только его.
Ой ли?
Умение рифмовать чужие мысли или попахивает плагиатом?
«Если слишком часто заглядывать в бездну, то бездна может заглянуть к тебе».
Не зря ли знаньем бесполезным
свой дух дремотный мы тревожим?
В тех, кто заглядывает в бездну,
она заглядывает тоже.
«В раю, конечно, климат получше, зато в аду гораздо более приятное общество»
Куда по смерти душу примут
Я с богом торга не веду.
В раю намного мягче климат,
Но лучше общество в аду.
Давно пора ядрёна мать,
Умом Россию понимать,
А то, что «просто надо верить»
Уже давно пора похерить.
«Остановись, мгновенье! Ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо».
«Зимним вечером в Ялте» 1969 год. Иосиф Бродский
Теперь я понимаю очень ясно,
и чувствую и вижу очень зримо:
неважно, что мгновение прекрасно,
а важно, что оно неповторимо.
Пусть девушка красива и стройна,
Я не боюсь — таких я видел много.
Другой вопрос: сумеет ли она
Перевести меня через дорогу?
Доволен я сполна своей судьбой.
И старюсь я красиво, слава богу.
И девушки бросаются гурьбой
Меня перевести через дорогу.
Когда-то был я молод и не слаб,
Любил я книги, выпивку и баб.
Прошли года, я поседел и сник –
Теперь уж мне, понятно, не до книг.
Любил я книги, выпивку и женщин.
И большего у бога не просил.
Теперь азарт мой возрастом уменьшен.
Теперь уже на книги нету сил.
Из комсомольского актива
Ушел в пассив еще один —
В кармане для презерватива
Теперь ношу валокордин.
Эпиграмма поэту А. Я. Прокофьеву
У этого товарища
Соединились споро
И ширина седалища
и узость коругозора.
Носишь радостную морду
И не знаешь, что позор.
При таких широких бедрах
Такой узкий кругозор.
«Живым из жизни не уйти».
Название книги афориста Геннадия Малкина
С азартом жить на свете так опасно,
Любые так рискованы пути,
Что понял я однажды очень ясно:
Живым из этой жизни не уйти.
Смирнов-Сокольский, конферансье. Из книги воспоминаний о Смирнове-Сокольском.
Жму руки дуракам обеими руками.
Как многим, в сущности, обязаны мы им!
Ведь если б не были другие дураками,
То дураками быть пришлось бы нам самим…
Английская эпиграмма в переводах С.Я. Маршака
Жизнь не обходится без сук,
в ней суки с нами пополам,
и если б их не стало вдруг,
пришлось бы ссучиться и нам.
Метраж у нас был очень мал,
я рос у самого порога,
меня обрезали немного,
чтоб меньше места занимал.
Евреи рвутся и дерзают,
Везде дрожжами лезут в тесто,
Нас потому и обрезают,
Чтоб занимали меньше места.
Прогуливаясь по морскому пляжу и обозревая распростертые на песке фигуры загорающих пожилых людей, Михаил Светлов сказал: – «Тела давно минувших дней.»
Это что, такое редкостное совпадение мыслей?
Не было бы порядочнее Губерману дать ссылки на первоисточники?
Что же все-таки мешает Губерману признаться в многолетнем заимствовании чужих мыслей и стихов? Боязнь свалиться с пьедестала? Или, может, необычайная скромность Игоря Мироновича
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Метки
—Музыка
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Интересы
—Постоянные читатели
—Статистика
Давно пора, е. мать, умом Россию понимать
Четверостишия Игоря Губермана( часть 8 )
Давно пора, е. мать, умом Россию понимать 
Я государство вижу статуей:
мужчина в бронзе, полный властности,
под фиговым листочком спрятан
огромный орган безопасности.
Ошалев от передряг,
спотыкаясь, как калеки,
мы вернули бы варяг,
но они удрали в греки.
Боюсь, как дьявольской напасти,
освободительных забот:
когда рабы приходят к власти,
они куда страшней господ.
Сильна Россия чудесами
и не устала их плести:
здесь выбирают овцы сами
себе волков себя пасти.
А может быть, извечный кнут,
повсюдный, тайный и площадный,
и породил российский бунт,
бессмысленный и беспощадный.
Мы крепко память занозили
и дух истории-калеки,
Евангелие от России
мир получил в двадцатом веке.
На наш барак пошли столбы
свободы, равенства и братства;
все, что сработали рабы,
всегда работает на рабство.
В двадцатом удивительном столетии,
польстившись на избранничества стимул,
Россия показала всей планете,
что гений и злодейство совместимы.
Любовь моя чиста, и неизменно
пристрастие, любовью одержимое;
будь проклято и будь благословенно
отечество мое непостижимое.
Кровав был век. Жесток и лжив.
Лишен и разума и милости.
И глупо факт, что лично жив,
считать остатком справедливости.
Россия! Что за боль прощаться с ней!
Кто едет за деньгами, кто за славой;
чем чище человек, тем он сильнее
привязан сердцем к родине кровавой.
Однажды здесь восстал народ
и, став творцом своей судьбы,
изъел под корень всех господ;
теперь вокруг одни рабы.
Нету правды и нет справедливости
там, где жалости нету и милости;
правит злоба и царит нищета,
если в царстве при царе нет шута.
Беспечны, безучастны, беспризорны
российские безмерные пространства,
бескрайно и безвыходно просторны,
безмолвны, безнадежны и бесстрастны.
Всегда в отдельный список заносили
всех тех, кого сегодня я люблю;
кратчайший путь в историю России
проходит через пулю и петлю.
Россия столько жизней искалечила
во имя всенародного единства,
что в мире, как никто увековечила
державную манеру материнства.
Смакуя азиатский наш кулич,
мы густо над евреями хохочем;
в России прогрессивней паралич,
светлей Варфоломеевские ночи.
Российская лихая птица-тройка
со всех концов земли сейчас видна,
и кони бьют копытами так бойко,
что кажется, что движется она.
Такой ни на какую не похожей
досталась нам великая страна,
что мы и прирастаем к ней не кожей,
а всем, что искалечила она.
Рисунком для России непременным,
орнаментом, узором и канвой,
изменчивым мотивом неизменным
по кружеву судьбы идет конвой.
Не на годы, а на времена
оскудела моя сторона,
своих лучших сортов семена
в мерзлоту раскидала страна.
Чему бы вокруг не случиться,
тепло победит или лед,
страны этой странной страницы,
мы влипли в ее переплет.
Российская природа не уныла,
но смутною тоской озарена,
и где ни окажись моя могила,
пусть веет этим чувством и она.
Как рыбы мы глубоководны,
тьмы и давления диету
освоив так, что непригодны
к свободе, воздуху и свету.
В империях всегда хватало страху,
история в них кровью пишет главы,
но нет России равных по размаху
убийства своей гордости и славы.
Россия надрывно рыдает
о детях любимых своих;
она самых лучших съедает
и плачет, печалясь о них.
Полна неграмотных ученых
и добросовестных предателей
страна счастливых заключенных
и удрученных надзирателей.
Как мальчик, больной по природе,
пристрастно лелеем отцом,
как все, кто немного юродив,
Россия любима Творцом.
Пригасла боль, что близких нет,
сменился облик жизни нашей,
но дух и нрав на много лет
пропахли камерной парашей.
Приметы близости к расплате
просты: угрюмо сыт уют,
везде азартно жгут и тратят
и скудно нищим подают.
А раньше больше было фальши,
но стала тоньше наша лира,
и если так пойдет и дальше,
весь мир засрет голубка мира.
Благословен печальный труд
российской мысли, что хлопочет,
чтоб оживить цветущий труп,
который этого не хочет.
Не в силах внешние умы
вообразить живьем
ту смесь курорта и тюрьмы,
в которой мы живем.
Здесь грянет светопреставление
в раскатах грома и огня,
и жаль, что это представление
уже наступит без меня.