эссе миф о сизифе принадлежит перу а камю н аббаньяно а бергсона ж п сартра
«Миф о Сизифе»: человек абсурда глазами Альбера Камю
Публикуем эссе Альбера Камю «Миф о Сизифе», в котором писатель размышляет, кто такой «человек абсурда» и как он может жить в этом бессмысленном мире.
Подъём, трамваи, … работа, ужин, сон; понедельник, вторник, среда… всё в том же ритме… Но однажды встаёт вопрос «зачем?». Всё начинается с этой окрашенной недоумением скуки.
— так Альбер Камю в 40-х гг. прошлого века приступил к описанию абсурда бытия, подхватив идеи набирающего силу экзистенциализма.
Как мы помним, предпосылкой развития таких философских направлений, как экзистенциализм и (позднее) абсурдизм, стал целый ряд взаимосвязанных причин, в числе которых провозглашённая Фридрихом Ницше в конце XIX века «смерть бога», череда пустопорожних кровопролитных войн XX столетия, подтвердившая для большинства отсутсвие этого бога и обнажившая бездну бессмысленности человеческого существования, и, конечно, ставшее очевидным абсолютное одиночество человека в равнодушном мире.
«Стоит ли жизнь труда быть прожитой?» — закономерный вопрос, который возникал почти у каждого свидетеля безумного века. Именно с этого вопроса начинает Альбер Камю своё программное эссе «Миф о Сизифе», ставшее своеобразным манифестом философии абсурдизма. Публикуем одноимённую главу из работы Камю, в которой писатель ёмко и достаточно безапелляционно отвечает на этот вопрос и рассказывает, кто он, герой, способный жить в бессмысленном мире, этот человек абсурда.
Миф о Сизифе
Боги приговорили Сизифа поднимать огромный камень на вершину горы, откуда эта глыба неизменно скатывалась вниз. У них были основания полагать, что нет кары ужасней, чем бесполезный и безнадежный труд.
Говорят также, что, умирая, Сизиф решил испытать любовь жены и приказал ей бросить его тело на площади без погребения. Так Сизиф оказался в аду. Возмутившись столь чуждым человеколюбию послушанием, он получил от Плутона разрешение вернуться на землю, дабы наказать жену. Но стоило ему вновь увидеть облик земного мира, ощутить воду, солнце, теплоту камней и море, как у него пропало желание возвращаться в мир теней. Напоминания, предупреждения и гнев богов были напрасны. Многие годы он продолжал жить на берегу залива, где шумело море и улыбалась земля. Потребовалось вмешательство богов. Явился Меркурий, схватил Сизифа за шиворот и силком утащил в ад, где его уже поджидал камень.
Уже из этого понятно, что Сизиф – абсурдный герой. Таков он и в своих страстях, и в страданиях. Его презрение к богам, ненависть к смерти и желание жить стоили ему несказанных мучений – он вынужден бесцельно напрягать силы. Такова цена земных страстей. Нам неизвестны подробности пребывания Сизифа в преисподней. Мифы созданы для того, чтобы привлекать наше воображение. Мы можем представить только напряженное тело, силящееся поднять огромный камень, покатить его, взобраться с ним по склону; видим сведенное судорогой лицо, прижатую к камню щеку, плечо, удерживающее покрытую глиной тяжесть, отступающую ногу, вновь и вновь поднимающие камень руки с измазанными землей ладонями. В результате долгих и размеренных усилий, в пространстве без неба, во времени без начала и конца, цель достигнута. Сизиф смотрит, как в считанные мгновения камень скатывается к подножию горы, откуда его опять придется поднимать к вершине. Он спускается вниз.
Сизиф интересует меня во время этой паузы. Его изможденное лицо едва отличимо от камня! Я вижу этого человека, спускающегося тяжелым, но ровным шагом к страданиям, которым нет конца. В это время вместе с дыханием к нему возвращается сознание, неотвратимое, как его бедствия. И в каждое мгновение, спускаясь с вершины в логово богов, он выше своей судьбы. Он тверже своего камня.
Этот миф трагичен, поскольку его герой наделен сознанием. О какой каре могла бы идти речь, если бы на каждом шагу его поддерживала надежда на успех? Сегодняшний рабочий живет так всю свою жизнь, и его судьба не менее трагична. Но сам он трагичен лишь в те редкие мгновения, когда к нему возвращается сознание. Сизиф, пролетарий богов, бессильный и бунтующий, знает о бесконечности своего печального удела; о нем он думает во время спуска. Ясность видения, которая должна быть его мукой, обращается в его победу. Нет судьбы, которую не превозмогло бы презрение.
Иногда спуск исполнен страданий, но он может проходить и в радости. Это слово уместно. Я вновь представляю себе Сизифа, спускающегося к своему камню. В начале были страдания. Когда память наполняется земными образами, когда непереносимым становится желание счастья, бывает, что к сердцу человека подступает печаль: это победа камня, это сам камень. Слишком тяжело нести безмерную ношу скорби. Таковы наши ночи в Гефсиманском саду. Но сокрушающие нас истины отступают, как только мы распознаем их. Так Эдип сначала подчинялся судьбе, не зная о ней. Трагедия начинается вместе с познанием. Но в то же мгновение слепой и отчаявшийся Эдип сознает, что единственной связью с миром остается для него нежная девичья рука. Тогда-то и раздается его высокомерная речь: «Несмотря на все невзгоды, преклонный возраст и величие души заставляют меня сказать, что все хорошо». Эдип у Софокла, подобно Кириллову у Достоевского, дает нам формулу абсурдной победы. Античная мудрость соединяется с современным героизмом.
Перед тем, кто открыл абсурд, всегда возникает искушение написать нечто вроде учебника счастья. «Как, следуя по столь узкому пути. » Но мир всего лишь один, счастье и абсурд являются порождениями одной и той же земли. Они неразделимы. Было бы ошибкой утверждать, что счастье рождается непременно из открытия абсурда. Может случиться, что чувство абсурда рождается из счастья. «Я думаю, что все хорошо», — говорит Эдип, и эти слова священны. Они раздаются в суровой и конечной вселенной человека. Они учат, что это не все, еще не все исчерпано. Они изгоняют из этого мира бога, вступившего в него вместе с неудовлетворенностью и тягой к бесцельным страданиям. Они превращают судьбу в дело рук человека, дело, которое должно решаться среди людей.
В этом вся тихая радость Сизифа. Ему принадлежит его судьба. Камень – его достояние. Точно так же абсурдный человек, глядя на свои муки, заставляет умолкнуть идолов. В неожиданно притихшей вселенной слышен шепот тысяч тонких восхитительных голосов, поднимающихся от земли. Это бессознательный, тайный зов всех образов мира – такова изнанка и такова цена победы. Солнца нет без тени, и необходимо познать ночь. Абсурдный человек говорит “да” – и его усилиям более нет конца. Если и есть личная судьба, то это отнюдь не предопределение свыше, либо, в крайнем случае, предопределение сводится к тому, как о нем судит сам человек: оно фатально и достойно презрения. В остальном он сознает себя властелином своих дней. В неумолимое мгновение, когда человек оборачивается и бросает взгляд на прожитую жизнь, Сизиф, вернувшись к камню, созерцает бессвязную последовательность действий, ставшую его судьбой. Она была сотворена им самим, соединена в одно целое его памятью и скреплена смертью. Убежденный в человеческом происхождении всего человеческого, желающий видеть и знающий, что ночи не будет конца, слепец продолжает путь. И вновь скатывается камень.
Я оставляю Сизифа у подножия его горы! Ноша всегда найдется. Но Сизиф учит высшей верности, которая отвергает богов и двигает камни. Он тоже считает, что все хорошо. Эта вселенная, отныне лишенная властелина, не кажется ему ни бесплодной, ни ничтожной. Каждая крупица камня, каждый отблеск руды на полночной горе составляет для него целый мир. Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе счастливым.
Обложка: Франц фон Штук, «Сизиф», 1920.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Счастливый Сизиф, или Миф об Альбере Камю
Леонид Немцев о творчестве и персональном аде
В 1942 году в оккупации Камю публикует эссе об абсурде, озаглавленное «Миф о Сизифе». «Исключение требования ясности ведет к исчезновению абсурда». В этом эссе Камю воплотил не только свои представления о способах борьбы (не привлекая новый материал, а отказываясь от «лишнего», как это стало принято на закате модернизма), но и свои представления о личном счастье.
Камю всё еще романтик, он объявляет главным вопросом философии вопрос Гамлета «Быть или не быть?»: «Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит, ответить на фундаментальный вопрос философии».
К вопросам сугубо философским принято относить: Кто я (тема происхождения)? Зачем я (тема предназначения)? Что меня ожидает после смерти (тема целеполагания)? Конечно, поднимать спор о главном вопросе философии в мои цели не входит. Но я бы порадовался, если бы меня стали критиковать, оспаривать, ругаться и предлагать альтернативу от имени Лейбница или Гуссерля. Потому что в этой кутерьме мы довольно быстро поймем одно: Камю выбрал довольно спорный вопрос в качестве основного и единственная его поддержка – принц, разыгрывающий сумасшедшего.
«Миф о Сизифе», по мнению Камю, направлен против главных экзистенциалистов – Кьеркегора, Ясперса, Хайдеггера, а от Сартра просто должен оставить мокрое место. Кто сказал, что Камю – экзистенциалист? За это придется ответить, как в советском анекдоте о фурагах и Кафке.
Камю не ищет легких путей. Поэтому не слишком ревностно читает философов, предпочитая им всем одного Ницше, а самоубийство приравнивает к религии. Сам по себе мир создан разумно, но как только человек старается познать механизм его устройства и конечную цель, молчаливая природа выстраивает перед ним стену из непроходимого абсурда.
Самоубийство устраняет абсурд, но в пределах разума индивида, так как вне человеческого разума никаких следов абсурда и нет. Надеяться на религиозное спасение – слишком просто, так как оно сразу же спасает от абсурдных жизненных трудностей и трудностей с абсурдом. А такой путь не подходит для бунтаря! Бунтарь не хочет спасения, он хочет вечного бунта.
«Если существует грех против жизни, то он, видимо, не в том, что не питают надежд, а в том, что полагаются на жизнь в мире ином и уклоняются от беспощадного величия жизни посюсторонней».
Камю требует убрать упоминание Бога. Представим себе ситуацию, что математики объявили запрет на использование понятия «неизвестное», а физики потребовали не упоминать «силу».Скорее всего, математика и физика захирели бы на какое-то время. Но в итоге возникло бы понятие, которое возвращало заново изобретенные смыслы.
Дело не в том, что наука стремится что-то навязать, она старается определить только то, с чем имеет дело. И если X или F – это определение некоего необходимого для дальнейших рассуждений параметра, то он обязательно возникнет. Категорический запрет на него приводит к катастрофическим трудностям, но потом влечет за собой открытие нового термина, то есть нового бога, как это и сложилось в мифологической практике. С Ураном, Кроносом, Яхве, титанами, атлантами, асами и асурами человеку никак не удавалось ужиться, и он изобретает новые варианты отношений с божественным, которое чаще всего непонятно и воплощает в себе чистую идею Абсурда.
Бог и означает ответ на вопрос, что нами движет (как Энергия, не поддающаяся конкретной расшифровке, потому что и ее природа, и ее воздействие превышают возможности нашего понимания). Мы можем предполагать за этой категорией скрытое и таинственное содержание, но в итоге она будет способна объединять все существующие представления, связывать воедино человеческий опыт и наши заблуждения и будет служить ответом на вопрос, что с нами происходит.
Сизиф (или Сисиф, как его называли сами греки) слишком древний персонаж, чтобы мы могли с ним познакомиться без проблем. Гомер торопится закрыть эту тему, называя Сизифа корыстолюбивым хитрецом. Это проще, ведь на место Сизифа пришли другие мифологические персонажи, которым были переданы его функции.
Но о Сизифе нам известно не так уж мало. Он называется сыном Эола, царя Фессалии (потомка Прометея через Эллина, чьим именем называлась Греция). Между прочим, Эллин – первый царь после Великого потопа, который можно назвать следствием последнего Ледникового периода. Мир изменился, изменился климат, изменились правила выживания.
Известная нам мифология рассматривает те вопросы, которые встали перед человечеством в период примерно 4 000 лет назад, когда упал уровень Мирового океана. Боги перестали гневаться, мир начал приобретать стабильные основания. И Сизифа, как и Прометея, следует считать не царем, а вождем еще первобытного племени. Из основанной им Эфиры впоследствии вырос могущественный Коринф.
Сизифу в наследство от прадедушки Прометея достается родовое проклятие. Он тоже разглашает тайны богов, то есть вступает с ними в спор во благо человечества, которому боги не уготовили славной участи. Он знал, что Зевс похитил Эгину, и выменял за данные сведения у ее отца Асона воду, которая была необходима жителям Верхнего Коринфа (по сути, это город в горах, возможно, построенный еще тогда, когда уровень Мирового океана был значительно выше). Воду удалось получить, а Асона (не Сизифа) Зевс просто поразил молнией.
В наказание Сизиф получил увлекательную работу – поднимать на островерхую гору огромный камень, который благополучно скатывался, с другой стороны, в самые бездны Тартара. И так далее. Обычные души, избежавшие наказания, получали дикое состояние звериного беспамятства. А Сизиф вечно помнит себя и свое предназначение.
Этого уже было бы достаточно, чтобы согласиться с Камю. Мы можем не знать смысла нашего труда, но обязаны выполнять его. Сизиф изучил каждый миллиметр своего камня, он научился любоваться им, шлифуя его своими ладонями. И в тот момент, когда Сизиф достигает вершины (а горы в той области все сплошь символичные), он какое-то время наслаждается своей победой и всё еще полон гордости, спускаясь с холма. Вершина горы символизирует то, что Сизифу была уготована участь стать богом, но ему некогда потреблять амброзию, так как камень не ждет.
Перед нами дикое жизнелюбие, гордыня, отягченная заботой о людях, и причудливая форма бессмертия. Ахилл поведал Одиссею, что лучше быть последним человеком при жизни, чем оставаться царем среди мертвых. В случае с Сизифом мы видим куда более интересный вариант: он страдает, становится богом, а потом спускается с горы, насвистывая и помахивая тросточкой (как чеховский Архиерей в его предсмертном видении).
С точки зрения Камю, Сизиф по-настоящему счастлив, потому что поднимается над бессмысленностью своего существования и может время от времени упиваться своим трудом. Камю вычленяет один аспект, скорее всего, известный ему по гимназическому курсу: бессмысленный труд. То есть автор рассматривает только посмертное существование Сизифа, полностью игнорируя его прижизненную биографию. И на посмертной идее строит эстетическую концепцию творчества. Если бы Камю решил опираться на образ Эдема, то он бы описывал вкус вкуснейших плодов и пение ангелов, а его идеалом стало бы лежание под яблоней в подвижной светотени. И он бы сказал: творчество – это божественное наслаждение. И был бы неправ, потому что Эдем – цель, а не путь. А творчество – это путь. Таким образом, мучения Сизифа – это всего лишь рассказ о последствиях его ошибок, совершенных на его жизненном пути.
Мы упускаем и то, что Сизиф постоянно находится в переживании бессмысленности своего труда. Ему никогда не стать богом окончательно, хотя он совершает нечто, подобное Божественному подвигу. И эта мысль гложет его сердце, как орел – печень Прометея.
Оба эти персонажа – трикстеры, экспериментирующие с незыблемым космическим порядком. Прометей ограбил Патентное бюро и раздавал гениальные открытия направо и налево, а Сизиф баловался с бессмертием.
Биографы Камю говорят, что и сам Альбер не многому умел радоваться. Он страстно сражался при помощи своего пера в рядах Сопротивления, но постоянно бесил соратников тем, что не поддерживал их телеологии. Например, в итоге социализма Камю видел создание авторитарного режима, наподобие сталинского. Он во всем подчеркивал абсурдную сторону, с ним невозможно было договориться. Именно с абсурдом Камю решил бороться всеми силами своего дара, заранее признавая свое поражение. «Бунтующий человек» – это тот, кто сражается с абсурдом, тогда как для многих его современников именно абсурд стал источником жизненных благ и путем к славе.
«Старый всегда был невысокого О, тем более в последнее, когда в новые при И далеко пошел в И. Теперь же, по И маленькой, он понял, в чем, и невысокое О перешло в В недоброжелательного».
Прочитать такое целиком – и это может стать своеобразным личным подвигом, о котором стоит поведать миру. И называться такой роман, разумеется, будет «И».
Но Камю не смирился с И. Вся его концепция бунта построена на противостоянии чувству абсурда. Камю ругался со всеми, презирал любые формы конформности и соглашательства, видел, как социализм стремится к идее прижизненного рая путем многих жертв, как будущее Идеальное Государство принимает вид авторитарного гипермаркета, в котором учтены только материальные блага. Если для Маркса (а значит, и для всех социалистов) центральным образом личного мифа был Прометей, то Камю противопоставляет ему Сизифа.
Маркс создает миф о своем ином капитализма, опираясь на те средства производства, которые существовали в его время, а Камю ставит во главу угла единственное производство – бунт, средством которого является сознание писателя.
Одну из глав «Мифа о Сизифе» Камю посвятил Достоевскому, почти ничем не выдавая, насколько его концепция похожа на идею Раскольникова. Гордость «имею- щего право» на вечно обновляемое бессмертие бессмысленности и бунт против сло- жившегося порядка «дрожащих тварей».
Греческий миф о Сизифе – это миф о попытках навязать миру свои представления вопреки высшим законам и воле судьбы. Образ Сизифа кладет конец человеческим мечтам о вечной жизни. В качестве наказания за эти мечты следует дурная бесконечность бессмысленного и повторяемого действия. Вариация этого мифа – история Агасфера, который обрел бессмертие, но вынужден вечно скитаться, нигде не смея попросить ночлега. Подобные мотивы касаются Каина, Иуды Искариота, Брана, Тангейзера, Летучего Голландца и Дэйви Джонса. И дурная бесконечность здесь ключевое понятие, которое прямо обратно вечному возвращению.
Конечно, интересно порассуждать, не положил ли Аристотель миф о Сизифе в основу теории композиции произведения: вступление – Сизиф начинает толкать камень, кульминация – камень балансирует на вершине (culmen – это и есть вершина по-латыни, а по-гречески – акмэ), заключение – Сизиф спускается с горы. Тогда Камю удалось почувствовать основной закон творчества. Ведь любой творец мечтает о некоем вечном двигателе, питающем художественный труд.
Но лишив такой труд цели, убрав идею предназначения, игнорируя волю богов, мы получаем не творчество, а только бесконечную копировальную машину, производящую тексты ради призрачной гордости. Легко узнать в Сизифе булгаковского Мастера, обреченного вечно писать одну и ту же книгу, которую он однажды предал. И хотя его вариант загробного мира называется Покоем, это индивидуальный Ад, где нет амброзии и куда никогда не придет свет.
Прозаик, поэт, кандидат филологических наук, доцент Самарского государственного института культуры, ведущий литературного клуба «Литмеханика».
Счастливый Сизиф
B 1942 году Альбер Камю написал эссе «Миф о Сизифе». Оно посвящено самой важной философской проблеме: учитывая обстоятельства нашего существования, стоит ли вообще жить? И вот, что он ответил:
Камю описывает те мгновения в жизни каждого, когда наше понимание мира вдруг перестаёт работать. Когда ежедневная рутина — на работу и обратно — и все усилия кажутся нам бессмысленными и направленными куда-то не туда. Когда внезапно чувствуешь себя чужим и оторванным от этого мира.
В эти пугающие моменты ясности мы чувствуем абсурдность жизни.
Разум + Неблагоразумный мир = Абсурдная жизнь
Чувство абсурда — это следствие конфликта. С одной стороны, мы постоянно создаём осмысленные планы на нашу жизнь, с другой, мы сталкиваемся с непредсказуемым миром, который не соответствует нашим представлениям.
Что такое абсурд? Это быть разумным в неблагоразумном мире.
Наконец, самая большая проблема из всех: мы можем дерзко заявлять, что мир «вечен», хотя понимаем, что отведённое именно нам время ограничено. Все мы когда-нибудь умрём. Да, и даже читатель.
Если разум и неблагоразумный мир — это ключевые компоненты, тогда, по словам Камю, мы можем схитрить и избежать проблемы абсурда. Как? Устраним один из компонентов.
Отрицать неблагоразумный мир
Один путь — не замечать бессмысленность нашего существования. Вопреки очевидному мы могли бы делать вид, что всё прочно. Прожить жизнь ради целей в отдалённом будущем — пенсия, большой успех, загробная жизнь, прогресс человечества и так далее.
Камю пишет, что если мы выберем этот путь, то не сможем действовать свободно. Наши поступки будут завязаны на подобные вечные планы — которые, скорее всего, обречены разбиться о скалы неблагоразумного мира.
Во время крушения цепляться за собственные разумные модели будет неразумно. Нам придётся жить в отрицании, нам придётся поверить.
Отбросить разум
Вторая возможность избежать абсурда — выйти за рамки разумности. Камю описывает несколько способов. Он упоминает философов, которые также объявляли логическое рассуждение бесполезным (Шестов, Ясперс) или говорили, что мир построен по Божьему замыслу, логику которого людям познать не суждено в принципе (Кьеркегор).
Оба способа неприемлемы для Камю. Он называет любую стратегию, которая не замечает проблему абсурдности, «философским суицидом».
Бунт, Свобода, Страсть
Вместо этого, он предлагает делать три вещи:
Человек абсурда осознаёт свою смертность, но не принимает её. Знает об ограниченности логических рассуждений, но по-прежнему применяет их. Чувствует боль и удовольствие жизни и старается испытать этих чувств как можно больше.
Искусство абсурда — Творение без завтрашнего дня
Альбер Камю третью часть своего эссе посвящает художнику, который в полной мере осознает абсурд. Такой художник не будет даже пытаться объяснить или воплотить вечные идеи; или же оставить наследие, которое выдержит испытание временем. Такое поведение будет отрицает неблагоразумность мира.
Камю выступает за художника абсурда, который живет и творит в это мгновение. Он не привязан к какой-то одной идее, но при этом «Дон Жуан всех идей». Он откажется от любого произведения искусства, чтобы переключиться на новую задумку «одной ночи». Со стороны может показаться, что мучительные усилия ради временного искусства бессмысленны — но в этом вся суть! Художественное выражение начинается там, где заканчивается разум.
Почему Сизиф был счастливым человеком
Все мы знаем древнегреческую историю о Сизифе, который восстал против богов и был наказан за это. Его приговорили толкать валун на гору только для того, чтобы видеть, как он скатывается назад. А затем поднимать его снова, снова и снова.
Камю заканчивает свою книгу удивляющим, смелым заявлением:
«Сизифа следует представлять счастливым»
Он пишет, что Сизиф — это прекрасный пример для нас. У него нет никаких иллюзий о бессмысленности происходящего, но он всё-таки бунтует против обстоятельств. Каждый раз камень скатывается назад, но Сизиф осмысленно решает снова его поднять. Он продолжает толкать тот валун и осознаёт, что в этом весь смысл его существования: быть по-настоящему живым, продолжать толкать.
Подумаем вместе с Камю. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде
Я не знаю ничего, напишите мне, стоит ли мне продолжать. А вот Вам тема для размышлений по этому поводу.
Введение
Приступим, пожалуй.
Прежде всего, почему именно Камю, именно «Миф о Сизифе. Эссе об абсурде». Выбирая тему данной работы, я прочитал несколько произведений разных авторов, но всегда меня не покидало ощущение того, что описываемая в работе проблема должна стоять более остро, должен быть кризис, тупик, и в этом тупике должен стоять человек. Наверное, именно в этом мне и хочется разобраться. Я нашёл то, что искал.
На самом деле мне ближе было другое произведение этого автора – «Падение». Но всё-таки я решил остановиться на «Мифе о Сизифе. Эссе об абсурде», так как посчитал его намного более ёмким и содержательным. Особенно это заметно в первой части рассматриваемой работы «Абсурдное рассуждение». Вот на ней я и остановился.
Заранее хочу предупредить о моём намерении отказаться от всех формальных правил при написании данной работы (и извиниться за это в какой-то мере). Просто мне почему-то показалось, что именно теперь я могу позволить себе писать то, что думаю, писать так, как думаю.
Вот с такой ноткой энтузиазма, предлагаю обратиться к жизни автора, достаточно сухо переданной в виде биографии.
Считаю строго необходимым отделить свои слова от слов, взятых из различных источников, и произнесённых не мной. Поэтому далее буду обозначать их начало символом ●.
Заключение
Кажется, что уже так много сказано по поводу Камю, и его эссе, и моих мыслей по этому поводу, что добавить что-то, не испортив при этом общего впечатления представляется мало возможным. Но мне всё равно.
Нельзя сказать, что Камю открывает читателю глаза на окружающий мир. Ведь внять речи писателя сможет человек, уже открывший в себе абсурд, но на это не способен винтик глобального социального заблуждения. Нет, скорее автор упорядочивает тот хаос, к которому уже привёло прозрение. Также ошибкой было бы сказать, что Камю пытался открыть кому-го глаза.
Мне очень понравилась это эссе Камю, как и другие его произведения. В каждом из них можно найти ответ, и я подозреваю, что каждый ищущий найдёт свой.
Я рад, что выполнение моей работы (написание реферата) заставило меня обратиться к этому автору. Я смог разобраться во многих вопросах, так давно мучивших меня. Хочется сказать спасибо тому человеку, который заставил меня написать это.
Эту ночь своей жизни, с 27 на 28 марта 2003 года, я посвящаю Альберу Камю.