ферраро флорентийский собор 1438 1439

Ферраро-Флорентийский собор

Ферра́ро-Флоренти́йский собо́р — собор христианских церквей (1438—1445). В 1438—1439 проходил в Ферраре, в 1439—1442 — во Флоренции, в 1443—1445 — в Риме. Почитается XVII Вселенским собором в Католической церкви. Православными церквями решения Собора отвергаются.

Ферраро-Флорентийский собор явился продолжением Базельского собора и начался с осуждения его участников. Собор был созван папой Евгением IV и утверждён императором Иоанном VIII Палеологом. На Соборе присутствовал также Константинопольский патриарх Иосиф II, полномочные представители Патриархов Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского, митрополиты Валашско-Молдавский и Киевский и всея Руси (Исидор), архиепископы, епископы и богословы, всего около 700 человек.

Собор был объявлен Вселенским. С согласия восточных епископов, Патриарх Константинопольский провозгласил Вселенский собор канонически состоявшимся и объявил, что те, кто не подчинятся его решениям, будут отлучены от церкви.

В ходе Собора восточные иерархи, тщательно ознакомившись с учением Римской церкви, пришли к выводу, что оно православно. После некоторых колебаний все они, кроме одного иерарха, митрополита Марка Эфесского, признали нововведения Римской церкви имеющими основание в св. Писании и св. Предании, то есть правомочными, но с оговоркой, что Восточные церкви, признавая правильным всё содержание вероучения Римской церкви, не станут вводить у себя латинские литургические и церковные обычаи. 6 июля 1439 они (включая императора) единодушно подписали резолюцию Собора, буллу Laetentur coeli, предложенную папой. Таким образом, была заключена уния, и восточные церкви воссоединились с Латинской («Флорентийская уния«).

Уния оказалась непрочной и на деле просуществовала недолго. Уже через несколько лет многие присутствовавшие на Соборе епископы и митрополиты стали открыто отрицать своё согласие с Собором или утверждать, что решения Собора были вызваны подкупом и угрозами со стороны латинского духовенства. Таким образом, уния была отвергнута большинством восточных церквей.

Помимо унии с Греческой церковью, были подписаны буллы об униях с Армянской церковью (1439), Яковитской церковью (1441); далее Собор был переведен в Рим (25 апреля 1442), где были подписаны буллы об униях с сирийцами Месопотамии, халдеями, маронитами Кипра. Собор закончил работу 29 июля 1445 года.

Источник

Православная Жизнь

Исследовал вопрос протоиерей Андрей Ухтомский.

6 июля 1439 г., ровно 578 лет назад, состоялся Ферраро-Флорентийский Cобор: крупнейший Cобор Католической и Православной Церкви (были попытки назвать его Вселенским), результатом которого было создание Грекокатолической Церкви, унии. Собор проходил в северо-итальянском городе Ферраре, а с началом чумы в 1439 г. был перенесен во Флоренцию. Собор представлял собой частные и коллективные встречи участников с Папой Римский Евгением IV. Дух и события Собора можно резюмировать свидетельством очевидца со стороны Православной Церкви, впоследствии Патриарха Константинопольского (1463–1464 гг.) – Сильвестра Сиропула, который пишет в своих воспоминаниях так:

«…Послы… поняли из услышанного, что совершившееся объединение не есть подлинное единство. Но если бы они в точности узнали, как и кем это было сделано, то они бы не только не признали его за подлинное объединение, но и вовсе осудили бы совершивших это. И не только они, но все латиняне и греки, в особенности обладающие рассуждением и разумом, не считали произошедшее постановлением Вселенского Собора и не порицали тех, кто не принял такое постановление… Данный же Собор… вовсе не вынес никакого решения, и не спрашивали у его участников, кто какое имеет мнение о том, что обсуждается на собеседованиях… То, что Собор вынес какое-либо решение, не скажет никто из на нем присутствовавших, разве что (скажут, что), он просто имел какую-то видимость законности… Когда же собеседования закончились, Собор более не сделал ничего, но все происходило отдельно, скрытно и прикровенно. Ведь встречи императора и десятка архиереев проходили у папы в частном порядке и закрыто, и ни остальные наши архиереи, ни латинские епископы, не знали, что там говорили… Греки знали, что орос подписан императором, подписали и они. Знали и латиняне, что он подписан греками и папой, подписали и они. При этом большинство не знало, что в нем написано»(1). Это более чем краткое свидетельство о Соборе.

О чем говорит это свидетельство? О том, что Ферраро-Флорентийский Собор, созванный для решения богословских разногласий между Католической и Православной Церковью, преследовал иные цели, нежели богословские, если очевидец указывает на то, что о принятых на нем решениях, в сущности, толком никто ничего не знал и, очевидно, эта позиция устраивала присутствовавших? Какие же были цели Собора?
На то время политическому единству недоставало богословского – для достижения целей. Этот Собор должен был послужить замыкающим звеном в цепочке получения Византийским императором Иоанном VIII Палеологом военной помощи латинян против турок. Византия обладала лишь Константинополем с пригородами, малыми областями на юге Греции и несколькими островами. Вся огромная территория, некогда входившая в Византийскую империю, находилась в руках турецкого султана, вассалом которого был сам Константинопольский Патриарх. Остатки великой империи мог вскоре поглотить султан. Во избежание утраты того малого, что имела Византия, требовалась военная помощь – ее можно было получить при условии богословского единства.

На собор в Феррару вместе с Патриархом отбыло 600 человек, в числе которых престарелый Патриарх Иосиф, 22 епископа, многочисленные клирики и миряне. В составе делегации были также представители Александрийского, Антиохийского, Иерусалимского Патриархатов, Киевский Митрополит Исидор.

Католики, видя скорейшее желание византийцев получить помощь, стремились в богословских прениях о католических догматах склонить православных на свою сторону, прибегая к различным уловкам. Уния была выгодна и Католической Церкви, которая рассматривала этот Собор как покаянный, как возвращение восточной христианской Православной Церкви к истинному пути. Когда Ефесский Митрополит Марк не подписал решение о католическом понимании Троицы, Папа Римский Евгений воскликнул: «Мы ничего не достигли».

Ферраро-Флорентийский Собор на Православном Востоке был отвергнут на том основании, что от православных требовали отказа от своей многовековой богословской традиции. Сами отношения обеих сторон заходили в тупик. Вот как их передает историк Георгий Острогорский: «Всякий раз переговоры Византии с Римом двигались по кругу, участники обманывали друг друга и сами себя: византийское правительство ожидало от Рима спасения от турецкой опасности и за это обещало церковную унию, которой оно не могло осуществить ввиду настроений византийского населения; Рим в качестве предварительного условия требовал признания папской супрематии (признания первенства Папы Римского. – Прим. автора) и за это обещал помощь против турок, которую он даже католическим державам на Востоке мог предоставить лишь в ограниченном объеме»(2).

Киевский Митрополит Исидор, принявший унию, с позором был изгнан из Москвы и нашел убежище в Риме, где его сделали кардиналом за приверженность унии. Когда Митрополит зачитал за богослужением в Успенском соборе Московского Кремля акт о воссоединении с Римом, то «умолчаша и бояре и инии мнози, еще же паче и епископы русскиа вси умолчаша и воздремаша и уснуша… вси епискупы рустии возбудишася; князе и бояре и вельможи и множество христиан тогда воспомянуша и разумеша законы греческия прежния и начаша глаголати святыми писании и звати Иисдора еретиком»(3). «Вместо того, чтобы предоставить помощь против внешнего врага, уния ввергла Византию во внутреннюю борьбу, посеяла вражду и рознь как среди византийского населения, так и за пределами Византии в славянском мире, которые лишили империю остатков ее авторитета. Далекая от византийских бедствий Москва, которую византийцы сами воспитали в ненависти к Риму, усмотрела в перемене веры императором и патриархом Константинопольским непостижимое предательство. Поставленный митрополитом Руси грек Исидор, выдающийся представитель партии унии, после своего возвращения из Флоренции был низложен великим князем Василием II и брошен в тюрьму. Впредь Россия стала сама избирать своего митрополита. Она отвернулась от отступнической Византии, которая, предав правую веру, утратила право главенства в православном мире. Так Россия была потеряна, в самой Византии разгорелась ожесточенная распря, а Рим практически ничего не приобрел»(4).

Через три года после Ферраро-Флорентийского Собора в Иерусалиме Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский Патриархи отказались от унии, назвав ее решения грязными, тираническими и антиканоническими.

Однако на бумаге уния была подписана – и Папа сохранил обещание помочь Византии в борьбе с турками. Он направил всего… три генуэзских галеры с несколькими сотнями добровольцев. Возможно, Папа прислал бы большую помощь, если бы и сам видел, что уния состоялась не только на бумаге. Такой военной помощи было мало. Византийцы стали метаться, завидев превосходящие их силы противника. Греческий историк Дука в «Византийской истории» передает слова главнокомандующего византийским флотом Луки Нотараса, которые свидетельствуют о нестойкости самих византийцев: «Когда ромеи увидели бесчисленное турецкое войско, осмелился сказать против латинян, а скорее – против города: ‟лучше видеть царствующей среди города турецкую чалму, чем латинскую тиаруˮ, – ибо жители города, отчаявшись, говорили: ‟О, если бы отдан был город в руки латинян, именующих Христа и Богородицу, и если бы не были мы ввергнуты в лапы нечестивых!ˮ Тогда и он произнес это»(5). Непримиримость латинского духовенства разрушила все надежды на установление мира между Церквями. Лука Нотарас посчитал, что лучше быть завоеванными турками, чем вероломными латинянами.

В последнюю ночь, 30 мая 1453 г., перед завоеванием Константинополя единства духовенство и паства все же достигли, независимо от их взглядов на унию. К этому моменту стало ясно, что уния не спасла и не спасет Византию. Нравилось это византийцам или нет, они должны были увидеть у себя турецкий тюрбан(6).
Уния вскрыла непостоянство и корыстолюбие византийцев и латинян – одни из немногих пороков, которые не позволили с достоинством отразить нападения турок.

Протоиерей Андрей Ухтомский,
кандидат богословия,
преподаватель КДА

Источник

Ферраро-Флорентийский собор
(1438–1439 гг.)

[1] [2] [3]

В конце концов греки сдались. В официально утвержденной повестке собора стояли следующие вопросы для дискуссии:

Другие вопросы, типа брака священства и возможности развода, решили обсудить позже. Было согласовано, что основой для дискуссий будут: Писание, каноны Вселенских Соборов, творения отцов Церкви, признанных святыми и на Западе, и на Востоке. Греки после определенного давления согласились на своеобразный «нулевой вариант»: каждый латинский отец считался равным по авторитету с греческим отцом. Таким образом, латиняне получили еще одно преимущество, ибо они знали и латинских и греческих отцов, в то время как греки в основном знали только своих.

По словам видного американского православного историка Дж. Эриксона, «в дискуссиях обе стороны не смогли приблизиться к разделявшим их серьезным догматическим вопросам. Латиняне не хотели замечать не только главных интуиций и опасений греческой святоотеческой традиции, но и многих аспектов латинской традиции. Давая неверную оценку значимости и весомости своих зачастую сомнительных источников, они лишь пытались впихнуть чужое богословие в прокрустово ложе собственной системы» (Filioque and the fathers at the Council of Florence).

Итак, комиссии работали с 8 октября по 13 декабря 1438 г. Тем временем удалось договориться, что открывает собор папа, но как бы с санкции императора. Первое заседание состоялось 8 января 1439 г. Но к тому времени папская казна окончательно опустела. В декабре в Ферраре вспыхнула эпидемия моровой язвы, что дало удобный повод перенести соборные заседания во Флоренцию, предложившую свое гостеприимство. Так греки все же оказались отрезанными от моря. Во Флоренции первое время возобновились частные дискуссии и переговоры на комиссиях о предметах соборного рассмотрения.

Собственно соборные заседания проходили со 2 марта по 26 августа 1439 г. Первые восемь сессий (2–24 марта) концентрировались исключительно на тринитарных импликациях filioque. Заседания сопровождались жаркими дебатами о подлинности патристических текстов, используемых каждой из сторон.

Но это не было единственным источником напряженности. На заседаниях собора происходили разные не слишком красивые сцены. Грузинский епископ обвинил его участников в язычестве, так как, по его мнению, на соборе обсуждались главным образом доселе неизвестные ему язычники Платон и Аристотель. Виссарион прилюдно назвал Марка Эфесского бесноватым, на что тот ответил ему: «Ты ублюдок, что и доказывается твоим поведением!» Некоторые греческие епископы услужливо доносили папе, что Марк называет его еретиком. Забегая вперед, можно сказать, что упорство и строптивость Эфесского митрополита вызвали такой гнев императора, что тот в конце концов приказал поместить его под стражу и не выпускать на все время заключительных переговоров на соборе.

Все это завело собор в очередной тупик, и с 24 марта по 27 мая работа вновь проходила лишь в комиссиях. Римская курия, страдавшая от безденежья и раздраженная несговорчивостью греков, прекратила выдавать им субсидии на содержание, и те начали терпеть лишения. В то же время высшие католические прелаты прилагали огромные усилия, чтобы очаровать греков и склонить их на свою сторону.

Виссарион подружился со многими гуманистами, с которыми его роднила любовь к греческой античности. Не сдавался один только Марк Эфесский. Плифон вообще давно перестал ходить на мало интересовавшие его соборные заседания: он читал лекции в различных учебных заведениях и в кружках своих поклонников и наслаждался вниманием и славой. Правитель Флоренции Козимо Медичи основал в его честь Платоновскую Академию.

В конце мая патриарх Иосиф сдался и принял решение все подписать. Однако 10 июня он умер. Один член греческой делегации ехидно сказал, что как приличному человеку, растерявшему остатки своего престижа, ему ничего другого просто не оставалось сделать. Он был похоронен в той же церкви, где проходили заседания собора, — Santa Maria Novella. Его гробница до сих пор находится там.

А работа собора продолжилась. Свт. Марк к тому времени уже был под стражей и не принимал участия в дискуссиях. В течение последних шести недель обсуждали целый ряд вопросов, в том числе верховенство римского папы, евхаристия и вновь чистилище.

Лишь после всех этих дискуссий 6 июля 1439 г. кардинал Джулио Чезарини и митрополит Виссарион Никейский по-гречески и по-латыни провозгласили объединение Церквей.

К ак видно из вышеизложенного, на Ферраро-Флорентийском соборе было весьма мало пленарных сессий. Большая часть важной работы проделана в небольших группах и комиссиях. Именно на этих встречах эксперты с обеих сторон обсуждали, исправляли и в конце концов одобряли пункты, из которых и состояло принятое в июле 1439 г. постановление собора, носившее название Laetentur caeli. Лишь вступление и заключение этого документа были написаны дополнительно.

Условия объединения были следующими:

1. Чистилище. Хотя византийцам учение об очистительном огне казалось весьма второстепенным, по настоянию латинян учение о чистилище стало первым вопросом на повестке дня Ферраро-Флорентийского собора и весьма подробно обсуждалось обеими сторонами. Ему также посвящена значительная часть Laetentur caeli. Этот вопрос иллюстрирует принципиально различный подход обеих сторон к учению о спасении.

В отличие от других вопросов, обсуждавшихся на соборе, проблема чистилища была сравнительно нова. Лишь в XIII в. византийцы впервые узнали об этом латинском учении. Первая известная нам дискуссия на эту тему произошла в 1235 г. в Отранто (Апулия) между митрополитом Корфусским Георгием Барданесом и неким францисканцем по имени Варфоломей. Как ясно из рассказа последнего об этой встрече, митрополиту весьма не понравилось новое учение о «третьем месте» и «очистительном огне». Именно епископ Георгий создал неологизм «porgatorion» (чистилище) для обозначения этого учения. Поначалу греки уравняли его с ересью всеобщего спасения (апокатастасис), но вскоре им представился ряд случаев разобраться в нем получше.

В 1254 г. папа Иннокентий IV попытался навязать это учение православным Кипра. Его официальное письмо, датированное 6 марта 1254 г., называют «свидетельством о рождении чистилища как доктринально определенного места».

Следующим шагом в истории чистилища был печально знаменитый Лионский собор (1274 г.), на котором византийским посланцам было велено принять это вероучение от имени императора Михаила VIII. Формула, содержавшаяся в этом имперском исповедании веры, позднее включена в богословское определение собора.

По всей видимости, к 1438 г. латинское богословие чистилища, в которое попадают души, успевшие покаяться, но не успевшие перед смертью сотворить всех искупительных работ за свои прижизненные грехи, было уже весьма хорошо разработано. Западные делегаты на Ферраро-Флорентийском соборе утверждали, что это учение — апостольское, святоотеческое и обязательное для всей Церкви. Для них чистилище было местом в потустороннем мире, куда попадают души для совершения искупительной работы через наказание за свои неискупленные грехи. Хотя вина за грех, как они считали, завершается со смертью, но наказание так или иначе должно быть понесено.

Учение это невозможно понять вне легалистической латинской системы, в которой для объяснения эсхатологических реалий используются юридические концепции. За этой доктриной лежит легалистическое убеждение, что Божественная справедливость требует удовлетворения. Именно поэтому души после смерти должны понести искупительные наказания для «отмены» своих грехов.

Эта расписанная до мельчайших деталей эсхатология основывалась прежде всего на авторитете Рима, схоластической теологии и на ряде положений некоторых латинских отцов, в особенности свт. Амвросия Медиоланского и свт. Григория Великого. Так что латинянам было на что ссылаться. В отличие от них греческая патристическая литература, как правило, обходит молчанием конкретные вопросы посмертной участи человека, вполне резонно считая неблагочестивым пытаться проникнуть в тайны Божественного домостроительства.

В связи с этим византийцам пришлось формулировать ответ на учение о чистилище прямо на соборе. Свт. Марк Эфесский доказывал, что ни богослужение Церкви, ни отцы, ни Писание не дают основания для идеи о чистилище. Он отмечал, что практика и предание Церкви молчат и о промежуточном состоянии или месте для душ после смерти, и о материальном огне, не говоря уже о схоластическом различии между виной и наказанием. Несомненно, византийцам было непросто понять легалистическую и рационалистическую модель искупления, содержавшуюся в латинском учении, которая совершенно не укладывалась в их понимание смысла спасения как общения с Богом, как личного духовного роста, который продолжается в следующей жизни.

Окончательное определение собора 1439 г. относительно чистилища было в основном латинским по содержанию. Согласно ему, некоторые души «очищаются через очистительное наказание после смерти», другие, уже очищенные, поднимаются на небо, а третьи, если они некрещенные или умирают в состоянии смертного греха, «немедленно спускаются в ад».

И тем не менее это формальное определение является несколько смягченной версией западного учения. В него не были включены два положения, против которых греки возражали особенно резко. Это положение о материальном огне и сама идея места или состояния очищения, которое называется чистилищем.

Так что нельзя признать этот пункт безоговорочной победой латинян. Вопрос остался неопределенным и неубедительным для обеих сторон.

Учение о чистилище, как оно было сформулировано в формуле унии 1439 г., стало богословским основанием доктрины об индульгенциях. И развившаяся позже повсеместная торговля индульгенциями (которые якобы могли сократить время пребывания в чистилище) во многом была плодом разработанных во Флоренции определений.

2. Такой же провал характеризует и пункт соглашения, касающийся еще более сомнительного учения о filioque.

Дискуссии о Filioque касались двух аспектов этой проблемы: насколько законной была папская интерполяция в соборный Символ веры и насколько богословски правильной была сама теория двойного исхождения Св. Духа.

Византийцы открыли дискуссию с объявления неопровержимого факта, что дополнительная фраза, вставленная в Символ латинским Западом, была незаконной интерполяцией; более того, III Вселенский Собор в Эфесе ясно постановил, что к Символу нельзя ничего прибавлять или убавлять от него. Латиняне ответили, что отцы Эфесского Собора имели в виду изменение не слов, а изменение смысла, латинская же вставка не только не изменила смысл Символа, но и прояснила его.

Не сумев достигнуть соглашения по первому пункту, стороны перешли к обсуждению самого содержания учения. Латиняне, как всегда, с жаром уверяли, что их понимание проблемы не подразумевало «двух принципов» или «двух источников» в Божестве. Но греков не убедили их заверения.

В конце концов византийские унионисты, стремившиеся найти выход из тупика, предложили принять за основу согласие, которое якобы было по этому вопросу среди отцов Церкви. Для этого использовался такой «блестящий» аргумент: если и греческие, и латинские отцы вдохновлены Святым Духом, они не могли ошибаться относительно Его исхождения. Их тринитарное богословие должно быть идентичным друг другу: даже если они выражали его по-разному, на самом деле они имели в виду то же самое. Исхождение a filio, таким образом, объявлялось тем же самым, что и per filium. Обе формулы стали выражением той же самой догматической истины. В конце концов эта весьма спорная аксиома была принята за основу.

Источник

Глава IX. Переход к новому времени

1. Раскол папства

Краткое описание тяжелого положения, в котором оказалось папство в позднем Средневековье, конечно, не дает полной картины. Действительность была намного сложнее. Начиная с григорианских реформ папство не раз заявляло о своем намерении контролировать правосудие. Чтобы исключить вмешательство феодалов, каждое дело должно было рассматриваться в полном соответствии с канонической процедурой. Выборы, судебные процессы и даже сбор налогов должны были проводиться в соответствии с установленной формой. Конечно, подобные благие цели должны были сгладить предостережения и тревожные опасения ранних критиков папства, в том числе Бернара. Но, продолжая развиваться, система оказалась в итоге слишком громоздкой, что вынудило Рим упростить процедуры. С другой стороны, вместе с формированием политики эффективных и согласованных действий появлялось все больше возможностей для злоупотреблений и коррупции. И именно этот сдвиг лучше всего объясняет многое в ситуации, которую обычно связывают с Авиньоном: она была прежде всего следствием закономерностей институционального развития, поэтому не следует искать корень зла в пренебрежении папством моральными или этическими нормами.

События, которые поначалу казались постыдной ссорой внутри духовенства, вскоре переросли в затяжной раскол. Стремительное превращение двух папских лагерей в противоборствующие «церкви» в значительной мере было следствием их губительного желания увековечить свое положение. Появление двух оппозиционных групп кардиналов и двух коллегий, не говоря уже о параллельных папских администрациях, вероятно, было неизбежно. Но, без сомнения, это привело к тому, что неприглядный конфликт внутри духовенства вылился во всеобщий кризис: ни одна из враждующих сторон не желала идти на примирение или компромиссы, а о возможности добровольного ухода от власти не могло быть и речи. Наоборот, вскоре соперники предали друг друга анафеме, и в результате весь западный христианский мир оказался, по крайней мере формально, отлученным от церкви. Усилению скандала, несомненно, способствовали и западные монархии. Европейские правители мгновенно осознали, что гораздо выгоднее иметь дело со слабым и разделенным папством, нежели с единой церковью, говорящей одним голосом. Когда неожиданно разгорелся церковный конфликт, им стало проще осуществлять намерение, уже проявившееся ранее в Ананьи, – властвовать над духовенством в своих государствах. Иначе говоря, Великий раскол дал возможность светским властям использовать в своих интересах церковь, пребывающую в смятении. К концу соборной эпохи контроль западных монархий над национальными церквами заметно усилился. В частности, именно в эти годы зародился принцип галликанизма, согласно которому поместные церкви становились полностью независимы от духовной власти папства. Необходимо отметить, что поскольку Франция поддерживала авиньонский лагерь, то государства, вставшие на сторону Рима, в основном были ее противниками. Политическое разделение Европы, вызванное формальным расколом 1378 года, фактически изначально зависело прежде всего от того, с кем Франция вступала в союзы и коалиции.

2. Угроза для папской монархии: соборное движение

Можно смело сказать, что вскоре после избрания Климента VII в церкви воцарился настоящий хаос. И дело не только в светских правителях, которые не давали утихнуть скандалу. Прежде всего, было два непрестанно враждовавших между собой понтифика, не желавших ни прибегнуть, например, к разрешению конфликта третьей стороной, ни к обоюдному отказу от власти. Кроме того, в стремлении увековечить свои права оба лагеря к декабрю 1378 года назначили 38 новых кардиналов (Урбан VI назначил 29, Климент VII – 9 человек). Поэтому сложные переговоры и дискуссии профессоров и духовенства, развернувшиеся достаточно быстро, поначалу никак не способствовали решению проблемы. Преодоление раскола было необычайно длительным и даже болезненным. Процесс формально сдвинулся с мертвой точки только в 1417 году на Констанцском соборе (хотя упрямый Бенедикт XIII, понтифик авиньонской линии, сидя взаперти в своем замке, продолжал считать себя папой вплоть до своей смерти в 1423 году).

Невозможно, чтобы всеобщий собор созывался или проходил помимо власти папы. Однако в данном случае для созыва подобного собора власти папы недостаточно, поскольку отсутствует общепризнанный папа и нет такого человека, которому бы все подчинялись как папе. И если соберется собор под началом того или другого сомнительного человека, тот уже в силу этого будет признан папой; отсюда следует, что оба они не могут санкционировать созыв собора, поскольку верховный понтифик может быть лишь один 835 .

Этот священный собор в Констанце объявляет, что… получил свою власть непосредственно от Иисуса Христа, и что всякий человек, какого бы он сана и чина ни был, хотя бы даже и сам папа, всякий обязан повиноваться ему в том, что касается веры и всеобщего преобразования Церкви и в главе ее, и в членах. Он также объявляет, что любой человек, в каком бы звании, положении или должности он ни находился – даже папской, – который сознательно откажется подчиняться мандатам, статутам, постановлениям или распоряжениям нашего священного собора или любого другого законно созванного собора в вышеупомянутых вопросах или связанных с ними, будет, если не раскается, подвергнут подобающему наказанию 851 .

Напомним, что экклезиология соборного движения не носила революционного характера. Повышенное внимание к папской plena potestas и стремление ограничить ее посредством собора не следует воспринимать исключительно как радикальное противодействие папскому авторитаризму. Исторически в обоих документах – «Haec sancta synodus» и «Frequens» – отразилась система церковного управления, в целом более «демократичная» и более «светская».

3. Ферраро–Флорентийский собор

«Экуменическая» настроенность империи необычна еще и по той причине, что именно ее церковь пострадала от IV Крестового похода и латинского завоевания, не говоря уже об утверждении на Востоке латинской иерархии и унижениях Лионского собора. Но несмотря на все тяготы, византийцы продолжали выступать за объединительный собор, видя в нем едва ли не единственный разумный и справедливый способ уврачевания раскола. Важно отметить, что византийцев не остановило даже отсутствие евхаристического общения с латинянами, и ради единства церкви они были готовы хотя бы на время отложить эту проблему, как уже сделали с вопросом о церковном колониализме Запада. Хотя данной теме обычно не уделяют внимания, факт остается фактом: византийцы всегда воспринимали соборы в экклезиологическом контексте, как событие или дело сугубо церковное. Для этого необходимо, чтобы делегаты подобных собраний были едины в вере и совместно участвовали в Евхаристии. В конечном счете к участию в работе собора допускались только верные церкви, а еретики – нет, по крайней мере, не на равных с остальными. Конечно, если бы в XIV столетии применялись эти строгие принципы, Запад не мог бы принимать участие во Вселенском соборе, поскольку главное условие – евхаристическое общение – к тому времени отсутствовало. Одним словом, с точки зрения экклезиологии было бы невозможно оправдать созыв собора. Но, повторим, византийцы были готовы обойти это ограничение. Во Флоренции представители Востока и Запада встречались и участвовали в совместных соборных заседаниях, хотя между ними не было ни вероучительного, ни евхаристического единства. Возможно, они считали друг друга схизматиками и даже еретиками. В любом случае, Флорентийский собор во многом отличался от Вселенских соборов прошлого.

По многим серьезным причинам мы не даем согласия на созыв собора латинского и греческого духовенства, о котором, насколько нам известно, тщетно просят многие, на том основании, что те положения, в которых вы отличаетесь от западных и ряда восточных (поскольку в соответствии с преданием и учением Святой Римской церкви они считаются решенными, ибо доказаны свидетельством Священного Писания, суждениями и определениями святых учителей – латинских и греческих – и верой апостольской), невозможно подвергнуть пытливому рассмотрению или обсуждению, и в результате этих бессмысленных дебатов мы не сможем заменить прежнюю веру новой. Однако мы с радостью будем готовы смиренно объяснить сомневающимся, если они прибудут к нам, свидетельства, суждения и решения по данному вопросу 876 .

Византийцы, конечно же, предпочли предложение папы, прибыв в Северную Италию в феврале 1438 года. Отправляться за Альпы, как предлагал Базельский собор, было слишком далеко и неразумно. Кроме того, отказ присоединиться к сторонникам соборного движения мог быть вызван тем, что византийцы плохо понимали суть западного экклезиологического противоборства. Во всяком случае, с папой они чувствовали себя гораздо спокойнее, его требования были известны, а западное соборное движение было для них новым и совершенно неизвестным явлением. Иначе говоря, византийцы, как уже много раз отмечалось, не смогли извлечь выгоду из противостояния латинян – папы и собора. Наконец, сам состав Базельского собора, возможно, как–то повлиял на решение византийцев отправиться в Феррару. В отличие от предыдущих соборов (Констанцского и Сиеннского), на Базельском соборе не была принята система национального представительства, когда каждое участвующее государство обладает правом вето и входит в своеобразный руководящий комитет. В данном случае участники были разделены по четырем основным комиссиям, или депутациям (каждый делегат участвовал по меньшей мере в одной из комиссий), что не могло не смущать большую православную делегацию. Если бы византийцы прибыли в Базель, а не в Феррару, их заведомо разделили бы по разным комиссиям, что противоречило их экклезиологической концепции, ощущению себя представителями восточного христианства, их пониманию статуса византийского императора и пентархии патриархов. Конечно, в Ферраре вначале тоже возникли протокольные сложности. Однако в общем и целом здесь учитывались и уважались требования православных о подобающем к ним отношении. Даже чисто теоретическое верховенство императора в христианском мире не игнорировалось и не отвергалось.

4. Вероучительные дискуссии на Флорентийском соборе: «непогрешимая» вера?

Очевидно, к 1438 году латинское богословие чистилища, куда попадают души умерших людей, успевших покаяться, но не понесших должного наказания и не искупивших свои грехи, было разработано достаточно хорошо. Ибо к тому времени западные делегаты на Ферраро–Флорентийском соборе утверждали, что это учение апостольское и тем самым обязательное для всей церкви. Для них чистилище было местом в загробном мире, где души людей должны понести соответствующее наказание.

Ср.: Ullmann W. A Short History of the Papacy in the Middle Ages. London, 1972. P. 275.

См.: Southern R. W. Western Society and the Church in the Middle Ages. London, 1972. P. 45.

Источник