гоголь мифы и легенды
Гоголь мифы и легенды
Тайна жизни и смерти Гоголя вызывает многочисленные споры литературоведов, историков, психологов, врачей и ученых. Со временем, подобно многим своим персонажем, он и сам стал полуфантастической фигурой.
Еще ребенком, маленький Гоголь слушал рассказы бабушки о лестнице, по которой души людей поднимаются в небо. Этот образ глубоко отложился в памяти мальчика, Гоголь пронес его через всю свою жизнь. Лестницы разного рода то и дело встречаются нам на страницах гоголевских произведений. Да и последними словами писателя, по словам очевидцев, был крик «Лестницу, поскорее давай лестницу!»
Еще оной из любопытных особенностей была страсть к катанию хлебных шариков. Поэт и переводчик Николай Берг вспоминал: «Гоголь либо ходил по комнате, из угла в угол, либо сидел и писал, катая шарики из белого хлеба, про которые говорил друзьям, что они помогают разрешению самых сложных и трудных задач. Когда он скучал за обедом, то опять же катал шарики и незаметно подбрасывал их в квас или суп рядом сидящих… Один друг собрал этих шариков целые вороха и хранит благоговейно…»
В ночь на 12 февраля 1852 года произошло событие, обстоятельства которого до сих пор остаются загадкой для биографов. Николай Гоголь молился до трех часов, после чего взял портфель, извлек из него несколько бумаг, а остальное велел бросить в огонь. Перекрестившись, он вернулся в постель и неудержимо заплакал. Считается, что в ту ночь он сжег именно второй том «Мертвых душ». Однако позже рукопись второго тома нашли среди его книг. А то, что было сожжено в камине, до сих пор неясно.
Аскетичный образ жизни, который вел Гоголь, и чрезмерная религиозность писателя давали повод возникновению множества небылиц. Современников писателя удивляло и пугало подобное поведение. Из вещей он имел при себе всего пару сменного белья и все это хранил в одном чемоданчике… Довольно нелюдимый, он редко допускал до себя общество незнакомых женщин, и всю жизнь прожил девственником. Подобная обособленность породила расхожий миф о гомосексуальных наклонностях писателя. Подобное предположение выдвинул американский славист, историк русской литературы профессор Семён Карлинский, заявивший в своей работе «Сексуальный лабиринт Николая Гоголя» об «угнетённой гомосексуальности» писателя, предполагающей «подавление эмоционального влечения к представителям своего пола» и «отвращение к физическому или эмоциональному контакту с женщинами».
По мнению литературоведа И.П. Золотусского, Гоголь был неравнодушен к женщинам, в том числе к А.М. Вильегорской, которой в 1840 году сделал предложение, но получил отказ. Представителям психоаналитического метода возражал и Владимир Набоков. В своём эссе «Николай Гоголь» он писал: «Обострённое ощущение носа в конце концов вылилось в рассказ „Нос“ — поистине гимн этому органу. Фрейдист мог бы утверждать, что в вывернутом наизнанку мире Гоголя человеческие существа поставлены вверх ногами и поэтому роль носа, очевидно, выполняет другой орган, и наоборот», но «лучше начисто забыть о всякой фрейдистской ерунде» и мн. др.
Николай Васильевич Гоголь умер 21 февраля 1852 года. А 24 февраля 1852 года он был предан земле на кладбище у Данилова монастыря. Согласно завещанию, памятника ему не ставили — над могилой возвышалась Голгофа. Но спустя 79 лет прах писателя был извлечен из могилы: советским правительством Данилов монастырь был преобразован в колонию для малолетних преступников, а некрополь подлежал ликвидации. Лишь несколько захоронений решено было перенести на старое кладбище Новодевичьего монастыря. Среди этих «счастливчиков» наряду с Языковым, Аксаковыми и Хомяковыми был и Гоголь… На перезахоронении присутствовал весь цвет советской интеллигенции. Среди них был и писатель В. Лидин. Именно ему Гоголь обязан возникновению многочисленных легенд о себе.
Один из мифов касался летаргического сна писателя. По словам Лидина, когда гроб извлекли из-под земли и вскрыли, то присутствующих охватило недоумение. В гробу лежал скелет с повернутым набок черепом. Объяснения этому никто не находил. Вспомнились рассказы о том, что Гоголь боялся быть погребенным заживо в состоянии летаргического сна и за семь лет до кончины завещал: «Тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться». Увиденное повергло присутствующих в шок. Неужели Гоголю пришлось пережить ужас подобной смерти?
Стоит заметить, что в дальнейшем эта история была подвержена критике. Скульптор Н. Рамазанов, снимавший посмертную маску Гоголя, вспоминал: «Я не вдруг решился снять маску, но приготовленный гроб… наконец, беспрестанно прибывавшая толпа желавших проститься с дорогим покойником заставили меня и моего старика, указавшего на следы разрушения, поспешить…» Нашлось свое объяснение и повороту черепа: первыми подгнили у гроба боковые доски, крышка под тяжестью грунта опускается, давит на голову мертвеца, и та поворачивается набок на так называемом «атлантовом» позвонке.
Однако этим эпизодом буйная фантазия Лидина не ограничилась. Последовал более страшный рассказ – оказывается, при вскрытии гроба у скелета вовсе не оказалось черепа. Куда же он мог деться? Эта новая выдумка Лидина породила и новые гипотезы. Вспомнили, что в 1908 году при установке на могиле тяжелого камня пришлось для укрепления основания возвести над гробом кирпичный склеп. Предположили, что именно тогда и могли похитить череп писателя. Было высказана догадка, что его выкрали по просьбе фанатика русского театра, купца Алексея Александровича Бахрушина. Поговаривали, что у него уже был череп великого русского актера Щепкина…
Голова Гоголя и поезд-призрак
Рассказывают, что голова Гоголя была украшена Бахрушиным лавровым венцом из серебра и помещена в застекленный палисандровый футляр, обшитый изнутри черным сафьяном. Согласно этой же легенде, внучатый племянник Николая Васильевича Гоголя — Яновский, лейтенант российского императорского флота, узнав об этом, пригрозил Бахрушину и отнял голову. Якобы, молодой офицер хотел отвезти череп в Италию (в страну, которую Гоголь считал своей второй родиной), но эта миссию не мог выполнить сам и поручил ее одному итальянскому капитану. Так голова писателя оказалась в Италии. Но это не конец этой невероятной истории. Младший брат капитана, студент Римского университета, отправился с компанией друзей в увеселительную железнодорожную поездку; решив подшутить над своими друзьями, открыв коробку с черепом в туннеле под Ла-Маншем. Говорят, в момент, когда крышка была открыта – поезд пропал… Легенда гласит, что поезд – призрак исчез не навсегда. Якобы, его иногда видят то где-то в Италии…то в Запорожье…
Гоголь мифы и легенды
Исследователи творчества Николая Гоголя считают, что нет фигуры загадочнее в истории русской литературы, чем он. Это правда: вся жизнь писателя окутана интересными мифами, которые нельзя доказать и невозможно опровергнуть.
Знакомство родителей Гоголя и рождение писателя
Первый миф, связанный с Николаем Гоголем, появился задолго до его рождения. Еще мальчиком его отец Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский ездил с матушкой на богомолье в Харьковскую губернию, где был чудесный образ Божьей Матери. Согласно семейному преданию, однажды ночью он увидел во сне этот храм и Богородицу, которая предрекла его судьбу: «Ты будешь одержим многими болезнями (и так и было), но все пройдет, ты выздоровеешь, женишься, и вот твоя жена». Выговорив эти слова, она подняла вверх руку, и он увидел у ее ног маленькое дитя, сидящее на полу, черты которого врезались в его память. Вскоре Василий, будучи в гостях в соседнем местечке, увидел семимесячную девочку у няни на руках, которая напомнила ему ребенка из сна.
Фактов, которые подтверждали бы это семейное придание, конечно, нет. Однако стоит упомянуть, что Мария Ивановна Косяровская действительно вышла замуж в возрасте четырнадцати лет в 1805 году. Согласно отзывам современников, она была исключительно хороша собой.
По сведениям биографов писателя, его мать Мария Ивановна до появления Николая Васильевича рождала мертвых детей. В те времена на всю Диканьку шла слава о чудесах по молитвам перед иконой святого Святителя Николы в Никольской церкви. Икона эта была явлена в лесу на дубовом пне. Местные жители перенесли ее в ближайшую церковь, но на следующий день вновь обнаружили икону на обломке дуба. Ее трижды возвращали в церковь, но каждый раз находили на старом месте. Тогда было решено построить церковь, а из пня сделать крест, который оказался в алтарной части.
Свое обещание Мария Ивановна соблюдала до конца своих дней. В их семье религии уделялось большое значение: свято чтили все христианские традиции, искренне верили в существование ада и рая, соблюдали посты и хранили духовную верность православным обычаям.
Точная дата рождения Николая Гоголя долгое время оставалась загадкой для его современников. Сначала утверждали, что писатель родился 19 марта 1809 года, затем 20 марта 1810 года. И только после его смерти из публикации метрики было установлено, что Николай Гоголь появился на свет 20 марта 1809 года, т. е. 1 апреля по новому стилю.
Творчество Николая Гоголя
Тема борьбы добра и зла, где неизменно побеждает добро, важна в творчестве Николая Гоголя. С одной стороны, это связано с тем, что будущий писатель родился в крае, овеянном легендами и поверьями о потусторонних демонических силах. С другой стороны, мальчик рос в богобоязненной религиозной семье. К тому же, Николай Гоголь был очень болезненным ребенком, и вплоть до гимназии с ним часто случались непонятные нервные припадки.
От матери Николай Васильевич унаследовал тонкую душевную организацию. Отцу же его была присуща мнительность. В доме Гоголей на самом видном месте висела картина Страшного Суда. Марья Ивановна постоянно приводила ее в пример, что может случиться с безбожниками и греховодниками. Конечно, это пугало мальчика. В 1833 году Гоголь писал матери: «…я живо, как теперь, помню этот случай, — я просил Вас рассказать мне о страшном Суде, и Вы мне, ребёнку, так понятно, так трогательно рассказывали о тех благах, которые ожидают людей за добродетельную жизнь, и так страшно описали вечные муки грешников, что это потрясло и разбудило во мне всю чувствительность, это заронило и произвело впоследствии во мне самые высокие мысли».
Я вскарабкался на диван и прижался к стене. «Киса, киса», – пробормотал я и, желая ободрить себя, соскочил и, схвативши кошку, легко отдавшуюся мне в руки, побежал в сад, где бросил ее в пруд и несколько раз, когда она старалась выплыть и выйти на берег, отталкивал ее шестом. Мне было страшно, я дрожал, а в то же время чувствовал какое-то удовлетворение, может быть, месть за то, что она меня испугала. Но когда она утонула и последние круги на воде разбежались – водворились полный покой и тишина, – мне вдруг стало ужасно жалко «кисы». Я почувствовал угрызения совести. Мне казалось, что я утопил человека. Я страшно плакал и успокоился только тогда, когда отец, которому я признался в поступке своем, меня высек».
А. С. Пушкин настолько сильно ценил Гоголя, что подарил ему сюжеты «Ревизора» и «Мертвых душ». Пьеса «Ревизор», впервые поставленная на сцене в мае 1836 года, была благосклонно принята самим государем-императором, который в обмен на экземпляр книги подарил Николаю Гоголю бриллиантовый перстень. Однако критики оказались не столь щедрыми на похвалы. Пережитое разочарование стало началом затяжной депрессии писателя, и он уехал из России.
Работа над «Мертвыми душами»
Первое упоминание о произведении «Мертвые души» появляются 7 октября 1835 года в письме Пушкину: «Начал писать Мёртвых душ. Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется, будет сильно смешон». Первые главы Николай Гоголь читал поэту перед своим отъездом за границу. Работа продолжилась осенью 1836 года в Швейцарии, затем в Париже и позднее в Италии.
В одной из своих многочисленных поездок, а Гоголь прожил за границей в общей сложности 12 лет, писатель заболел малярией. В биографическом очерке «Гоголь. Его жизнь и литературная деятельность» А. Н. Анненская пишет: «Острая, мучительная болезнь едва не свела его в могилу и надолго оставила следы как на физическом, так и на психическом состоянии его. Припадки ее сопровождались нервными страданиями, слабостью, упадком духа. Н.П. Боткин, бывший в то время в Риме и с братской любовью ухаживавший за Гоголем, рассказывает, что он говорил ему о каких-то видениях, посещавших его во время болезни. «Страх смерти», мучивший отца Гоголя в последние дни его жизни, передался отчасти и сыну. Гоголь с ранних лет отличался мнительностью, всегда придавал большое значение всякому своему нездоровью; болезнь мучительная, не сразу поддавшаяся врачебной помощи, показалась ему преддверием смерти или, по крайней мере, концом деятельной, полной жизни. Серьезные, торжественные мысли, на которые наводит нас близость могилы, охватили его и не покидали более до конца жизни».
Современники встретили поэму восторженными отзывами. Плетнев поместил очень обстоятельную и хвалебную статью о ней в своем «Современнике». Константин Аксаков в своей брошюре сравнивал Гоголя с Гомером. Для Белинского и его круга «Мертвые души» были знаменательным явлением, утверждавшим в литературе новую эпоху.
Гоголь в очередной раз уезжает за границу, где пытается написать второй том «Мертвых душ». Он мечтал значительно расширить рамки своего произведения и написать трилогию, создать нечто важное и великое, о чем первый том не дает и понятия. «Это больше ничего как крыльцо к моему дворцу, который во мне строится»,- писал он Плетневу.
Усугубляло ситуацию то, что болезненные припадки вернулись к Гоголю. Страх смерти снова овладел им. Он беспокоился, что жизнь уходит от него, и он умирает, так и не успев создать ничего великого. В письмах к Смирновой он высказывал желание, чтобы все экземпляры его сочинений сгорели; он говорил, что натворил в них много глупостей, что не любит их, особенно первого тома «Мертвых душ». Все они писались под наитием непосредственного творчества, без серьезно задуманной цели поучать.
А. Н. Анненская пишет: «Перед ним лежал почти готовый, хотя еще в рукописи, второй том «Мертвых душ», каждая строка, каждый характер которого были строго обдуманы, вымолены у Бога, но и он не удовлетворял автора, готовившегося предстать на суд Божий и отдать отчет в употреблении таланта, полученного от Бога. С тоской, с болью в сердце сжег он рукопись, принес ее в жертву Богу, и вдруг, как только сгорела рукопись, новое содержание ее представилось уму его «в очищенном, светлом виде, подобно фениксу из костра». Ему казалось, что теперь, наконец, он знает, как следует писать, чтобы «устремить все общество к прекрасному»».
В этот период он издает сборник своих писем «Выборные места из переписки с друзьями», которые вызвали бурю негодования у почитателей Гоголя. Работа имела назидательный характер и отрицала все то, что ранее писал автор. Позже по этому поводу он скажет Жуковскому: «Я размахнулся в моей книге таким Хлестаковым, что не имею духу заглянуть в нее».
Гоголь еще какое-то время путешествует, а затем возвращается в Россию. Его принимают друзья с прежним радушием, будто бы сборника «Выборные места из переписки с друзьями» никогда и не было.
Предчувствие смерти
В начале 1852 года в московский дом набожного графа А.Н.Толстого, где последние месяцы жизни жил Николай Гоголь, приехал из Ржева священник Матвей Костантиновский, отличавшийся крайней строгостью поучений и проповедующий аскетический образ жизни.
По словам очевидцев, уединенная беседа приехавшего священника и писателя закончилась тем, что Гоголь закричал: «Довольно. Оставьте. Не могу долее слушать. Слишком страшно!» Священник обличал Гоголя в его мнимой греховности, демонстрировал ужасы Страшного суда, мысли о которых мучили писателя с раннего детства. Кроме того, Матвей Костантиновский потребовал от Гоголя отречься от Пушкина, перед талантом которого Николай Васильевич преклонялся.
Наутро, после первой панихиды, Гоголь сказал Хомякову: «Все для меня кончено». Тогда же, по свидетельству Степана Петровича Шевырева, друга и душеприказчика Гоголя, он произнес перед гробом покойной и другие слова: «Ничего не может быть торжественнее смерти. Жизнь не была бы так прекрасна, если бы не было бы смерти».
29 января, во вторник, состоялись похороны Хомяковой, на которые Гоголь не явился. Существует предположение, что в этот день он ездил в Преображенскую больницу для умалишенных, находившуюся в Сокольниках, к знаменитому московскому блаженному Ивану Яковлевичу Корейше. В записках доктора Алексея Терентьевича Тарасенкова (и только в них) упоминается об этой загадочной поездке, которую он относит ко времени после 7 февраля: «В один из следующих дней он поехал в Преображенскую больницу на извозчике. Подъехав к воротам больничного дома, он слез с санок, долго ходил взад и вперед у ворот, потом отошел от них, долгое время оставался в поле, на ветру, в снегу, стоя на одном месте, и, наконец, не входя во двор, опять сел в сани и велел ехать домой».
Мемуаристы отмечали, что в смерти Екатерины Михайловны Гоголь увидел как бы некое предвестие для себя. «Он еще имел дух утешать овдовевшего мужа, – писал Тарасенков, – но с этих пор сделалась приметна его наклонность к уединению; он стал дольше молиться, читал у себя Псалтирь по покойнице». Хомяков писал: «Смерть моей жены и мое горе сильно его потрясли. Он говорил, что в ней для него снова умирают многие, которых он любил всей душою. ».
Рукописи горят
С 5 февраля Николай Гоголь больше почти ничего не ел. Доктор Тарасенков пишет в своих записках: «Масленицу он посвятил говенью; ходил в церковь, молился весьма много и необыкновенно тепло; от пищи воздерживался до чрезмерности, за обедом употреблял несколько ложек капустного рассола или овсяного супа на воде. Когда ему предлагали кушать что-нибудь другое, он отказывался болезнью, объясняя, что чувствует что-то в животе, что кишки у него перевертываются, что это болезнь его отца, умершего в такие же лета, и притом оттого, что его лечили. Трудно решить, сколько правды было в его словах; однако, легко можно себе представить, что при такой внезапной перемене образа жизни он действительно становился болен. Впрочем, в это время болезнь его выражалась только одною слабостью, и в ней не было заметно ничего важного. ».
По легенде, в ночь с 8 на 9 февраля после продолжительной молитвы на коленях перед образом Божьей Матери (по некоторым данным писатель беспрерывно молился двое суток) Гоголь уснул на диване и во сне слышал некие голоса, говорившие ему, что он умрет. В тревоге он призвал приходского священника и хотел собороваться маслом, но когда тот пришел, Гоголь уже успокоился и решил отложить совершение таинства.
Здесь стоит обратить внимание на то, что последние 11 лет своей жизни Гоголь большую часть ночи спал на кресле. Эту особенность мемуаристы и биографы писателя объясняют тем, что Гоголь боялся быть похороненным заживо. Об этом свидетельствует его «Завещание», опубликованное в книге «Выбранные места из переписки с друзьями»: «Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться…».
Однако существует и другая версия, почему Гоголь спал на кресле. Некоторые исследователи жизни писателя говорят о том, что это было в некотором роде подражанием монашескому обычаю проводить ночной отдых не на ложе, а на стуле, т. е. сидя.
14 февраля, в четверг Гоголь, по свидетельству Хомякова, сказал: «Надобно меня оставить, я знаю, что должен умереть». 16 февраля, в субботу, Гоголя впервые за время болезни посетил доктор Тарасенков и убеждал его подчиниться указаниям врачей. Писатель отвечал вяло, но внятно и с полной уверенностью: «Я знаю, врачи добры: они всегда желают добра». При этом ничем не выразил готовности следовать совету Тарасенкова. Врач писал: «Он смотрел как человек, для которого все задачи разрешены, всякое чувство замолкло, всякие слова напрасны…». В этот день Гоголь, по свидетельству графа Толстого, приобщился Святых Таин.
Утром 18 февраля, в понедельник, отец Иоанн Никольский предложил Гоголю собороваться священным елеем, исповедаться и причаститься. Тот согласился с радостью. Все положенные на соборовании Евангелия он выслушал «в полной памяти, держа в руках свечу, проливая слезы». Со слов Тарасенкова известно, что Гоголь в тот день лег в постель: «Несмотря на свое убеждение, что постель будет для него смертным одром (почему он старался оставаться в креслах), в понедельник на второй неделе поста он улегся, хотя в халате и сапогах, и уже более не вставал с постели».
В этот же день к писателю приехал профессор Аркадий Альфонский, который предложил магнетизирование, чтобы покорить волю больного и заставить его принимать пищу. Приехали также доктора Александр Овер и Константин Сокологорский. В мемуарах упоминается интересный факт, что Константин Сокологорский пытался делать пассы, но Гоголь в это время читал про себя Иисусову молитву, и магнетизирование не удалось.
Граф Толстой, видя критическое положение, созвал консилиум, который подтвердил диагноз профессора Овера, что у Гоголя менингит, и принял решение лечить его насильно. Врачи действовали следующим образом: больного сажали в теплую ванну и обливали холодной водой; ставили к носу пиявки, тело обкладывали горчичниками. С Гоголем обращались как «с сумасшедшим», как «с человеком, не владеющим собою». Об этом рассказывает, например, в своих записках доктор Тарасенков.
21 февраля, в четверг около восьми утра, Гоголь скончался. Последними его словами, сказанными в полном сознании, были: «Как сладко умирать!». Доктор Тарасенков, прибывший через два часа после смерти Гоголя, писал об увиденном: «Нельзя вообразить, чтобы кто-нибудь мог терпеливее его сносить все врачебные пособия, насильно ему навязываемые; лицо умершего выражало не страдание, а спокойствие, ясную мысль, унесенную с собою за гроб».
Что сжег Гоголь?
Вопрос о том, что именно сжег Гоголь перед смертью, до сих пор остается без ответа. Догадки современников и позднейших биографов разноречивы. Большинство из них считает, что погибла беловая редакция второго тома «Мертвых душ». Были и другие предположения: уничтожены «Размышления о Божественной Литургии» (над которыми Гоголь работал в последние годы жизни) или политически опасные бумаги. Существуют также версии, что Гоголь вовсе ничего не сжигал, а рукописи были спрятаны графом Толстым или украинским слугой Гоголя. Все эти гипотезы не имеют документального подтверждения, тем более что остается неизвестным, закончил ли Гоголь второй том вообще.
О втором томе как завершенной рукописи говорит доктор Тарасенков: «»Литургия» и «Мертвые души» были переписаны набело его (Гоголя) собственною рукою, очень хорошим почерком». Это сообщение – единственный аргумент в пользу утверждения, что Гоголь сжег законченный второй том. На него ссылаются, например, комментаторы академического издания. Однако Тарасенков, как и все другие мемуаристы, основывался в первую очередь на рассказах графа Толстого: он не мог видеть воочию рукописей второго тома, поскольку был приглашен к Гоголю 13 февраля (то есть сразу после сожжения), а тот принял его только 16-го. Впрочем, Тарасенков и не говорит, что видел рукописи, – этого не могло быть уже потому, что Гоголь тщательно оберегал свои бумаги от постороннего взгляда.
После смерти Гоголя разбиравшие его бумаги Капнист, граф Толстой и Шевырев обнаружили пять черновых тетрадей, заключавших в себе пять неполных глав второго тома: четыре начальные главы, датируемые 1849–1850 годами и первоначальный набросок одной из последних глав (условно называемой пятой) более раннего происхождения. Уцелевшие тетради имеют несколько слоев правки. В текст в разное время вносились исправления карандашом и чернилами, превратившие рукопись в черновик для последующей переписки. Вся дальнейшая работа Гоголя остается неизвестной. Ни одной рукописи, ни одного текста последней редакции, кроме незначительных отрывков, до настоящего времени не обнаружено.
Характерно, что в воспоминаниях современников, слушавших в чтении Гоголя второй том, речь идет почти исключительно о начальных главах, то есть о тех, которые мы знаем по сохранившимся черновикам. Известно, что до отъезда из Москвы в Васильевку летом 1850 года Гоголем были выправлены и переписаны набело три начальные главы, которые он читал знакомым. Примерно за полгода до этого он писал Плетневу: «Все почти главы соображены и даже набросаны, но именно не больше, как набросаны; собственно написанных две-три и только».
Больше всех Гоголь прочел критику Степану Шевыреву: до седьмой включительно. Но это были, по всей видимости, только наброски, во всяком случае главы эти не были отделаны. 2 апреля 1852 года Шевырев писал двоюродной сестре Гоголя Марии Николаевне Синельниковой: «Из второго тома он читал мне. семь глав. Он читал их, можно сказать, наизусть, по написанной канве, содержа окончательную отделку в голове своей». Это чтение состоялось в июле-начале августа 1851 года на подмосковной даче Шевырева в селе Троицком или Кагулове по Рязанской дороге.
Свидетельство отца Матфея крайне важно потому, что это едва ли не единственный человек, который в то время был для Гоголя авторитетом, даже более – судьей его труда, приобретшего для самого автора не столько литературное, сколько духовно-нравственное значение. Трудно предположить, что Гоголь, имея законченный беловик, мог дать ему на суд разрозненные тетради с набросками.
Вероятно, и Шевыреву, и отцу Матфею были известны одни и те же главы, и, скорее всего, именно эти главы были уничтожены Гоголем в ночь с 11 на 12 февраля.
Стоит отметить, что практически все, кто слушал главы второго тома в чтении Гоголя, отзывались о них очень высоко. Так, 29 августа 1849 года Сергей Тимофеевич Аксаков сообщал сыну Ивану: «Не могу больше скрывать от тебя нашу общую радость: Гоголь читал нам первую главу 2-го тома «Мертвых душ». Слава Богу! Талант его стал выше и глубже. ». А в начале января 1850 года, когда Гоголь снова прочел Аксаковым первую главу, но уже в переработанном виде, Иван Сергеевич, присутствовавший на чтении, писал родным из Ярославля 9 января этого года: «Спасибо Гоголю! Все читанное им выступало передо мною отдельными частями во всей своей могучей красоте. Если б я имел больше претензий, я бы бросил писать: до такой степени превосходства дошел он, что все другие перед ним пигмеи».
Через две недели, 19 января, Гоголь прочитал Аксаковым вторую главу. На другой день Сергей Тимофеевич спешил поделиться своим впечатлением с сыном Иваном: «До сих пор не могу еще придти в себя… Такого высокого искусства: показывать в человеке пошлом высокую человеческую сторону, нигде нельзя найти…Теперь только я убедился вполне, что Гоголь может выполнить свою задачу, о которой так самонадеянно и дерзко, по-видимому, говорит он в первом томе. ».
По свидетельству современников, слушавших в чтении Гоголя первые главы второго тома в период с 1849 по 1851 год, окончательный текст отличался от тех черновиков, которые дошли до нас. Отличия эти касались главным образом более тщательной отделки произведения. Однако, без сомнения, и сохранившиеся главы имеют высокие достоинства, являются своеобразным художественным завещанием Гоголя русской прозе второй половины ХIХ века.
Миф о заживо погребенном Гоголе
Известный поэт Андрей Вознесенский в 1972 году написал об этом событии стихотворение «Похороны Гоголя Николая Васильевича»:
Вы живого несли по стране.
Гоголь был в летаргическом сне.
Гоголь думал в гробу на спине:
.
“Из-под фрака украли исподнее.
Дует в щель, но в нее не просунуться.
Что там муки Господние
перед тем, как в гробу проснуться.”
.
Вскройте гроб и застыньте в снегу.
Гоголь, скорчась, лежит на боку.
Вросший ноготь подкладку прорвал сапогу.
Слухи об украденной голове писателя позднее мог использовать Михаил Булгаков, большой почитатель таланта Гоголя, в своем романе «Мастер и Маргарита». В книге он написал об украденной из гроба голове председателя правления МАССОЛИТа, отрезанной трамвайными колесами на Патриарших прудах.