греческие мифы ф г юнгер
Юнгер Фридрих Георг. Книги онлайн
Фридрих Георг Юнгер (нем. Friedrich Georg Jünger, 1 сентября 1898, Ганновер — 20 июля 1977, Юберлинген) — немецкий писатель, эссеист, младший брат Эрнста Юнгера.
Один из руководителей движения «Консервативная революция», выступал за «поход молодых варварских народов против престарелого цивилизованного Запада».
Стал известен благодаря своей книге «Perfektion der Technik» (1946), в которой он описывает хищническое отношение к земле, рассматривая его со своей точки зрения на технику в её связи с богатствами земли и с душевными силами человека.
Книги (4)
Книга известного немецкого философа Фридриха Георга Юнгера «Восток и Запад» представляет собой сборник самостоятельных философских и культурологических эссе, темой которых является как исследование творчества некоторых европейских и восточных литераторов (Марциал, Клопшток, аббат Галиани, Омар Хайям, Саади, Хафиз), так и поиск внутреннего смысла и глубинных истоков важных культурных явлений и памятников (сказки «Тысячи и одной ночи», европейское садово-парковое искусство). Особое место занимают отличающиеся глубиной и остроумием наблюдения и замечания, вынесенные автором из его средиземноморских путешествий (на Родос и Сицилию).
Исследуя внешнюю, видимую сторону культурных феноменов, Ф.Г. Юнгер обнаруживает в них внутренний, метафизический аспект, что позволяет ему выявить и сделать предметом размышлений стоящие за ними фундаментальные характеристики человеческого бытия.
Впервые переведенная на русский язык книга Ф.Г. Юнгера «Греческие мифы» посвящена описанию и истолкованию древнегреческой мифологии, причем анализ знакомых сюжетов дается сквозь призму философских понятий, что позволяет по-новому взглянуть на давно известные мифы и иначе расставить акценты пытливому исследователю античного наследия.
Античная философия неразрывно связана с античной мифологией и начинается с досократических мифологем, наполняющихся у Платона новым разумным смыслом и становящихся у него живой формой истинного, разумного познания. Лишь когда мифообразующая фантазия греков иссякает, прекращается и их философствование. Попытка оживить эту фантазию, эту силу воображения, не допуская исключительно научного истолкования мифов, — вот суть данного сочинения.
Философское эссе немецкого философа и поэта Ф.Г. Юнгера, который полагал, что «игра — единственное естественное, что есть в мире», можно назвать своеобразным манифестом Игрока.
Работа немецкого поэта и мыслителя Фридриха Георга Юнгера (1898-1977), впервые опубликованная в 1949 году, раскрывает духовные истоки и основные этапы философской эволюции Ницше. Работа построена на анализе таких ключевых для мышления Ницше понятий, как «воля к власти», «вечное возвращение», «сверхчеловек», «европейский нигилизм».
Книга может представлять интерес как для философов и историков мысли, так и для всех интересующихся творчеством Ф. Ницше и идеями «консервативной революции».
Фридрих Георг Юнгер
Евгений Валиков запись закреплена
В рамках современных дискуссий о политическом Карл Шмитт по праву занимает особое место. Обосновывая тезис о неустранимости возможностей организованной человеческой вражды, Шмитт обрел большую популярность среди многих политических теоретиков, стремящихся адаптировать его идеи в контексте современного мира постполитики.
Почему же в ряде случаев Карл Шмитт стал считаться апологетом популизма и защитником сильного гражданского общества? Каким образом его идеи о разделении общества на друзей и врагов могут использоваться против современных тоталитарных режимов? На эти вопросы в своей лекции отвечает Сергей Ребров — политолог, аспирант кафедры теории и философии политики СПбГУ.
Владлена Ягужинская запись закреплена
Петр Менделеев запись закреплена
В субботу, 14-го апреля,в Санкт-Петербурге состоится презентация российского перевода книги немецкого писателя и философа Эрнста Юнгера «Смена гештальта.Прогноз на 21 век» изданной магазином «Циолковский». Во время презентации также состоится лекция исследователя философского наследия Эрнста Юнґера — философа Андрея Кузьмина.
Показать полностью.
Эрнст Юнгер,всегда опережал свое время. Награжденный «Pour le Merite» — высшей наградой, основанной Фридрихом Великим, — Эрнст Юнгер не ностальгировал по кайзеровской эпохе. Как только отгремела первая мировая, он стал рупором нового времени, что родился в окопах и процветал на улицах больших городов. Снискав славы «технократа» через красочные описания тоталитарного порядка, что разрастался на его глазах, Юнгер вскоре признал: он не принес альтернативы нигилизму.Чего не видели современники, Юнгер почувствовал уже в 30-х, но его оценки не изменились и в послевоенное время.
В книге «Смена гештальта.Прогноз на 21 век», читателю впервые предлагается русский перевод последнего опубликованного эссе немецкого писателя и мыслителя Э. Юнгера (1895–1998). Перевод сопровождается оригинальным немецким текстом. В книгу также включено эссе переводчика о роли искусства в эпоху планетарной техники.
«Следует ожидать не только потерь, но и неожиданных открытий. Например, новых веществ и сил в неорганическом мире и новых видов животных в мире органическом. Разработка области незримого может перевесить открытие континентов. Таково движение природных сил, развитию которых содействует и человек. Их нельзя путать с явлениями в культовом смысле. Ими завершается Междуцарствие».
Насколько сбылись прогнозы Эрнста Юнгера в 21 веке? Мы узнаем в субботу, 14-го апреля по адресу, ул.Маяковского, дом 25 в независимом книжном магазине «Фаренгейт 451» на презентации российского перевода романа от издательства «Циолковский», которую откроет лекция исследователя наследия Эрнста Юнгера Андрея Кузьмина, группа встречи https://vk.com/event164756051
Натэлла Сперанская запись закреплена
Нередко я задаюсь вопросом, способен ли современный человек приблизиться к мировосприятию древних греков, осознать, что двигало Клитемнестрой или Медеей, ощутить трепет перед космогонической Ночью Гомера, испытать волнение от прочтения орфических гимнов или поэзии Пиндара, словом, может ли современный человек, так и не разрешивший внутренний конфликт между Богом и богами, Олимпом и Голгофой, Единым и многим, политеизмом и монотеизмом (материалистическая картина мира, чьим узником он стал, никак не явилась разрешением), проникнуть в таинства священной Эллады? Всякий раз я вынуждена давать отрицательный ответ. В предисловии к «Греческим мифам» Фридрих Георг Юнгер справедливо замечает:
«Наше мышление — не мышление мифа, а мышление о мифе. Мы не мыслим так, как мыслили греки, но осмысляем то, о чем мыслили они. Вопрос заключается в том, чтобы выяснить, насколько греческое мышление совпадает с нашим собственным».
Диана Гудничева запись закреплена
Победители определены с помощью приложения Random.app https://vk.com/randomapp
Диана Гудничева запись закреплена
Победители определены с помощью приложения Random.app https://vk.com/randomapp
Диана Гудничева запись закреплена
Победители определены с помощью приложения Random.app https://vk.com/randomapp
Владимир Коваленко запись закреплена
Фридрих Георг Юнгер запись закреплена
Задача человека заключается в том, чтобы превратить свое титаническое в дионисийское. Это происходит через катарсическое безумие Диониса, которым он наполняет человека. Охваченный таким безумием становится сродни Дионису; он постигает божью силу в себе. Его связь с богом непременно предполагает упразднение хронологии, границ, предполагает раскрытие Аида, избыток, опьянение и большой праздник.
Фридрих Юнгер. Греческие мифы
Фридрих Георг Юнгер запись закреплена
(таблица из книги «Дионис преследуемый»)
Фридрих Георг Юнгер запись закреплена
В эпоху титанизма мы позабыли о том, как часто он терпел поражение.
Фридрих Георг Юнгер запись закреплена
Почему женщины впадают в неистовство, когда приходит Дионис? Не потому, что он острее и ярче напоминает им о предназначении их пола, а потому что он освобождает их от этого предназначения, возносит над ним. Опьянение, которое их охватывает, связано с их полом, но в нем меньше всего просто полового начала. Они ищут не мужчин, а бога, и, найдя его, следуют за ним. Они не спешат навстречу объятиям, а хотят составить свиту своему богу, и, прикоснувшись к богу, они становятся неприкосновенными для мужчин. Менада не думает о мужчине: она – сосуд бога, который просто переполняет её. Быть божьим сосудом и чашей – таково ее предназначение. Она – инструмент, на котором он играет. Дионис разрывает узы, которые ее связывают, и освобождает ее, делая независимой от мужчины и избавляя от оков брака и семьи.
Фридрих Георг Юнгер запись закреплена
Менада – это женщина, освободившаяся от всех определений, навязанных ей временем, женщина, которую Дионис принимает в свое сообщество.
Всем понятен один аспект женского – мать. Иные аспекты, которые я склонна относить к Аполлоническому и Дионисийскому (как в случае с цитатой из работы Юнгера) началам, понятны куда менее и требуют большого внимания.
«Дионисийская женщина всегда будет видеть в мужчине не мужа, не отца, не брата, но бога. Пространство дионисийских эпифаний всегда насквозь эротично, но мы никогда не сможем понять этот эротизм, если попытаемся рассмотреть его в контексте человеческих отношений (между мужчиной и женщиной). Здесь идет речь об опьяняющем боге и опьяненной богом женщине. Дионисийская женщина не хочет стать матерью, она не испытывает желания зачать от своего возлюбленного, ибо ею движет лишь одно стремление – опьянение божественной, переливающейся через край, силой» («Дионис преследумый»)
Фридрих Георг Юнгер запись закреплена
ВЕЩИЙ
Фридрих Георг Юнгер запись закреплена
Натэлла Сперанская
ЮНГЕР Ф. Г. ГРЕЧЕСКИЕ МИФЫ.
Фридрих Георг Юнгер запись закреплена
Ноомахия
На часах русской истории указано время Бронзового века, который должен выполнить функцию, полностью аналогичную той, которую выполнял век Серебряный. Но это дедуктивное замечание не подтверждается эмпирическими наблюдениями за состоянием русской культуры, интеллектуальных и художественных сред. Эпоха Бронзового века пришла, но века не наступило.
Показать полностью. Видимо, это один из парадоксов русской истории и определенный жест самого русского Логоса, требующий ноологической дешифровки. Эта дешифровка не может быть искусственной реконструкцией и реализуется в процессе исторического бытия русского народа: это бытие, изначально эсхатологически ориентированное и мессиански нагруженное, сейчас приближается к финальной точке, в стремлении к которой и структурировалось ее развертывание; но парадокс состоит в том, что по мере приближения к цели, острота понимания смысла исторического пути покидает движущееся начало – народ, как субъект истории, и он остается в состоянии беспомощности перед плодом своих исторических подвигов, который оказывается на расстоянии вытянутой руки… Но тут некоторая сила вторгается в исторический процесс, не позволяя сделать этот финальный решающий жест. Мы оказываемся в топике титанизма, где, по словам Ф. Г. Юнгера, ни одно из свершений не достигает финальной цели – подобно титаническим персонажам — Танталу, Данаидам или Сизифу. Это вписывается в структуру черного Логоса Кибелы – заснуть в самый последний момент перед приходом Небесного Жениха, но жестко противоречит как дионисийской чуткости к зову Диониса, так и вечному аполлоническому бодрствованию духа, «ночеденствию» или «всенощному бдению». Бронзовый век наступает, но это не остается незамеченным теми, для кого собственно он наступает. Однако, вместо того, чтобы сетовать по этому поводу, важнее определить параметры русского Логоса в том его измерении, в котором он должен был бы явить себя в настоящий момент русской истории – независимо от того, подтверждается ли это историческими наблюдениями или нет. В каком-то смысле Бронзовый век уже наступил, не смотря на то, что мы не можем найти этому ни одного подтверждения. Быть может в этом и состоит его отличительная черта – будучи веком героев, он обращен не ко всем, а только к тем, кто способен героически биться с «духом времени», с Zeitgeist и его мнимыми и эфемерными, но одновременно «тоталитарными» очевидностями.
А.Г.Дугин «Ноомахия: войны ума». Т.3.
Фридрих Георг Юнгер запись закреплена
Фридрих Георг Юнгер запись закреплена
Дионис преследуемый
Ницше, Гельдерлин, Юнгер. Часть 1.
(из главы «Титаномахия»)
Однако вычеркнуть «потустороннее», что попытался сделать Ницше, – это не просто осуществить нападку на трансцендецию, поскольку этот решительный жест таит в себе двойное действие – низвержение обоих миров: «потустороннего» и зависящего от него «посюстороннего». Что следует за этим жестом? Безусловно, создание нового мира, воображаемого мира, который «не требует никакого «истинного» мира; ему не нужен и мир эмпирической действительности, зависимый от «истинного» мира, или, как сказали бы брахманы, ему не нужно то, что не есть сияющий Брахман» (Ф. Юнгер). В понимании сути сего двойного отрицания кроется понимание снятия дуализма, осуществленного Фридрихом Ницше. Мир, в который погружен мыслитель, есть царство мертвых, сам Аид (как тут не вспомнить Гераклита, изрекшего, что Дионис и Аид – одно?), который, как верно заметил Ф.Юнгер, «укоренен в хаосе и является одной из его вариаций или сфер». Два царства обретают единение, взаимопроникая друга в друга до полного отождествления, до дионисийского катарсиса – царство мертвых и царство живых.
Силен, посмеиваясь над жалким человеческим родом, так и не смог научить детей скорби и нужды тому, что когда речь заходит о «человеке», неизменно утверждается присущая ему двойственность, – созданный из пепла уничтоженных Зевсом Титанов, человек все еще хранит в себе божественную частицу разорванного и поглощенного ими Диониса. Человек существует до того момента, пока не сделан фундаментальный выбор – боги или Титаны. Сделавший выбор, перестает быть человеком, поскольку утрачивает свою онтологически предзаданную двойственность.
Когда мы говорим о «Титанах» как о чем-то демоническом, мы грешим поверхностным подходом. Проблематика «демонического» чрезвычайно редко разрешается в снятии всех ложных коннотаций, окруживших интересующий нас феномен. Достаточно обратиться к «Пиру» Платона, чтобы устами Диотимы заговорила сама истина: «Все демоническое, – говорит Диотима Сократу, – посредничает между Богом и смертным. Истолковывая и передавая богам желания людей, а волю богов людям, оно находится посредине и заполняет промежуток между теми и другими…Бог не соприкасается с человеком; только через посредство демонического осуществляется общение и беседы между людьми и богами, наяву и во сне. И человек, сведущий в таком общении, является демоническим человеком, по сравнению с которым те, кто сведущи в искусствах или ремеслах, просто поденщики». Мы полагаем, что лишних вопросов не возникает. Ключевое здесь слово «между» позволяет нам высказать несколько гипотез, в основе которых будет лежать некая промежуточная инстанция. Во многом опираясь в своих теоретических построениях на учение Анри Корбена, мы обращаем внимание на Mundus Imaginalis, промежуточный мир, находящийся между божественным и человеческим; место встречи человека и Бога; мир Образов и подобий, алям аль-миталь. В социологии воображения Жильбера Дюрана эта промежуточная область именуется «Имажинэр» (l’imaginaire). Диотима, а вернее сам Платон, вне всяких сомнений, мог бы согласиться с «демоническим» характером обозначенных здесь миров. Таким образом, можно допустить, что понтификальная функция (Pontifex как «возводящий мост, строитель мостов»: между Богом и миром/человеком) также «демонична». «Антропологический траект» (фундаментальный концепт уже упомянутого здесь Жильбера Дюрана) как «придание самостоятельного онтологического статуса тому, что находится «между» – между субъектом и объектом, между природой и культурой, между животным и рациональным, между духом и жизнью, между внутренним и внешним, между проектом (будущим) и историей (прошлым)» (А.Дугин) тоже имеет «демонический» характер. Не является исключением и хайдеггеровский Dasein, всегда находящийся «между». Это «между» есть то, благодаря чему возможен наш опыт нуминозного, встреча с sensus numinous. Эпитет “демонический”, нередко наличествующий в описаниях Диониса, с учетом всего выше изложенного стал более ясен. Дионис тоже находится “между”: Кибелой и Аполлоном, Титанами и олимпийскими богами.
Интересно, что Корбен обращает внимание на то, как следует понимать coincidentia oppositorum, указывая на самую распространенную ошибку, когда «в одном и том же понятии opposite смешиваются взаимодополняющие и взаимоисключающие элементы». Корбен настаивает, что совместимы дополнения, но не противоречия. Сoincidentia oppositorum женское/мужское – возможно, в то время как coincidentia oppositorum Христос/Сатана или Ормазд/Ариман – нет, как невозможно coicidentia oppositorum боги/титаны. Поэтому и человек как создание божественно-титаническое невозможен, – он является переходной ступенью, «мостом, а не целью» (Ницше), возможностью «стать чем-то», что выше и совершеннее человека; человек есть то, чему предначертано сбыться как «не-человеку», «больше-чем-человеку». Поэтому перед ним всегда стоит выбор между двумя возможностями: боги или Титаны, Христос или Сатана, Ормазд или Ариман, Фос (световой человек) или ветхий Адам (смертный человек). Платоновская Диотима учит о «демоническом» человеке как существе, способном быть в общении с богами.
Не может быть coincidentia oppositorum Адам/Фос, поскольку «свет не сопрягается с диавольской тьмой». coincidentia oppositorum, воспринимаемое ошибочным образом, ясно свидетельствует о тотальной духовной дезориентации и, судя по всему, это свидетельство несут тысячи людей (в особенности к их числу следует отнести тех, кто кичатся своим «пребыванием посередине»; это не пребывание антропологического траекта в mundus imaginalis, но беспорядочное смешение того верха и низа, которые никогда друг друга не дополняют, пребывая в стихии перманентного противоречия). То, что вверху, подобному тому, что внизу – это подобие выражается в диалогическом единстве сигизии света – Фосе (Phos) и его Вожатом, световом человеке и Совершенной Природе.
Мышление Фридриха Юнгера можно охарактеризовать как мифическое иррефлективное мышление, что в особенности проявилось в его знаменитой трилогии «Греческие мифы», и в этом он радикально отличается от Хайдеггера, чье возвращение к греческой (досократической) мысли par excellence не осуществляло поворота к онтике. Юнгера интересовало именно онтическое, где, в парадигме греческого мифического мышления центральная роль отводилась Титаномахии, и кроме того, таким фигурам, как Великий Пан, Дионис и Аполлон. Юнгер обращался почти к тем же Началам, что и Ницше (Силен, Дионис, Аполлон), но в триадической структуре его философии вечно пьяный Силен фигурирует под именем Пана, и в действительности, можно найти черты их фундаментального сходства, позволяющие предположить их тождественность. Пан, как и Силен, довольно равнодушен к людям, он глух к их зовам, не оказывает помощь страждующим, не стремится контакту с ними. Евгений Головин, ссылаясь на стихотворения Феокрита, пишет об изумлении Пана, который не понимает, кем и с какой целью были созданы люди, эти «дети матери-земли», которые «на манер титанов…ценят ежедневную работу, любят дары богов, но ненавидят их за беззаботность и веселую жизнь». В «Пророчествах Пана» Архилоха Евгений Головин находит слова о том, что скоро богам могут надоесть человеческий гнев, неблагодарность, корысть и жадность, и они либо бросят их назад к матери-земле, либо низвергнут в Тартар к титанам, с которыми они так сроднились.
Природа титанов, рожденных Великой Матерью Геей, позволяет нам говорить о титаническом начале философии, или философии титанизма. В триаде Логосов, предложенной Александром Дугиным, титаническое начало определенно выявляет свою причастность к Логосу Кибелы.
Дионис, как сизигийный Логос, представляет собой Другое Начало философии. Дионисийским являлся путь Фридриха Ницше, Клопштока («Мессиада») и Гельдерлина. О последнем Фридрих Юнгер писал: «Гельдерлин был единственным, кто знал о дионисийском; это знание настолько глубоко проникло в его поздние гимны, что оказалось недостижимым ни для одного из современников. Оно осталось забытым. Молодой Ницше, любивший Гельдерлина, не знал его поздних гимнов; он обрел свой путь из самого себя».
Опасный вопрос: что заставило Гельдерлина – в стихотворении «Природа и искусство, или Сатурн и Юпитер» – потребовать «восстановления олимпийскими богами в правах всей титанической сферы, чтобы Зевс возблагодарил Кроноса и послужил ему» (Ф.Юнгер)? Лишь на этих условиях Гельдерлин соглашается признать царя Зевса. Ф.Юнгер отмечает, что Гельдерлин, вне всяких сомнений, испытывает симпатию к Титанам (в особенности к Гее, Гелиосу и Мнемосине); герои, полубоги также интересуют его куда больше, чем боги-олимпийцы. Гельдерлин желает невозможного – лишить Титаномахию всяких оснований, примирить Титанов и богов, «оставив за Зевсом главенство, позволить более глубоко почтить титанов». Поэт часто говорит о «несвязанной бездне», области Титанов, особенно акцентируя, что смертные достигают ее быстрее, чем боги. «Почему? – задается вопросом Гельдерлин, и сам же отвечает: – Потому что Титаны им ближе, чем боги, потому что титаническая сущность более соразмерна людям, и они легче теряются в ней».
Пока сложно представить, что несет в себе охватившая Гельдерлина идея Великого Примирения, но уже теперь мы можем задаться вопросами: насколько вероятна остановка Титаномахии, и не кроется ли в этой остановке момент тотального свертывания всего, что последует в объятия беспощадной к сущему Пралайи? Не является ли Великое Примирение Великим Растворением (Mahapralaya)?