гусейнов история этических учений
Гусейнов А.А. История этических учений
СОДЕРЖАНИЕ
Раздел шестой. Европа: Новое время. 552
Введение. 552
Предлагаемая книга представляет собой исторический обзор философских этических учений. К философским авторы относят те учения, которые складывались в рамках философского взгляда на мир в отличие от религиозного или конкретно-научного (социологического, этнологического, педагогического и др.). Их идентифицирующим признаком в качестве этических являются моральные понятия добра, зла, долга, справедливости, совести и др. Философскими их делает то обстоятельство, что они рассматривают человеческое поведение с точки зрения предельных ценностных оснований, которые задают ему сознательный и индивидуально-ответственный характер (нередкое в истории философии отрицание таких предельных оснований само является их частным случаем). Они, как правило, заключают в себе более или менее развернутую рационально-аргументированную нравственную программу человеческой жизнедеятельности. Вопрос о том, как достойно жить, является одним из важнейших, если не самым важным среди вечных вопросов философии.
Книга охватывает философские этические учения в их качественной полноте. Они структурированы соответственно основным оригинальным линиям философского развития. Названия разделов означают не географические регионы, а духовные «континенты»: Китай, Индия, арабо-мусульманский мир, Европа, Россия. Здесь требуются по крайней мере две оговорки. Арабо-мусульманская философия произросла из античных источников и переплелась с европейским Средневековьем; мера ее автономности по отношению к европейской философии выражена не так чисто, как в случаях китайской и индийской философий. Выделение в особый раздел русской этики, которая, как и русская философия в целом, несомненно, находится внутри европейской философской традиции, объясняется тем, что книга предназначена для российского читателя.
Поскольку речь идет о различных и соразмерных в этих различиях философско-этических традициях, остро стоит проблема их адекватной реконструкции. Исследователь не может рассмотреть мировую философию с некой равноудаленной точки зрения, ибо он сам находится внутри какой-то одной традиции, подобно тому, как антрополог, исследующий расы, сам принадлежит к одной из них. Это таит в себе опасность односторонностей и искажений. О такой опасности мы знаем из европоцентристских версий мировой философии. Наряду с ними существуют, разумеется, и разные варианты восточно-центристских историй философии. Авторы данной книги принадлежат к русско-европейской философской традиции и смотрят на развитие мировой философии сквозь ее призу. Но они при этом ясно осознают данный факт и сознательно стремятся блокировать искажения, которые могут из-за него возникать. В частности, они не рассматривают европейскую философию как единственно истинную или даже как вершину, по отношению к которой другие традиции могли бы выглядеть как более ранние, незрелые. Кроме того, они руководствуются убеждением, согласно которому философия вообще существует во множественном числе, как многообразие конкурирующих учений, систем, школ. Философские положения не могут быть взвешены на весах универсальной истины и требуют конкретно-исторического, контекстуального подхода. Это в особенности верно применительно к этике, которая более индивидуализирована и конкретнее вписана в ткань культуры, более явно несет на себе печать эпохи, чем другие части (аспекты) философии.
Применительно к работе в целом авторы намеренно отказались от каких-либо обобщающих схем, поскольку современное состояние историко-философской науки не дает достаточных оснований для синтетических теорий, охватывающих всю мировую философскую этику. Целостность книге придает единство предмета рассмотрения, методов анализа и методических приемов организации материала. Что касается отдельных разделов, то они концептуальны и каждый из них представляет собой развернутый теоретический очерк, реализующий исследовательские результаты его автора (за исключением, пожалуй, раздела, посвященного европейской этике XIX и XX столетий, так как в этом случае речь идет о современных теориях, для адекватной оценки которых требуется более отдаленная интеллектуальная и историческая дистанция).
Гусейнов А.А. История этических учений
ОГЛАВЛЕНИЕ
Раздел первый
КИТАЙ
Глава I
КИТАЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ КАК СУПЕРЭТИКА
В научной литературе специфическая этизированность традиционной китайской философии общепризнана. В этом смысле ценностно-нормативный характер последней очевиден и хорошо изучен. Но обычно под этизированностью тут понимается абсолютное преобладание этической проблематики, что далеко не исчерпывает глубокого содержания данной характеристики.
Сфера этического для китайских философов всегда была не только наиболее важной, но и предельно широкой. В традиционной китайской культуре предмет этики оставался неотделимым от синкретического комплекса норм и ценностей этикета, ритуала, обрядов, обычаев, неписаного права и т. п.
Для сравнения укажем, что в Европе выделение этики в особую философскую дисциплину со специальным терминологическим обозначением (ethika) и собственным предметом осуществил уже Аристотель в IV в. до н.э. Кроме того, здесь по крайней мере со времен, стоиков, этика стала считаться одной из трех основных частей философии наряду с логикой-методологией и физикой (вместе с метафизикой), а в послекантовскую эпоху была признана особой наукой о внеэмпирической области должного.
Конечно, и в Европе с эпохи античности существует философская тенденция к универсализации этики. Достаточно вспомнить «Этику» Спинозы с ее всеобъемлющим содержанием (от онтологии до психологии) и «геометрическим» методом. В наши дни также на фоне популярных представлений об относительной узости сферы моральных конвенций высказываются универсалистские взгляды на этот предмет. Например, А. Швейцер писал: «Я установил, что наша культура не имеет достаточно этического характера. Тогда возникает вопрос, почему этика оказывает столь слабое влияние на нашу культуру? Наконец, я пришел к объяснению этого факта тем, что этика не имеет никакой силы, так как она непроста и несовершенна. Она занимается нашим отношением к людям, вместо того чтобы иметь, предметом наши отношения ко всему сущему. Подобная совершенная этика много проще и много глубже обычной. С ее помощью мы достигнем духовной связи со вселенной» [1].
Как явствует из приведенного рассуждения, проповедуемый в нем принцип отнюдь не доминировал в европейской философии. Но, думается, он играл существенную роль в религиозно-теологической мысли, для которой теизирующая онтологизация моральных ценностей и норм вполне закономерна.
В китайской философии, никогда не противопоставлявшей себя религии, но успешно ее ассимилировавшей, отсутствовала указанная спецификация этики, а также принципиальная дифференциация в последней теоретического и практического, сущего и должного, благодаря чему сфера морального всегда считалась предельно широкой и онтологически обусловленной. Согласно Г. Роземонту, китайские мыслители разрабатывали отсутствовавшую на Западе «моральную теорию человеческих действий», которая была призвана интеллектуально санкционировать систему исконных ритуалов, обрядов и обычаев в качестве необходимого и достаточного регулятора жизни в обществе [2].
1 Цит по: Геттинг Г. Встречи с Альбертом Швейцером. М., 1967. С. 118.
2 Rosemont H. Notes from the Confucian Perspective: Which Human Acts Are Moral Acts? // International Philosophy Quarterly. N.Y., 1976. Vol. 16. N 1. P. 60-61.
Моральная метафизика (дао-дэ ды син-шан-сюэ) в терминах Моу Цзунсаня не тождественна метафизике морали (дао-дэ чжи син-шан-сюэ). Последняя делает упор на мораль, объясняет ее доопытный характер. Первая же делает упор на метафизику и трактует обо всем существующем в мире, благодаря чему включает в себя и онтолого-космологические положения. Моральная метафизика сформировалась на основе анализа моральной практики и священного писания (канонов-цзин), отличаясь от западной чистой метафизики. Ее «смысл в том, чтобы, следуя дорогой морали, прийти к метафизике или обосновать метафизику, следуя дорогой морали. Это соответствует формированию «моральной религии» (дао-дэ ды цзун-цзяо)» [3].
Как считает Моу Цзунсань, Кант не справился с задачей создания моральной метафизики, не смог решить проблему единства природного и морального миров. Моральная метафизика должна быть одновременно теологией. После Канта западная философская мысль стремится к этому, утверждает китайский ученый. Но именно неоконфуцианцы эпох Сун и Мин (X-XVII вв.) «явились создателями полноценной «моральной метафизики»», тем самым превзойдя Канта [4].
1 Моу Цзунсань. Синь ти юй син ти (Сущность сердца [духа] и сущность [человеческой] природы). Т. 1-3. Тайбэй, 1968. Т. 1. С. 6.
2 Ти Wei-ming. Humanity and Self-Cultivation: Essays in Confucian Thought. Berkeley, 1979. P. 8.
3 Моу Цзунсань. Указ. соч. С. 9.
4 Там же. С. 10.
Сходную точку зрения отстаивает один из крупнейших китайских философов XX в., виднейший историк китайской философии Фэн Юлань (1895-1990). Он полагает, что, идя этическим путем, неоконфуцианцы продвинулись дальше онтологического анализа в своем стремлении привести к единству выявляемое в подобном анализе наиболее общее противоречие между частным и общим. Методом достижения этой цели у них стала аккумуляция моральных поступков. Таким образом, заключает китайский мыслитель, Кант и неоконфуцианцы двигались в одном направлении, «но Кант все же не высказал того, что уже высказали представители учения о дао», т. е. неоконфуцианцы [1].
1 Фэн Юлань. Сун Мин дао сюэ тун лунь (Общая характеристика учения о дао [эпох] Сун и Мин) // Чжэсюэ яньцзю. Пекин, 1983. № 2. С. 62.
Все упомянутые здесь исследователи сходятся на том, что в неоконфуцианстве достигло своего апогея конфуцианское стремление к осмыслению мира как этического универсума. Однако подчеркнем, возможным это оказалось именно потому, что этика в конфуцианстве не была специфицирована ни предметно, ни методологически, ни категориально.
Центральную этическую категорию «добро» в китайском языке выражает иероглиф «шань», этимологически связанный с образами барана и флейты, что заключает в себе представление о моральном единстве материального и духовного начал. Сами древнекитайские ученые трактовали изображение флейты, входящее в иероглиф «шань», как обозначение речи, подчеркивая тем самым духовный компонент его семантики.
Гусейнов А.А. История этических учений
ОГЛАВЛЕНИЕ
Раздел первый
КИТАЙ
Глава II
ЧЕТЫРЕ ГЛАВНЫЕ ЭТИЧЕСКИЕ ПРОГРАММЫ
§ 1. КОНФУЦИАНСТВО (ЖУЦЗЯ): ЭТИКА РИТУАЛЬНОЙ БЛАГОПРИСТОЙНОСТИ И ЧЕЛОВЕКОЛЮБИВОГО САМОСОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ
Развиваясь в виде своего рода социально-этической антропологии, конфуцианство сосредоточило свое внимание на человеке, проблемах его врожденной природы и благоприобретаемых качеств, его положения в мире и обществе, способностей к знанию и действию и т.п. Воздерживаясь от собственных суждений о сверхъестественном, Конфуций формально одобрил традиционную веру в безличное, божественно-натуралистичное, «судьбоносное» Небо и посредничающих с ним духов предков, что в дальнейшем во многом обусловило обретение конфуцианством социальных функций религии.
Реакцией на проникновение в Китай буддизма в первые века новой эры И связанное с этим оживление даосизма стал даосско-конфуцианский синтез в «учении о таинственном (сокровенном)» (сюань сюэ). Постепенное нарастание как идейного, так и социального влияния буддизма и даосизма вызвало стремление к восстановлению престижа конфуцианства. Провозвестниками этого движения, вылившегося в создание неоконфуцианства, явились Ван Тун (584- 617), Хань Юй (768-824) и его ученик Ли Ао (772-841).
Возникшее в XI в. неоконфуцианство поставило перед собой две главные и взаимосвязанные задачи: восстановление аутентичного конфуцианства и решение с его помощью на основе усовершенствованной нумеррлогической методологии, т.е. «учения о символах и
С конца XIX в. развитие конфуцианства в Китае так или иначе связано с попытками ассимиляции западных идей (Кан Ювэй, Лян Цичао, Тань Сытун и др.) и возвращением от абстрактных проблем сунско-минского неоконфуцианства и цинско-ханьской текстологии к конкретной этико-социальной тематике первоначального конфуцианства.
В первой половине XX в. особенно в противостоянии учений Фэн Юланя (1895-1990) и Сюн Шили (1885-1962) внутриконфуцианская оппозиция экстернализма и интернализма соответственно возродилась на более высоком теоретическом уровне, сочетающем неоконфуцианские и отчасти буддийские категории со знанием европейской и индийской философии, что позволяет исследователям говорить о
В сущности эта модель аналогична традиционному представлению о развитии конфуцианства, возникнувшего в VI-V вв. до н.э. как философия, а к I-II вв. н.э. трансформировавшегося в официальную религиозно-философскую доктрину, которую некоторые синологи предлагают рассматривать в качестве отличной от исходного конфуцианства самостоятельной идеологической системы («синистической» или «имперской»). Более широкий, чем собственно конфуцианство, идейный базис этой системы составили доконфуцианские религиозные верования и мировоззренческие представления, которые конфуцианство включило в процесс рационализирующей адаптации к собственным концепциям.
В западной синологии второй половины XX в. возобладала теория, согласно которой даосская философия сходным образом возникла на основе протодаосской религиозно-магической культуры шаманского типа, локализовавшейся на юге Китая, в так называемых «варварских царствах» (в первую очередь Чу), не входивших в круг Срединных государств и считавшихся колыбелью китайской цивилизации (отсюда идея Китая как Срединной империи). В соответствии
с данной теорией, пионером которой стал французский синолог А. Масперо (1883-1945), даосизм представляет собой единое учение и его философская ипостась, выраженная прежде всего в классической триаде текстов Дао дэ цзин («Канон Пути и благодати»), Чжуан-цзы («[Трактат] Учителя Чжуана»), Ле-цзы («[Трактат] Учителя Ле»), явилась теоретизирующей реакцией на соприкосновение с рационалистической конфуцианской культурой, локализовавшейся на Севере, в Срединных государствах.
Коренное отличие даосского мистико-индивидуалистического натурализма от этико-рационалистического социоцентризма всех остальных ведущих мировоззренческих систем в Китае периода формирования и расцвета «ста школ» побуждает некоторых специалистов усиливать тезис о периферийном происхождении даосизма утверждением об иноземном (прежде всего индо-иранском) влиянии, в соответствии с которым его Дао оказывается своеобразным аналогом Брахмана и даже Логоса. Подобному взгляду радикально противостоит точка зрения, согласно которой даосизм является самым ярким выражением китайского духа, поскольку представляет собой наиболее развитую форму национальной религии. Данной точки зрения придерживается ведущий российский исследователь даосизма Е.А. Торчинов, различающий в истории его становления несколько этапов.
Вскрываемая при таком подходе относительность всех человеческих ценностей, обусловливающая релятивистское «равенство» добра и зла, жизни и смерти, в конечном итоге логически привела к апологии культурной энтропии и квиетизма: «Настоящий человек древности не знал ни любви к жизни, ни ненависти к смерти; не радовался своему появлению [на свет] и не противился уходу [из жизни]; безразлично покидал [этот мир] и безразлично приходил в него, и это все. Он не забывал того, что было для него началом, и не доискивался до того, в чем [заключался] его конец. Получая [жизнь], радовался ей; забывая [о смерти], возвращался [в небытие]. Это означает, что он не прибегал к разуму, чтобы противиться дао, не прибегал к человеческому, чтобы помогать небесному» (Чжуан-цзы, гл. 6).
Согласно теории происхождения древнекитайских философских школ, выдвинутой Лю Синем и зафиксированной Бань Гу в И вэнь чжи («Трактате об искусствах и текстах»), моизм создали выходцы из храмовых сторожей, что должно объяснять его теологизирован-ность. Развивший эту теорию в XX в. и основывающийся на отраженном в гл. 50 «Популярные учения» (Сянъ сюэ) трактата Хань Фэй-цзы (III в. до н.э.) оппозиционном определении конфуцианцев и моистов как соответственно «жу» («ученые-интеллектуалы») и «ся» («воины-удальцы, рыцари»), Фэн Юлань связал происхождение моизма с социальной прослойкой «рыцарей», что должно объяснять повышенный интерес его представителей к военной тематике и их альтруистическое народолюбие.
Учение самого Мо-цзы изложено в десяти начальных главах, названия которых отражают его основополагающие идеи: «Почитание достойных» (Шан сянь), «Почитание единения» (Шан тун), «Объединяющая любовь» (Цзянь ай), «Отрицание нападений» (Фэй гун), «Сокращение потребления» (Цзе юн), «Сокращение погребальных [расходов]» (Цзе цзан), «Воля Неба» (Тянь чжи), «Духовидение» (Мин гуй), «Отрицание музыки» (Фэй юэ), «Отрицание предопределения» (Фэй мин). Все они разбиты на три схожие друг с другом части, что явилось следствием отмеченного в гл. 33 Чжуан-цзы и гл. 50 Ханъ Фэй-цзы разделения моистов на три направления, каждое из которых оставило свой вариант изложения общих положений.
В середине трактата помещены главы «Канон» (Цзин), «Изъяснение канона» (Цзин шо), каждая в двух частях; «Большой выбор» (Да цюй) и «Малый выбор» (Сяо цюй), которые вместе называются «Мо-истским каноном» (Мо цзин), или «Моистской диалектикой» (Мо бянъ), и представляют собой формализованный и терминологизиро-ванный текст, демонстрирующий высшие достижения древнекитайской протологической методологии, полученные к III в. до н.э. в кругах поздних моистов или, согласно гипотезе Ху Ши (1891-1962), последователей «школы имен» (мин цзя). Содержание данного раздела Мо-цзы, охватывающее прежде всего гносеологическую, логико-грамматическую, математическую и естественно-научную проблематику, благодаря ее сложности и специфической (интенциональной) форме изложения стало малопонятным уже для ближайших потомков. Заключительные гдавы трактата, позднейшие по времени написания, посвящены более конкретным вопросам обороны городов, фортификации и сооружения защитных орудий.
В позднем моизме, переориентировавшемся с теистических аргументов на логические, всеобъемлемость любви доказывалась тезисом «Любить людей не значит исключать себя» (Да цюй), предполагающим вхождение субъекта («себя») в число «людей», а контрарная оппозиция между апологией пользы/выгоды и признанием должной справедливости, «желанной Небу» и являющейся «самым ценным в Поднебесной», снималась прямой дефиницией: «должная справедливость есть польза/выгода» (Цзин, ч. 1).
Лу Синь (1881-1936), Ху Ши и другие, обусловливался, во-первых, общей тенденцией видеть в нем древнее провозвестие утилитаризма, социализма, коммунизма, марксизма и даже христианства, что позднее обернулось его обличением Го Можо как тоталитаризма фашистского типа, а во-вторых, стимулированной столкновением с Западом активизацией поисков китайских аналогов западной научной методологии.
Легизм, или буквально «школа закона», представляет собой сформировавшееся в IV-III вв. до н.э. теоретическое обоснование тоталитарно-деспотического управления государством и обществом, которое впервые в китайской истории добилось статуса единой официальной идеологии в первой централизованной империи Цинь (221- 207 гг. до н.э.). Легистское учение выражено в аутентичных трактатах IV-III вв. до н.э. Гуанъ-цзы («[Трактат] Учителя гуань [Чжуна]»), Шан цзюнъ шу («Книга правителя [области] Шан [Гунсунь Яна]»), Шэнь-цзы («[Трактат] Учителя Шэнь [Бухая]»), Хань Фэй-цзы («[Трактат] Учителя Хань Фэя»), а также в менее значимых из-за сомнений в аутентичности и содержательной недифференцированности относительно «школы имен» (мин узя) и даосизма Дэн Си-цзы («[Трактат] Учителя Дэн Си») и Шэнь-цзы («[Трактат] Учителя Шэнь [Дао]»).
Шэнь Дао, первоначально близкий к даосизму, впоследствии стал проповедовать «почтение к закону» (шан фа) и «уважение к властной силе» (чжун ши), поскольку «народ объединяется правителем, а дела решаются законом». С именем Шэнь Дао связывается выдвижение на первый план категории «ши1» («властная сила»), совмещающей в себе понятия «власть» и «сила» и дающей содержательное наполнение формальному «закону». Согласно Шэнь Дао, «недостаточно быть достойным, чтобы подчинять народ, но достаточно обладать властной силой, чтобы подчинять достойного».
Хань Фэй завершил формирование легизма, синтезировав систему Шан Яна с концепциями Шэнь Дао и Шэнь Бухая, а также введя в него некоторые общетеоретические положения конфуцианства и даосизма. Он развил намеченную Сюнь-цзы и важнейшую для последующих философских, особенно неоконфуцианской, систем связь понятий «дао» и «принцип» (ли1): «Дао делает тьму вещей таковыми, каковы они суть, и определяет тьму принципов» («Хань Фэй-цзы», гл.! 20). Воплощающая дао благодать (дэ) в человеке укрепляется бездействием и отсутствием желаний, ибо чувственные контакты с внешними объектами растрачивают «(божественный) дух» (шэнь) и «духовное семя» (цзин3). «Ароматный запах, тонкий вкус, доброе вино и жирное мясо услаждают рот, но губят телесную форму. Прелестная кожа и белые зубы радуют чувства, но отнимают духовное семя. Поэтому устраняя превосходное и чрезмерное, телесная личность (шэнь) избавляется от вреда» (там же, гл. 8). «Если дух развратно не расточается вовне, то телесная личность целостна. Целостность телесной личности называется достижением (дэ1). Достижение есть достижение телесной личности. Всякая благодать (дэ) накапливается благодаря отсутствию деяний (у вэй), формируется благодаря отсутствию желаний, умиротворяется благодаря безмыслию, упрочивается благодаря неиспользованию. Если же действовать и желать, то не в чем будет благодати закрепиться» (там же, гл. 20).
Следующий чрезвычайно краткий исторический период развития легизма стал для него исторически самым значительным. Еще в IV в. до н.э. он был взят на вооружение в государстве Цинь, а вслед за покорением циньцами соседних государств и возникновением первой централизованной империи в Китае обрел статус первой всекитайской официальной идеологии, опередив таким образом имевшее на это большие права конфуцианство. Однако незаконное торжество длилось недолго. Просуществовавшая всего полтора десятилетия, но оставившая о себе на века глубокую и недобрую память, пораженная утопической гигантоманией, жестоким сервилизмом и рационализированным мракобесием, империя Цинь в конце III в. до н.э. рухнула, похоронив под своими обломками и грозную славу легизма.
Конфуцианство же к середине II в. до н.э. добилось реванша на официально-ортодоксальном поприще, эффективно учтя прежний опыт посредством умелого освоения ряда прагматически эффективных принципов легистского учения об обществе и государстве. Морально облагороженные конфуцианством, эти принципы находили реализацию в официальной теории и практике Срединной империи вплоть до начала XX в.
Даже вопреки стойкой конфуцианской идиосинкразии на легизм в Средние века видный государственный деятель, канцлер-реформатор и философ-конфуцианец Ван Аньши (1021-1086) включил в свою социально-политическую программу легистские положения об опоре на законы, в особенности карательные («суровые наказания за малые проступки»), о поощрении воинской доблести (у2), о взаимной ответственности чиновников, об отказе от признания абсолютного приоритета «древности» (гу) над современностью.
После падения империи, в 1920- 1940-е гг. легистскую апологетику государственности стали пропагандировать «этатисты» (гоцзяч-жуи пай) и, в частности, их идеолог Чэнь Цытянь (1893-1975), ратовавший за создание «неолегизма». Сходных взглядов придерживались и теоретики гоминьдана во главе с Чан Кайши (1887-1975), заявлявшие о легистском характере государственного планирования экономики и политики «народного благоденствия».
В КНР во время проведения кампании «критики Линь Бяо и Конфуция» (1972-1976) легисты были официально объявлены прогрессивными реформаторами, боровшимися с консервативными конфуцианцами за победу нарождавшегося феодализма над отжившим рабовладением, и идейными предшественниками маоизма.
История этических учений
Представляет собой первую в нашей стране систематизацию этики во всем разнообразии ее важнейших философско-культурных традиций и исторических эпох. Предметом рассмотрения в ней является философская этика. Этические учения распределены авторами по основным философским самостоятельным культурным регионам (Китай, Индия, арабо-мусульманский мир, Европа, Россия), а внутри регионов – по школам и этапам развития, что составляет структуру книги. Для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению и специальности «Философия».
ISBN 5-8297-0167-7 (в пер.)
доктор философских наук, профессор В.В. Соколов; доктор философских наук, профессор А.В. Разин
А.А. Гусейнов (Предисловие, разд. четвертый, разд. седьмой, гл. I § 1, 2, 3 гл. III § 2, Приложение); А.И. Кобзев (разд. первый), В.К. Шохин (разд. второй); А.В. Смирнов (разд. третий); А.Г. Гаджикурбанов (разд. пятый); Р. Г. Апресян (разд. шестой, разд. седьмой, гл. II § 1, 2, 3, 5); А.П. Скрипник (разд. седьмой, гл. II § 4); Т.А. Кузьмина (разд. седьмой, гл. II, § 6); Л.В. Максимов (разд. седьмой, гл. II § 7); А.В. Прокофьев (разд. седьмой, гл. III § 1); Е.В. Петровская (разд. седьмой, гл. III § 3); В.Н. Назаров (разд. восьмой)
История этических учений скачать fb2, epub бесплатно
«Этика» представляет собой базовый учебник для высших учебных заведений. Структура и подбор тем учебника позволяют преподавателю моделировать общие и специальные курсы по этике (истории этики и моральных учений, моральной философии, нормативной и прикладной этике) сообразно объему учебного времени, профилю учебного заведения и степени подготовленности студентов.
Благодаря характеру предлагаемого материала, доступности изложения и прозрачности языка учебник может быть интересен в качестве «книги для чтения» для широкого читателя.
Рекомендован Министерством образования РФ в качестве учебника для студентов высших учебных заведений.
Книга известного российского философа, академика Российской академии наук А. А. Гусейнова посвящена этическим учениям великих духовных реформаторов, ставших подлинными учителями человечества — Конфуция, Будды, Моисея, Иисуса Христа, Мухаммеда, а также ряда философов-моралистов: Сократа, Л. Н. Толстого и др. Каждое из них рассматривается в качестве самостоятельной жизненной программы, предлагающей своё решение ключевой проблемы человеческого существования о соединении счастья и добродетели.
Работа начинается и завершается теоретическими очерками о природе морали и ее роли в современном мире. В качестве приложения даны краткие тексты самих мыслителей для широкого круга читателей.
Абдусалам Гусейнов, Герд Иррлитц
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ЭТИКИ
Благоговение перед жизнью:
Евангелие от Швейцера
Когда одной-единственной бомбой
обязанность доказать миру, насколько
ценна одна-единственная человеческая
Слова, сказанные Альбертом Швейцером
своей помощнице Матильде Коттман 6
А. А. Гусейнов (ответственный редактор), В. Жямайтис, И. С. Кон, В. М. Межуев, Ю. В. Согомонов, В. И. Толстых.
Во втором выпуске издания (первый вышел в 1988 г.) затрагиваются острые нравственно-этические проблемы, находящиеся в центре общественных дискуссий: правда и справедливость, моральные основы исторической памяти, сексуальность и нравственность, проблемы эвтаназии и др. Широко представлена этическая классика: продолжается публикация лекций по этике И. Канта, читатель впервые познакомится с ранними этюдами о морали П. А. Сорокина и полным переводом сочинения датского философа С. Кьеркегора «Болезнь к смерти».
В книгу включены статьи из ежегодника «Этическая мысль» (вып. 1–8, 2000–2009), публикуемого Институтом философии РАН. Они отражают результаты недавних отечественных исследований в области теории и истории моральной философии, этических проблем общества и культуры. В частности, определяется место морали и назначение этики в современном мире, исследуется природа моральных ценностей, специфика морального поступка, анализируются проблемы нормативной этики. Авторы обращаются к исследованию моральных идей в китайской, индийской, арабо-мусульманской и западноевропейской традициях. В книге также анализируются конкретные этические концепции. Среди них – концепции Плотина, И. Канта, Г. Лукача, Л.Н. Толстого.
Время, когда уже нельзя превзойти.
Боль, которую невозможно презирать.
Жизнь, которая уже не игра.
Жизнь должна быть оправдана! Знали ли вы это? Она должна быть понята, открыта, познана до самого своего основания!
Среди звезд, вокруг Солнца, Я ЕСТЬ. Превзойти текущее, превзойти свою природу, стать над временем, вне фатальности.
Трактат о социальности
Пpедисловие к эхе OBEC.PACTET
Вступив в конфpонтацию с существующим поpядком, я посчитал необходимым в сложившейся ситуации не откладывать более публикацию в данной эхе социальных оснований своего пpевосходства над вpаждебной стоpоной. Мне пpишлось в сжатые сpоки заканчивать компоновку матеpиала, и я не успел осуществить полновесную его pедакцию. Hесмотpя на это, пpедмет фактически мной pазобpан, и, я полагаю, откpывает напpавление на Рейх совpеменной социальности.
Питирим Александрович Сорокин
Отправляясь в дорогу
(РЕЧЬ НА ТОРЖЕСТВЕННОМ СОБРАНИИ В ДЕНЬ 103-й ГОДОВЩИНЫ
ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА, 21 ФЕВРАЛЯ 1922 г.)
СВАМИ ВЕНКАТЕШАНАНДА: Кришнаджи, я пришёл как смиренный участник беседы к гуру, не в смысле культа выдающихся людей, а в буквальном смысле того, что слово «гуру» означает, — устраняющий мрак, неведение. Слово «гу» представляет мрак неведения, а слово «ру» — устраняющий, рассеивающий. Отсюда гуру — это свет, который рассеивает мрак неведения, и для меня сейчас этот свет — вы. Мы сидим в палатке, здесь, в Саанене, слушая вас, и я не могу не представлять себе похожие сцены: например, Будда, обращающийся к Бикшу, или Васиштха, наставляющий Раму при королевском дворе Дасартхи. Мы имеем несколько примеров таких гуру в Упанишадах. Первым был Варуна, истинный гуру. Он просто подгоняет своего ученика словами: «Тапаса Брахма. Тапо Брахмети». «Что есть Брахман? — Не спрашивай меня». Тапо Брахман, тапас, строгость или дисциплина, — или, как вы часто говорите: «Выясни», — есть Брахман, и ученик сам должен открыть истину, хотя и проходя стадию за стадией. Яджнявалкья и Уддалака применяли более прямой подход. Яджнявалкья, наставляя свою жену Майтрейи, использовал метод «нети-нети» («не то, не то» — А.С.). Вы не можете описать Брахман положительно, но когда вы устраняете всё прочее, он здесь. Как вы говорили в другой раз, любовь нельзя описать — «вот это — она», — можно только устранить то, что не есть любовь. Уддалака использовал несколько аналогий, чтобы дать своим ученикам возможность увидеть истину, а затем пригвоздил её знаменитым выражением «тат твам аси» («Ты есть то» — А.С.). Дакшинамурти наставлял своих учеников молчанием и Чинмудрой. Рассказывают, что Санаткумары пришли к нему за наставлением. Дакшинамурти, оставаясь безмолвным, показал им Чинмудру, и ученики посмотрели на него и просветлились. Считается, что человек не может осознать истину без помощи гуру. Очевидно, даже те люди, которые регулярно приезжают в Саанен, получают большую помощь в своих поисках. В чём, по-вашему, роль гуру, он наставляет или пробуждает?