у чекиста должны быть чистые руки холодный ум и горячее сердце
Данная страница не существует!
Если эта ошибка будет повторяться, обратитесь, пожалуйста, в службу поддержки.
Разные разности
…взрослые люди с аутизмом, умственно неполноценные и страдающие расстройствами психики подвержены большему риску подцепить COVID-19 и тяжелее переносят болезнь, если это случилось…
…освещенность живота во время беременности сказывается на развитии мозга эмбриона – чем больше света, тем лучше …
…креативная деятельность оказывает нейропротекторный эффект в пожилом возрасте …
Отчего люди голодают в засушливых районах планеты вроде африканского Сахеля? Да от того, что потепление климата ведет к засухе, опустыниванию и потере урожая, скажет всякий. И будет не прав.
Высокая озабоченность людей глобальным потеплением скорее связана с высоким уровнем их достатка, чем с масштабом грядущих климатических неприятностей на территории их проживания.
…иммунная система борется с инфекциями с разной интенсивностью в зависимости от времени суток…
…чрезмерное пристрастие к кофе приводит к уменьшению объёма мозга и увеличивает риск развития деменции и инсульта…
…обнаружена значительная корреляция между моментом инерции барицентрического движения Солнца и изменениями среднегодовой температуры Мирового океана в местах основных океанических течений…
Время от времени китайцы пускаются в путешествия: кто в поиске лучшей доли, кто для удовольствия. Кто они, те китайцы, что едут в РФ в последние 30 лет? Подробное исследование провел социолог из Южно-Уральского университета А.А. Авдашкин.
Кто придумал про «холодную голову, горячее сердце и чистые руки»
Давно не размещал исторических постов-«коротышей». Исправляюсь.
Среди наших сограждан есть устойчивое мнение, что автором фразы «У чекиста должны быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки» первым озвучил Феликс Дзержинский. Ну а потом она понеслась по страницам газет, книг, плакатов. Понеслась-то, понеслась, только сам Дзержинский ничего такого не говорил. По крайней мере, под запись.
Эту фразу ему приписал другой чекист Николай Иванович Зубов, написавший биографию своего шефа. Причем, что интересно, в первом издании (1933 года) этих слов еще не было, а в варианте, вышедшем в 1941 году они появились. И дальше уже повторно – в биографической книге 1963 года. В принципе, вся литературная карьера Зубова свелась к написанию нескольких вариантов биографии Дзержинского, которые отличаются объемом и, соответственно, детальностью изложения.
Но и Зубов не придумал эту яркую метафору, а только вложил ее в уста своего героя. А вот кто настоящий автор – вопрос интересный, потому, что у фразы долгая история. Можно сказать, что она рождалась на свет по частям.
Первыми появились «чистые руки». Этот образ, которым обычно характеризуют честного человека возник так давно, что мы не узнаем, кто же был первым. Может быть, афинский стратег Аристид, якобы, заявивший: «Поистине, подобает полководцу иметь чистые руки» (и это он не про гигиену, а про бескорыстие. Или, скорее, Плутарх, который был автором жизнеописания Аристида, откуда и взята фраза. Или кто-то еще озвучил ее, а Плутарх запомнил и применил. В общем, дело было еще в Античности.
В Новое время возникла вторая часть, про «горячее сердце и холодную голову». Ее тоже применяли изначально как стандарт, которому должны соответствовать офицеры. Например, Вольтер писал графу Моранжье «Вы знаете, что военачальнику нужны холодная голова и горячее сердце».
Британский писатель-моралист Леббок расширил требования до человечества вообще: «Какие качества нужны для совершенствования человеческого существа? Холодная голова, горячее сердце, здравое суждение и здоровое тело».
А затем уже революционеры взяли на вооружение эти «правила для джентельменов», отбросив телесное здоровье. Сначала некий Габриэль Террай, поклонник Огюста Бланки, так описал своего кумира: «Пламенное воображение и расчетливый ум, горячее сердце и холодная голова». Затем Емельян Ярославский – в прижизненной биографии Ленина: «Ленин никогда не терял головы. Это о нем можно сказать словами Огюста Бланки: «Пусть голова ваша будет холодна как лёд, а сердце горячее как пламя»». Так, слова, описывающие Бланки стали его «собственным выражением». Впрочем, в истории такое случалось не раз.
Николай Зубов наверняка был хорошо знаком с текстом Ярославского и, видимо, оттуда и взял понравившееся ему выражение, которое дополнил частью про «чистые руки». Учитывая, что в его книге оно появилось вскоре после ежовских и бериевских «чисток» в НКВД – понятно, почему тема «чистых рук» была актуальной.
Лига историков
8.1K постов 35.6K подписчиков
Правила сообщества
— уважение к читателю и открытость
— регулярность и качество публикаций
— умение учить и учиться
— бездумный конвейер копипасты
— публикации на неисторическую тему / недостоверной исторической информации
— простановка тега [моё] на компиляционных постах
— неполные посты со ссылками на сторонний ресурс / рекламные посты
— видео без текстового сопровождения/конспекта (кроме лекций от профессионалов)
— дискуссии на тему постов
— уважение к труду автора
— личные оскорбления и провокации
— неподкрепленные фактами утверждения
Интересный пост. Думал, что реально автор цитаты Дзержинский
5 как никогда актуальных цитат железного Феликса Дзержинского.
В свое время, ради нужд своего Дзен-канала, я штудировал речи «рыцаря революции» Феликса Эдмундовича Дзержинского, обнаружив поистине бессмертные, актуальные в наше время цитаты. Вот уж чьи изречения следует помнить, а не всякие «попсовые» цитатки звезд, тиражируемые в статусах на страничках ВК и Инстаграма.
В общем, смотрим, думаем и обсуждаем!)))
Ф.Э. Дзержинский, Краков, 1912 год. Согласитесь, есть в образе «железного Феликса» что-от Че Гевары (или в Че Геваре что-то от Дзержинского:D), испанского дворянина века этак XVII-XVIII и современного хипстера.
1. » Где есть любовь, там нет страдания, которое могло бы сломить человека. Настоящее несчастье — это эгоизм. Если любить только себя, то с приходом тяжёлых жизненных испытаний человек проклинает свою судьбу и переживает страшные муки. А где есть любовь и забота о других, там нет отчаяния».
Феликс Эдмундович Дзержинский, фото 1900 года из полицейского досье разительно отличается от «классического» облика)))
2. «Если вы посмотрите на весь наш аппарат, на всю нашу систему управления, если вы посмотрите на наш неслыханный бюрократизм, на нашу неслыханную возню со всевозможными согласованиями, то от всего этого я прихожу прямо в ужас».
Без комментариев, и так все понятно.
3. «Вести экономическое строительство нужно под таким углом зрения, чтобы СССР из страны, ввозящей машины и оборудование, превратить в страну, производящую машины и оборудование… Широко внедрить в производство достижения научно-технического прогресса. Если эта работа не будет вестись, нам угрожает закрытие наших заводов и рабство заграничному капиталу. Если мы теперь деревянная, лапотная Россия, то мы должны стать металлической Россией».
Простите, Феликс Эдмундович, но мы променяли металлическую Россию на импортные лапти и рубахи с джинсами.
Дзержинский на партийной конференции в Ленинграде 1925 года. Рядом сидит Сергей Миронович Киров.
4. «За последнее время политика очень часто пахнет нефтью, а нефть — политикой».
И эта фраза произнесена в 1926 году! Согласитесь, ничего же принципиально не изменилось!)))
5. «Я не проповедаю, что мы должны изолироваться от заграницы. Это совершенный абсурд. Но мы обязаны создать благоприятный режим развития тех отраслей, которые жизненно необходимы и в которых мы можем конкурировать с ними».
Сказано в 1925 году. До идеи импортозамещения мы дошли только в 2014 году, когда, что называется, гром грянул. Да и то находятся умники, которые усмотрят в такой политике «реставрацию железного занавеса».
Ну-с, вроде бы все на сегодня. Спасибо за внимание.
Смешные дядечки
Современная молодёжь почему-то уверенна, что большевики взявшие власть в стране в октябре 1917 года, это этакие смешные дядечки которым повезло оказаться во главе державы. Смеются над картавым, лысым Лениным, чопорным, неулыбающимся Сталиным, близоруким Троцким и верзилой Дзержинским. Поверьте эти ребята были совсем даже не смешные.
Во-вторых большевики все прошли через тюрьмы, каторги и напугать их казематами и решётками было нельзя. В местах заключения они конечно оставили часть своего здоровья (обменяв его на психологическую устойчивость к допросам и стрессам), но приобрели немалый опыт и связи с уголовниками, которые кстати с революционерами вообще связываться не любили (себе дороже). Дзержинский умел очень ловко вербовать эту братию и использовать на полную катушку. Вспомните борьбу с беспризорниками, ВЧК, молодую Советскую милицию и т.д. и т.п. Про «кровавого Феликса» лично из маузера расстрелявшего тысячи женщин и детей прошу не рассказывать, оставим это в разделе «мифы» или лучше «беспардонная ложь». Феликс Эдмундович между прочим был наоборот очень терпеливым и взвешенным человеком, в отличии от того же фанатика и садиста Троцкого и частенько выступал «голосом разума» в этой компании.
Ну и в-третьих «смешные дядечки» все были семи пядей во лбу. Это даже доказывать не надо. История сама это сделала. Просто почитайте исторические статьи Владимира Ильича, его переписку, глубокие знания психологии человека Сталина, ну или задумайтесь над тем, каким образом Дзержинский имея очень скромный ресурсы, в крайне сжаты сроки, создал мощнейшую спецслужбу против которой выступил сразу весь мир (думаю там профессионалов было вагон и маленькая тележка) и проиграл.
«У чекиста должна быть холодная голова»
Отношение к чекистам было неоднозначным. Для одних сотрудники органов были правой рукой. А те, кто оказался по другую сторону баррикад, страдали от чекистского произвола.
«Служить в органах могут или святые, или подлецы».
«Тот, кто станет жестоким и чье сердце останется бесчувственным по отношению к заключенным, должен уйти отсюда. Здесь, как ни в каком другом месте, нужно быть добрым и благородным». (Феликс Дзержинский)
«ВЧК страшен беспощадностью своей репрессии и полной непроницаемостью для чьего бы то ни было взгляда». (Николай Крыленко)
«Пока некомпетентные и даже попросту невежественные в вопросах производства, техники органы и следователи будут гноить по тюрьмам техников и инженеров по обвинениям в каких-то нелепых, невежественными же людьми изобретенных преступлениях — «техническом саботаже» или «экономическом шпионаже», ни на какую серьезную работу иностранный капитал в Россию не пойдет… Ни одной серьезной концессии и торгового предприятия мы в России не установим, если не дадим каких-то определенных гарантий от произвола ВЧК». (Леонид Красин)
«Враги наши создавали целые легенды о всевидящих глазах ЧК, о вездесущих чекистах. Они их представляли себе какой-то громадной армией. Они не понимали, в чем сила ВЧК. А она состояла в том же, в чем и сила Коммунистической партии, — в полном доверии трудящихся масс. «Наша сила в миллионах», — говорил Феликс Эдмундович. Народ верил чекистам и помогал им в борьбе с врагами революции. Помощниками Дзержинского были не только чекисты, а тысячи бдительных советских патриотов». (Федор Фомин, «Записки старого чекиста»)
«Многоуважаемый Владимир Ильич! Поддержка хороших отношений с Турцией невозможна, пока продолжаются нынешние действия чекистов на Черноморском побережье. С Америкой, Германией и Персией уже возник из-за этого ряд конфликтов… Черноморские чекисты ссорят нас по очереди со всеми державами, представители которых попадают в район их действий. Агенты ЧК, облеченные безграничной властью, не считаются ни с какими правилами». (Письмо Георгия Чичерина Владимиру Ленину)
«Арестовать паршивых чекистов и привезти в Москву виновных и их расстрелять. Мы Вас всегда поддержим, если Горбунов сумеет подвести под расстрел чекистскую сволочь». (Из ответа Ленина Чичерину)
«Ослепленные расцветающим культом личности Сталина, многие работники органов начинали терять ориентировку и не могли различить, где кончалась ленинская линия и начиналось нечто совершенно ей чуждое. Постепенно большинство из них попали под влияние Ягоды и стали послушным орудием в его руках, выполняя задания, все более и более отклоняющиеся от линии Ленина — Дзержинского».
«Большинство старых чекистов были убеждены в том, что с приходом в НКВД Ежова мы наконец вернемся к традициям Дзержинского, изживем нездоровую атмосферу и карьеристские, разложенческие и липаческие тенденции, насаждаемые в последние годы в органах Ягодой. Ведь Ежов, как секретарь ЦК, был близок к Сталину, в которого мы тогда верили, и мы полагали, что в органах будет теперь твердая и верная рука ЦК. В то же время большинство из нас считали, что Ягода, как хороший администратор и организатор, наведет порядок в Наркомате связи и принесет там большую пользу.
Этим вашим надеждам не суждено было сбыться. Вскоре началась такая волна репрессий, которой подверглись уже не только троцкисты и зиновьевцы, но и работники НКВД, плохо борющиеся с ними». (Михаил Шрейдер, «НКВД изнутри. Записки чекиста»)
«Как в советские, так и в нынешние времена встать в ряды «чекистов» можно было лишь обладая отличным физическим и психическим здоровьем. Это не случайно. В этой профессии «профпольза» и «профвредность» то и дело перемежаются, иногда сталкиваясь друг с другом. При таких сшибках без хорошего здоровья не обойтись». (Евгений Сапиро, «Трактат об удаче»)
«Я и сейчас уверен, что среди чекистов 20 процентов идиотов, а остальные просто циники». (Из интервью Габриэля Суперфина)
ВИЛЬНЮССКИЙ ОКРУЖНОЙ СУД
ПРИГОВОР
ИМЕНЕМ ЛИТОВСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
27 марта 2019 г.
Вильнюс
20 июля 1926 года умер Феликс Дзержинский
«У чекиста должны быть чистые руки, холодный разум и горячее сердце». Ф. Э. Дзержинский
 | Родился в 1877 г. Учился в гимназии в г. Вильно. В 1894 г., будучи в 7-м классе гимназии, вхожу в социал-демократический кружок саморазвития; в 1895 г. вступаю в литовскую социал-демократию и, учась сам марксизму, веду кружки ремесленных и фабричных учеников. Там меня в 1895 г. и окрестили Яцеком. Из гимназии выхожу сам, добровольно, в 1896 г., считая, что за верой должны следовать дела и надо быть ближе к массе и с ней самому учиться. В 1896 же году прошу товарищей посылать меня в массы, не ограничиваясь кружками. В то время у нас в организации шла борьба между интеллигенцией и рабочими верхушками, которые требовали, чтобы их учили грамоте, общим знаниям и т.д., а не совались не в свое дело, в массы. Несмотря на это, мне удалось стать агитатором и проникать в совершенно нетронутые массы на вечеринки, в кабаки, там, где собирались рабочие. |
В Варшаве тогда не было социал-демократической организации. Только ППС и Бунд. Социал-демократическая партия была разгромлена. Мне удалось завязать с рабочими связь и скоро восстановить нашу организацию, отколов от ППС сначала сапожников, затем целые группы столяров, металлистов, кожевников, булочников. Началась отчаянная драка с ППС, кончавшаяся неизменно нашим успехом, хотя у нас не было ни средств, ни литературы, ни интеллигенции. Прозвали рабочие меня тогда Астрономом и Франком.
В феврале 1900 года на собрании меня уже арестовали и держали сперва в X павильоне Варшавской цитадели, затем в Седлецкой тюрьме.
До января 1905 года езжу от времени до времени для подпольной работы в Русскую Польшу, в январе переезжаю совсем и работаю в качестве члена Главного правления Социал-демократии Польши и Литвы. В июле арестовывают на собрании за городом, освобождает октябрьская амнистия.
В 1912 году переезжаю в Варшаву, 1 сентября меня арестовывают, судят за побег с поселения и присуждают к трем годам каторги. В 1914 г., после начала войны, вывозят в Орел, где и отбыл каторгу; пересылают в Москву, где судят в 1916 г. за партийную работу периода 1910- 1912 годов и прибавляют еще шесть лет каторги. Освободила меня Февральская революция из Московского централа. До августа работаю в Москве, в августе делегирует Москва на партсъезд, который выбирает меня в ЦК. Остаюсь для работы в Петрограде.
«Правда» от 20 июля 1927 г. и «Правда» от 20 июля 1931 г.
Данная публикация состоит из двух статей, напечатанных в «Правде»: 20 июля 1927 г. («О Дзержинском») и 20 июля 1931 г. («Два слова о Дзержинском»). Статьи приводятся в сокращенном виде.
Организатор ВЧК, в первое бурное время, когда не было ни опыта, ни денег, ни людей, сам ходивший на обыски и аресты, лично изучавший все детали чекистского дела, столь трудного для старого революционера довоенной выделки, сросшийся с ЧК, которая стала его воплощением, Дзержинский был самым строгим критиком своего детища. Равнодушно относясь к воплям буржуазии о коммунистических палачах, чрезвычайно резко отражая нападки недостаточно революционных товарищей на ЧК, Дзержинский чрезвычайно боялся, чтобы в ней не завелась червоточина, чтобы она не стала самодовлеющим органом, чтобы не получилось отрыва от партии, наконец, чтобы ее работники не разложились, пользуясь громадными правами в обстановке гражданской войны. Он постоянно ломал и перестраивал ЧК и опять снова пересматривал людей, структуру, приемы, больше всего боясь, чтобы в ВЧК-ГПУ не завелась волокита, бумага, бездушие и рутина.
Дзержинский был очень сложной натурой, при всей своей прямоте, стремительности и, когда нужно, беспощадности.
Для того чтобы работать в ЧК, вовсе не надо быть художественной натурой, любить искусство и природу. Но если бы у Дзержинского всего этого не было, то Дзержинский, при всем его подпольном стаже, никогда бы не достиг тех вершин чекистского искусства по разложению противника, которые делали его головой выше всех его сотрудников.
Дзержинский никогда не был прямолинеен и беспощаден, а тем более расслабленно-человечен. По натуре это был очень милый, привлекательный человек с очень нежной, гордой и целомудренной душой. Но он никогда не позволял своим личным качествам брать верх над собой при решении того или другого дела. Наказание как таковое он отметал принципиально, как буржуазный подход. На меры репрессии он смотрел только как на средство борьбы, причем все определялось данной политической обстановкой и перспективой дальнейшего развития революции. Одно и то же контрреволюционное деяние при одном положении СССР требовало, по его мнению, расстрела, а несколько месяцев спустя арестовывать за подобное дело он считал бы ошибкой. Причем Дзержинский всегда строго следил, чтобы указания, даваемые им, не были выдуманы самостоятельно, на основании данных ЧК, а строго сообразовывались со взглядами партии на текущий момент.
Презрительно относясь ко всякого рода юридическому крючкотворству и прокурорскому формализму, Дзержинский чрезвычайно чутко относился ко всякого рода жалобам на ЧК по существу.
Ошибка ЧК, которой можно было избежать при большей старательности и тщании,- вот что не давало ему покоя и делало политически важным то или другое незначительное дело. Тем же самым объясняется и его постоянная боязнь, чтобы работники ЧК не зачерствели на своем деле. «Тот, кто стал черствым, не годится больше для работы в ЧК»,- говаривал он.
Дзержинский был очень бурной натурой, страстно вынашивавшей свои убеждения, невольно подавлявшей сотрудников своей личностью, своим партийным весом и своим деловым подходом.
Между тем все его соратники имели чрезвычайно большой простор в своей работе. Это объясняется тем, что, как крупный, талантливый организатор, он придавал колоссальное значение самодеятельности работников и поэтому предпочитал сплошь и рядом заканчивать спор словами: «Делайте по-своему, но вы ответственны за результат». Зато он первый радовался всякому крупному успеху, достигнутому методом, против которого он боролся. Не многие начальники и организаторы советских учреждений говорят своим подчиненным: «Вы были правы, я ошибался».
Этим объясняется его почти магическое действие на крупных технических специалистов, которые не могут работать как заведенная машина, ограничиваясь голым исполнением приказаний начальства. Всем известно его умение вдохновлять на работу, при этом на работу творческую, представителей чуждых нам классов.
Сохраняя в своих руках руководство работой ОГПУ, Дзержинский применил в своих отношениях к специалистам то же отсутствие формализма, которое он проявлял на чекистской работе. Сплошь и рядом, когда работники ОГПУ приходили к нему с доказательствами в руках, что тот или другой крупный спец исподтишка занимается контрреволюционной работой, Дзержинский отвечал: «Предоставьте его мне, я его переломаю, а он незаменимый работник». И действительно переламывал.
ВСНХ, когда Дзержинский начал в нем свою работу, являлся своего рода ноевым ковчегом, осевшим на Милютинском переулке: много старых хозяйственников (опыт которых сплошь и рядом измерялся количеством разваленных предприятий), часто не хотевших учиться и не знавших производства. С другой стороны, бесчисленное количество спецов, занимавшихся тогда ехидным и хлопотливым ничегонеделанием, схемами, проектами, перепиской, в том числе и со своими бывшими хозяевами, которым сплошь и рядом не гнушались сообщать за мзду сведения о состоянии их бывших предприятий.
Феликс Эдмундович пришел туда с тяжелым сердцем. Еще в НКПС ему было известно, что многие будущие правые оппозиционеры считают его ударником, а не хозяйственником, чекистскими методами поднявшим транспорт от разрухи. Те же лица не без злорадства ожидали, не провалится ли он, выдержит ли экзамен на хозяйственника, управляя такой махиной, как ВСНХ.
Время было нэповское и трудное: его приходу предшествовал тяжелый кризис цен.
На помощь этих «друзей» Дзержинский не рассчитывал, но у него были энкапээсовекий опыт и чекистские методы, основа которых сводилась к тому, чтобы ни на кого не полагаться, а все проверять на фактах, доходить до них самому, работать максимальными темпами, развивая бешеную энергию, опираться на рабочий класс и безоговорочно слушаться партии. Был у него опыт и со спецами, старыми, потому что в 1921-1924 годах молодых специалистов не было. Придя в НКПС, Дзержинский сразу взял ту линию на привлечение специалиста к работе, предоставление ему максимальной самостоятельности и требование от него подлинной работы, а не прожектерства, которую он вел до самой смерти.
Директивный приказ по НКПС на 27 мая 1921 года гласит: «К тем из технических руководителей, которые воодушевлены грандиозностью стоящих перед ними задач по техническому возрождению транспорта рабоче-крестьянской республики и работают самоотверженно и честно, мы обязаны отнестись с полным доверием и товарищеским вниманием». Это Дзержинский и проводил.
В НКПС Дзержинскому удалось вывести транспорт из разрухи, объединив вокруг себя в одном героическом порыве и железнодорожный пролетариат, и коммунистов, и специалистов, а когда собственных сил транспорта не хватало, он налегал на транспортный отдел ОГПУ, где было много железнодорожников, и в тяжелую минуту подменял их силами пришедшую в расстройство регулярную работу транспорта. Транспортники ОГПУ работали днем и ночью, то продвигая грузы, то охраняя их, то борясь с бандитизмом, кражами, мешочничеством и прочее, и прочее, годами не имея отдыха, как на фронте.
И все же, несмотря на все успехи, в частности в привлечении специалистов на работу, Дзержинский не довольствовался достигнутыми успехами: изучив транспорт, считал дальнейший прогресс технически возможным; между тем подъем транспорта, по его мнению, шел слишком медленно, а когда он хотел разобраться, в чем загвоздка, то после двух лет работы он сплошь и рядом получал от специалистов филькины грамоты, облеченные в корректную инженерную путейскую форму.
В последний год его работы на транспорте произошел такой красочный случай: ему потребовалась одна важная таблица; получив ее, Дзержинский с удивлением увидел, что картина получается крайне смутная и неясная. Уйдя в отпуск на 10 дней, Дзержинский засел за нее. И он, наркомпуть, должен был сам пересчитать и переделать ее и тогда с негодованием убедился, что не только данные перепутаны, но даже сложение неверно. Для прекраснодушного огульного доверия к аппарату места не было.
С этим опытом Дзержинский приступил к работе в ВСНХ, и все-таки линии своей к специалистам он не изменил. Это в первую очередь почувствовало ОГПУ. Когда мы атаковывали его по поводу каких-нибудь меньшевиков, он неизменно повторял нам: «Сейчас они бессильны, до поры до времени оставьте их в покое, пусть они работают, я сужу о них по их работе».
Расскажу в заключение, как он использовал ОГПУ для ВСНХ. Вопрос так и был поставлен, что можно будет взять у нас для подъема промышленности, во-первых, людей, людей и людей. Будучи наркомпути, Дзержинский опирался на транспортный отдел ОГПУ. Промышленной ЧК не было, и создавать ее он считал бесполезным. Среди транспортников-чекистов было много железнодорожников, но промышленной техники мы тогда не знали. крупных толковых людей с интересом к экономике, желающих учиться производству, было много. Дзержинский их-то и сделал проводниками своей линии по отношению к специалистам, забрав их всех в ВСНХ.
Как мы тогда говорили, ВСНХ превратился в «грабиловку», забирает наших людей. Мы понимали необходимость этой меры, и результаты работы Дзержинского в ВСНХ вполне ее оправдали. Но, в конце концов, и мы не потеряли.
Школа Дзержинского не пропала даром.
«Железный Феликс», скромно стоящий ныне под опадающим кленом в сквере на Крымском валу, ждет. Зорко всматриваясь куда-то вдаль, он словно ищет помощи и защиты от насевших на него, теперь бессловесного, пасквилянтов и наглых лжецов. Молчит «рыцарь революции». Но за него говорят, не могут не сказать его дела, его жизнь-подвиг, жизнь-горение на костре революции.
Уроженец Виленской губернии (ныне Минской области), сирота в восьмидетной семье, он с ранних лет познал страшные картины народных бедствий. Видел виселицы на площадях белорусских и литовских городов, видел голод и холод, болезни, издевательства над людьми, слышал звон кандалов арестантов, отправляемых в ледяную Сибирь. «Уже тогда, вспоминал Дзержинский, мое сердце и мозг чутко воспринимали всякую несправедливость, всякую обиду, всякое зло». И потому уже с гимназических лет он ушел в революционную борьбу и оставался в ней до последнего дыхания. Не стоило бы жить, говорил он не раз, если бы человечество не озарялось звездой социализма, если бы не достичь справедливого устройства мира, подлинной свободы и подлинного братства народов без распрей и раздоров. На пути к этой цели, признавал Дзержинский, в его сердце всегда неугасимо горели святая искра, которая и придавала ему силу, веру и счастье даже «на костре преследований».
Но и в заточении, вся обстановка которого понуждала к ожесточению души, атрофированию чувств, Дзержинский оставался человеком с большой буквы. Как-то в камеру Седлецкой тюрьмы, где отбывал свой очередной срок Дзержинский, вбросили безнадежно больного польского революционера Антона Росола. Тот не мог даже ходить. И вот Феликс, будучи сам больным, все свои усилия отдавал уходу за умирающим Антоном. Он ежедневно бережно выносил его на руках в тюремный двор, усаживал на солнечное место и снова уносил в камеру. И это продолжалось месяцами. Если бы этот человек, говорили о Дзержинском его товарищи по тюрьме, не совершил ничего другого, то и тогда люди должны были поставить ему памятник.
Способны ли хотя бы на тысячную долю подобного проявления человечности нынешние хулители Дзержинского? Тот же Немцов, к примеру, или Новодворская?
Конечно, прежде всего, нужно было спасать только что родившуюся в муках и страданиях молодую Республику Советов:
И все же не это стало главным, определяющим в деятельности неистового Дзержинского. Когда потребовалось спасать гибнущую от разрухи Республику Советов, он стал главным железнодорожником страны. Он бросил короткие, хлесткие, как выстрел призывы в массы:
Буквально в считанные месяцы в стране было восстановлено 2020 мостов, отремонтировано 2374 паровоза и около 10 тысяч километров железнодорожного полотна. Железнодорожные артерии начали пульсировать.
Когда страна погибала от голода, «вечногорящий» Дзержинский стал «главным маршалом хлебного корпуса». С крошечным отрядом чекистов, насчитывающим 40 человек, он отправился в урожайную в тот 1919 год Сибирь на заготовку продуктов и через три месяца голодающие Центр и Поволжье получили 23 миллиона пудов хлеба и 1,5 миллиона пудов мяса.
Когда страна погибала от сыпняка, Дзержинский возглавил комиссию по борьбе со страшной эпидемией, «способной погубить республику Советов». Он образцово организовал снабжение медикаментами, помогал и содействовал в работе медперсоналу, развернул антитифозную профилактику. Его силы, энергии хватило даже на то, чтобы в тяжелейшее время организовать спасение уникальных музыкальных инструментов таких выдающихся мастеров, как Страдивариус, Аматти, Маджини, Батов. Собранное богатство по его инициативе и образовало единственную в мире Государственную коллекцию уникальных музыкальных инструментов.
Чекисты совместно с органами местной власти заготавливали на местах продукты для детей и отправляли их «зелеными » эшелонами без малейших задержек в пути, наравне с воинскими грузами. В это же время сотни тысяч детей из голодающих областей были переселены в благополучные районы страны. Одновременно по инициативе Феликса Эдмундовича в стране был организован сбор средств и ценностей в пользу детей. С этой же целью проводились «Недели беспризорного и больного ребенка», субботники в пользу детей, когда все предприятия еженедельно работали по два сверхурочных «детских часа». Для сбора средств в помощь беспризорным детям была выпущена серия почтовых марок «Спасем детей России!».
Какая же сила двигала и вдохновляла Дзержинского на фронте борьбы за детей?
Привожу без особых комментариев и другие высказывания Феликса Эдмундовича, как мудрого государственного деятеля, пророчески видевшего и плюсы, и минусы новой экономики, новой жизни, новой власти:
— Поднять производительность труда, а не работу перьев и канцелярий. Иначе Мы не вылезем.
— Транспорт был и останется всецело в руках пролетарского государства.
— Никаких надувательств по зарплате, платить вовремя, честно.
В бешеных буднях он умел поймать рациональное зерно даже в таком специфическом вопросе, как организация поточного жилищного строительства:
— Делать дома фабричным способом, а на месте собирать или отливать. не надо жалеть средств, чтобы досылать наших работников во все страны мира изучать это дело у нас усиленно вести.
В рабочих записках Феликса Эдмундовича мы находим и пророческие строки, посвященные нашим тогдашним нефтяным делам:
— Мне кажется, что Грознефть, как и Азнефть, слишком оторваны от всего нашего остального народного хозяйства и представляют самостоятельные, слишком замкнуть царства. Haша нефть, наше «счастье» (фонтаны), мне кажется, могла быть источнике гораздо большего возрождения всего нашего народного хозяйства.
А вот как широко смотрел Феликс Эдмундович на развитие дипломатических и торговых отношений СССР с разными странами, в том числе, и с США:
Это только толика рабочих записей председателя ВСНХ, раскрывающих его державное начало.
А каким был «рыцарь революции», глава народного хозяйства страны в быту? Беспримерно скромным человеком, особенно в сравнении с бытом нынешней правящей элиты. Вот как описывают очевидцы рабочий кабинет Дзержинского на Лубянке:
А вот другое воспоминание близких о личной непритязательности Феликса Эдмундовича:
«Он был невероятно скромен, лично для себя ограничивался минимальным. «Гардероб» его состоял из единственного штатского костюма, к тому же появившегося у него лишь в 1924 году, когда по роду работы председателя ВСНХ ему приходилось встречаться с различными делегациями и представителями деловых кругов капиталистических стран».
«Полагаю, что уже пришло время, когда можно и следует упразднить персональные машины, в том числе и мою. Если есть одна персональная, то будет всегда и больше».
Что тут комментировать? Ныне двухмиллионная армия президентских и правительственных чиновников, усердно прирастающая с каждым годом, разъезжает на самых дорогих иномарках с мигалками в сопровождении кортежей из охранных джипов. А вместе с ними, а чаще без них, на госмашинах разъезжают их жены и детишки. Подобных сумасшедших расходов на «элитные членовозы» не позволяет себе ни одна даже самая богатая в мире страна.
Нельзя не напомнить и об отношении Феликса Эдмундовича к получению, как теперь говорят, всяких там презентов. Теперь без этого и шагу не сделать по карьерной лестнице. Дзержинский в корне пресекал малейшие подарочные поползновения. Однажды председатель азербайджанской ЧК направил в Москву на имя Дзержинского «для поправления здоровья» посылку с икрой и шестью бутылками сухого вина. На приложенном к посылке письме Феликс Эдмундович тотчас же начертал: «Сдать в больницу», а в Баку послал такую депешу:
«Благодарю Вас за память. Посылку Вашу я передал в санитарный отдел для больных. Должен Вам, однако, как товарищу, сообщить, что не следует Вам, как Предчека и коммунисту, ни мне и ни кому бы то другому, посылать такие подарки». Как-то в Сибири болеющему и кашляющему железнодорожному наркому предложили стакан молока. Феликс Эдмундович, вспоминают очевидцы, смутился до последней степени. Он смотрел на молоко, как на совершенно недопустимую роскошь, как на непозволительное излишество в тяжелейших условиях жизни того времени.
