у кого два мозга
У миксин 4 сердца, 2 мозга, 1 ноздря и есть череп, но нет позвоночника
Миксина — редкий представитель позвоночных, который не имеет позвоночника. У миксины есть скелет — в виде черепа. Но позвоночника нет. Этих существ относят к низшим позвоночным. То есть они уже не черви, но еще и не рыбы — предшественники рыб.
Расселяются миксины в субтропических и умеренных водах всего Мирового океана. В России их, например, иногда даже можно встретить в Баренцевом море. Но наибольшее разнообразие видов наблюдается у западного берега Северной Америки.
Согласно исследованиям, за последние 300 миллионов лет миксины почти не изменились. Первобытная внешность миксин, которая уже давным-давно вышла из моды среди рыб, и отвратительные привычки в питании привели к тому, что люди считают миксину одним из самых отвратительных морских чудовищ. Но это все только лишь из-за того, что она меньше других похожа на нас, на современных существ.
Тело миксины напоминает тело огромнейшего червя, с полметра в длину. Миксина-голиаф, бывает, достигает размера в 127 сантиметров. Миксина является чуть ли не единственным существом на Земле, которое может само себя завязывать в узел.
Теперь посмотрим, что у миксины внутри. У неё четыре сердца, два мозга и одна ноздря. Но глаз у миксины — столько же, сколько у нас, у позвоночных — два. Правда, они достаточно примитивные. Миксины при помощи таких глаз могут видеть свет, но не конкретное изображение.
У некоторых видов миксины на сто самок приходится всего лишь одни самец. Представители же прочих видов и вовсе — гермафродиты. Так что выживаемости миксины ничто не грозит, даже если «мужики переведутся».
Залогом высокой выживаемости является и неприхотливость в еде. Ест миксина падаль или умирающих животных. Как правило, вырывает куски мяса, проделывает нору и таким образом проникает внутрь существа. И выедает его. Водолазы часто видят обглоданные скелеты каких-нибудь дельфинов с толстой миксиной внутри. Иногда миксины едят рыб, попавших в рыболовецкую сеть, которые почти не могут шевелиться.
Зачем вам второй мозг
Некоторые оживленные сетевые дискуссии могут подтолкнуть к следующей мысли: а вот бы хорошо, если бы у каждого человека был внутренний голос, который порой вмешивался бы в его мыслительный процесс с резким окриком: «Ты точно уверен, что хорошо информирован? Только вообрази, каким идиотом ты будешь выглядеть, если в данный момент переоцениваешь свою компетенцию в обсуждаемом вопросе. Уверен, что готов нести на себе этот позор?»
Такая внутренняя машинка не помешала бы, впрочем, и в других сферах жизни. На самом деле, поручи нам кто-нибудь заново создать человека, мы бы, наверное, пришли к идее второго мозга. Представьте себе: первый мозг что-то там себе думает, делает выводы, принимает решения и управляет действиями, а второй просто наблюдает за ним и иногда говорит: «Стоп-стоп-стоп, вот с этого места пошла какая-то ерунда». В особо тяжелых случаях второй мозг мог бы даже ставить предварительный психиатрический диагноз, временно ограничивать дееспособность агента и направлять на обследование.
Статья, опубликованная недавно в журнале Neuron, свидетельствует, что недооценивать мозжечок, возможно, было большой ошибкой.
Полночный клуб
В статье, опубликованной исследователями из Университета Вашингтона в Сент-Луисе, почти три десятка авторов, и большая их часть — члены Полночного клуба сканирования, основанного профессором Нико Дозенбахом. У членов клуба есть следующая привилегия: поздно вечером, когда затихает рутинная университетская суета, они по очереди залезают в МРТ-сканер и выполняют там несложные ментальные задания, пока прибор фиксирует активность разных частей их мозга. Таким образом был накоплен огромный объем данных, собранный у десятка испытуемых. Наибольший интерес для Нико Дозенбаха и его коллег представлял именно мозжечок, поскольку, по утверждению ученого, 80% мозжечка занято совсем не координацией движений, как принято было думать. Эти 80% занимаются мышлением.
Составленные ранее с помощью МРТ подробные карты мозговой активности содержали мало информации о мозжечке, в частности по банальной причине: находясь в нижней и отовсюду закрытой части мозга, этот орган обычно давал изображение низкого качества. Однако сотни часов наблюдений (более десяти часов на каждого из членов Полночного клуба) позволили накопить достаточно информации для выводов.
Итак, в мозжечке, как и ожидалось, начисто отсутствуют зоны, соответствующие органам чувств. Однако контролем движений занято всего около 20% нейронов — примерно та же пропорция, что и в больших полушариях. Остальные 80% так или иначе вовлечены в пути, участвующие в возвышенных функциях разума: внимании, памяти, планировании и принятии решений.
По сравнению с корой головного мозга в мозжечке, как оказалось, значительно бОльшая пропорция нейронов участвует в сознательной деятельности высокого уровня. Исследователи проанализировали распределение мозговой активности по времени и выяснили, что мозжечок почти всегда оказывался «конечной станцией» распространения возбуждения. Сигналы, поступающие от органов чувств, подвергались промежуточной обработке в коре головного мозга и лишь затем достигали мозжечка.
Авторы работы полагают, что в мозжечке происходит «контроль качества»: последняя проверка, соответствует ли продукт деятельности мозга (будь то движение, решение или просто мысль) самым высоким стандартам и, в частности, адекватен ли он воспринятой извне информации. Сюда, очевидно, вписывается и ранее известная функция мозжечка — контроль движений. При повреждении мозжечка движение по-прежнему возможно, однако отличается порывистостью и неточностью. Это ровно тот сорт брака, какого можно ожидать, когда контролер ОТК ушел на больничный.
Интересно, что при всех общих закономерностях сканы разных испытуемых отличались друг от друга настолько, что по ним можно было точно определить, какой из коллег-нейробиологов находился в этот момент в томографе. Таким образом, наш второй мозг, он же отдел контроля качества, ко всему прочему еще и обладает яркой индивидуальностью.
Я и мой мозг
То, что происходит в голове у человека — назовем это сознанием, не вдаваясь в ненужные подробности, — обладает интересной особенностью: там как будто есть «тот, кто думает» и совершенно отдельный от него процесс думания и чувствования, который этот загадочный «кто-то» может контролировать, хотя и не полностью. Эту интересную тему мы не так давно обсудили в заметке под названием «Поиски души внутри попугая».
Чтобы не пересказывать ту заметку (вы ее лучше сами прочтете еще раз, она прелестна), напомним главное: представление о собственном «я», возможно, как-то связано с активностью определенных структур мозга. У человека это ядра Варолиева моста, у попугая — медиальное спириформное ядро. Обе эти структуры осуществляют связь между полушариями мозга и мозжечком. Некоторые ученые сочли это свидетельством того факта, что ощущение своего «я» неразрывно связано с движением (или, что то же самое, с пониманием того, «где я в этом мире»).
Но вот теперь выясняется, что мозжечок — это совсем не только про движение. Если этот непонятный орган действительно занят тем, что постоянно перепроверяет и анализирует деятельность больших полушарий, внося в нее необходимые коррективы, то есть делает ровно то, что мы хотели бы поручить гипотетическому второму мозгу, описанному в начале этой заметки, — его связь с нашим «я» становится куда более очевидной.
Приобретают новый смысл даже совсем уж низменные стороны нашей жизни. Пьяный человек шатается и падает, и нейрофизиологи кивают головой: алкоголь нарушил функции мозжечка. А как быть с тем, что перед этим наш клиент два часа кряду нес напыщенную чушь, тупо шутил и приставал к дамам с неуместными поползновениями? В этом теперь нет ничего удивительного, если предположить, что функция мозжечка в том и состоит, чтобы не позволять мозгу зарываться, побуждая его взглянуть со стороны на свое поведение.
Выводы из этой научной работы — даже и не выводы еще, а скорее букет гипотез да намерений исследовать поподробнее то да се, чтобы от гипотез перейти к чему-то более осязаемому. Как там на самом деле организован у нас в голове контроль качества мыслительной деятельности, в точности пока не известно. Вообразите, однако, что наш создатель счел эту часть нашего внутреннего мира столь важной, что выделил под нее большинство нейронов. Это хороший аргумент, чтобы проникнуться важностью задачи. Пока мозжечок вроде цел, еще есть возможность задуматься. Перестать нести чушь как минимум: со стыда ведь потом сгореть можно, если вдруг поумнеем. А если нет, это еще хуже.
Анизометропия
Не всегда близорукость или дальнозоркость проявляется одинаково на оба глаза. Иногда резкость зрения различается в несколько диоптрий. Разное зрение на глазах представляет собой заболевание под названием анизометропия. Оно характеризуется разной рефракцией, например, левый глаз видит нормально, а правый отличается близорукостью или дальнозоркостью. Иногда страдают оба, но разными заболеваниями. Из-за этого разрушается бинокулярное зрение (восприятие окружающего мира двумя глазами).
Причины возникновения разного зрения
Чаще всего анизометропия возникает в результате наследственного гена. Но при этом ее развитие не всегда приходится на детский возраст. Встречается, что человек не знает о своем заболевании до достижения 40 лет.
Оно может возникнуть из-за перенесенной травмы головы или после продолжительной болезни головного мозга. Нередко приобретается после прогрессирования катаракты или операций на хрусталике.
Чем опасна анизометропия
Если у глаз разная оптическая сила, мозг сможет преодолевать это препятствие и воспроизводить нормальную картинку. Но в случае разницы от 2 диоптрий проблема будет очевидна — мир будет казаться размытым.
Из-за этого возникает следующая проблема — амблиопия, больше известная как «ленивый глаз». Это происходит в результате нечеткой картинки у одного глаза, поэтому он перестает работать и выключается из восприятия.
Если запустить заболевание, можно получить косоглазие и даже слепоту. На последних стадиях больной не реагирует на внешние раздражители и перестает ориентироваться в пространстве.
Нередко недуг сопровождается астигматизмом. В этом случае преломление лучей искажается еще больше, человек щурится при разглядывании близких и далеких предметов, появляется быстрая утомляемость при чтении и других работах с мелкими объектами.
Проблема в том, что в мозг поступают две разные картинки, которые не могут слиться в одно изображение. Он принимает решение не использовать тот глаз, который поврежден сильнее, отсюда возникает косоглазие. При первой стадии разница глаз доходит до 3 диоптрий, при второй — до 6, при третьей — более 6.
Без лечения обязательно наступают осложнения. Поэтому при малейших признаках анизометропии нужно обращаться к врачу.
Диагностика пациента
На начальной стадии анизометропия поддается диагностике с большим трудом. Дело в том, что пациаент не замечает особых проблем со зрением, кроме быстрого утомления после работы с текстом. Обычно это списывается на утомляемость.
Обнаружить заболевание чаще всего удается на второй и третьей стадиях, когда человек понимает, что его зрение существенно снизилось, и обращается к офтальмологу.
Диагностика зрения включает в себя несколько методов, которые помогают обнаружить болезнь и вычислить ее степень:
Описанные процедуры позволяют врачу выяснить степень и характер заболевания, его возникновение. Согласно проанализированным данным он назначает определенный курс лечения, оптимальный для пациента.
Лечение заболевания
Чтобы избавиться от анизометропии, прибегают либо к обычным очкам и линзам, либо к специальным. Последние подразделяются на телескопические и изейконические. Простые очки или линзы назначаются пациентам, у которых разница рефракции не более 2 диоптрий. Если больше, они не смогут скорректировать зрение.
Интересно, что контактные линзы переносятся лучше, чем очки, особенно при миопии (близорукости). Однако если анизометропия характеризуется гипермитропией (дальнозоркостью), ситуация осложняется.
Дело в том, что в линзах с такой проблемой объекты кажутся меньше, чем на самом деле. Это влечет плохую переносимость корректировки, поэтому при дальнозоркости лучше использовать очки.
Подобрать правильное решение для коррекции зрения очень не просто. Но надо понимать, что рефракционное зрение исправляется стандартными очками и линзами только при малых числах диоптрий.
Телескопические очки похожи на бинокль. Они состоят из двух систем — рассеивающих и собирательных линз. Они увеличивают объекты на ретине (сетчатой оболочке глаза) и назначаются при врожденной анизометропии. При всех плюсах такие очки не дают работать с близкими предметами.
Изейконические очки предназначены для тех, у кого глаза видят один и тот же предмет с разным размером. Они выравнивают масштаб изображений через уменьшение объекта для одного глаза и увеличение для другого.
Очень важно тщательно рассчитать размерность анизейконии (болезни, которую исправляют изейконические очки). В противном случае зрение ухудшится в разы.
Возможные осложнения
Поскольку центральная нервная система не может совладать с двумя разными изображениями, мозг постепенно “отключает” тот глаз, который сильнее подвержен заболеванию. Такое угасание зрительных функций называется амблиопией. Если не лечить болезнь, один глаз перестанет видеть совсем.
Другая проблема из-за нелечения анизометропии заключается в развитии косоглазия. Оно может быть сходящимся (отклонение глазных яблок внутрь) или расходящимся (отклонение глазных яблок наружу).
Профилактика
Специальной профилактики для предупреждения заболевания не существует. Однако стоит придерживаться рекомендаций, способных снизить риск появления проблемы:
Видео
Что делать, если заметили ухудшение зрения
Главное — не заниматься самолечением. Оно может нанести вред. Поэтому при малейших признаках болезни нужно обращаться к специалистам. Чем раньше пойти к окулисту, тем проще излечить заболевание. Гораздо хуже зрение подвергается коррекции на последних стадиях недуга.
Офтальмологи клиники “Элит Плюс” помогут вернуть зрение на любой стадии анизометропии. Не обязательно прибегать к операционным видам коррекции, поскольку сегодня существуют эффективные методы лечения через аппаратную терапию и подбор ночных линз.
Часто задаваемые вопросы
❓ Почему нельзя игнорировать болезнь?
✅ Осложнения запущенного заболевания очень неприятны. Если анизометропию не лечить, возникнет косоглазие или даже слепота. Поэтому при малейших подозрениях нужно отправляться к офтальмологу.
❓ Насколько эффективно лечение?
✅ Анизометропию можно вылечить полностью. Но легче и быстрее это произойдет, если болезнь только начинает развиваться.
❓ Что такое монокулярное зрение?
✅ Это патология корректного восприятия видимых объектов. Мозг не в состоянии воспринимать разное изображение двух глаз, поэтому один полностью перестает видеть.
Органическое поражение мозга
Понятие «органическое поражение мозга у детей» не имеет четкого и однозначного определения.
Но принято считать, что это – целый комплекс нарушений, связанных со структурными патологическими изменениями в тканях головного мозга.
Они могут быть как диффузными (например, появиться вследствие энцефалопатии) так и локализованными (возникнуть в результате опухоли или травмы головного мозга)
У таких детей нарушены функции многих тканей в мозгу и не только, нужно немало времени, чтобы они поменялись на другие или здоровые, которые будут выполнять свои функции правильно.
В современной педиатрии такое явление, к сожалению, это не редкость.
Головной мозг детей подвержен целому ряду негативных воздействий
Более того, невропатологи утверждают, что диагноз «органическое повреждение головного мозга» сегодня можно ставить 9 из 10 пациентов любого возраста.
Просто большая часть таких поражений не дает о себе знать.
Симптомы ОПМ ярко проявляются тогда, когда изменением подверглись от 20 до 50% органа.
Если же повреждение охватило больше половины мозга, тогда стоит говорить о серьезных признаках болезни, носящих стойкий патологический характер.
Но есть и другая сторона медали: часто не слишком квалифицированные специалисты просто злоупотребляют данным диагнозом, не желая глубоко анализировать характер неврологической патологии у ребенка.
В медицине существует классификация недугов, которые можно объединить под термином ОПМ (органическое поражение мозга).
Заболевания, относящиеся к органическим поражениям головного мозга:
Гидроцефалии
Врожденные аномалии развития головного мозга
Детский церебральный паралич ДЦП
Нарушения, вызванные внутриутробными инфекциями
Группа заболеваний, вызванных поражением центральной нервной системы (ЦНС)
Каждый недуг, входящий в эту группу, характеризуется множеством нюансов – имеет свою природу и развивается особым образом
От причины развития болезни во многом зависит и характер его лечения
Существует несколько основных причин возникновения органического поражения головного мозга у детей
Один хорошо, а два лучше: как работает мозг с расщепленными полушариями
В издательстве Corpus выходит книга нейробиолога Майкла Газзаниги «Истории от разных полушарий мозга. Жизнь в нейронауке» в переводе Юлии Плискиной и Светланы Ястребовой. Газзанига рассказывает о расщепленном мозге, исследованием которого он занимается с 1960-х. После разъединения правая и левая половины мозга начинают функционировать независимо друг от друга — в голове фактически возникают два самостоятельных разума. Публикуем фрагмент из главы, посвященной тому, как более полувека назад начинали исследовать расщепленный мозг у пациентов, перенесших операцию на мозолистом теле.
Майкл Газзанига (М. Г.): Зафиксируйте взгляд на точке.
У. Дж.: Вы имеете в виду маленький кусочек бумаги, прилипший к экрану?
М. Г.: Да, это точка… Смотрите прямо на нее.
У. Дж.: Хорошо.
Я убеждаюсь, что он смотрит прямо на точку, и вывожу на экран изображение простого объекта, квадрата, расположенного справа от точки, ровно на 100 миллисекунд. Объект, расположенный таким образом, проецируется в левое, «говорящее» полушарие мозга. Этот разработанный мной тест с пациентами Акелайтиса еще не проводился.
М. Г.: Что вы видели?
У. Дж.: Прямоугольник.
М. Г.: Хорошо, давайте попробуем еще раз. Зафиксируйте взгляд на точке.
У. Дж.: Вы имеете в виду кусочек бумаги?
М. Г.: Да, именно. Смотрите на него.
И снова я вывожу на экран изображение квадрата, но на этот раз слева от точки, на которой зафиксирован взгляд пациента, и оно попадает только в правое полушарие мозга, то, что не способно говорить. Из-за особой операции, при которой связующие волокна между полушариями рассекли, правое полушарие У. Дж. больше не могло обмениваться информацией с левым. Это был решающий момент. Сердцебиение у меня учащается, во рту пересыхает, когда я спрашиваю:
М. Г.: Что вы видели?
У. Дж.: Ничего.
М. Г.: Ничего? Вы ничего не видели?
У. Дж.: Ничего.
Сердце колотится. Я начинаю потеть. Неужели я только что лицезрел два мозга, вернее сказать, два разума, работающих отдельно друг от друга в одной голове? Один мог говорить, другой — нет. Это ведь происходило?
У. Дж.: Хотите, чтобы я что‑нибудь еще сделал?
М. Г.: Да, один момент.
Я быстро нахожу еще более простые слайды, когда на экран проецируются только отдельные маленькие круги. На каждом слайде изображен только один круг, но появляется он на экране всякий раз в новом месте. Что будет, если пациента просто попросить указывать на то, что он видит?
М. Г.: Просто показывайте рукой на то, что увидите.
У. Дж.: На экране?
М. Г.: Да, причем какой хотите рукой.
У. Дж.: Хорошо.
М. Г.: Зафиксируйте взгляд на точке.
Круг высвечивается справа от точки, на которой зафиксирован взгляд, что позволяет левому полушарию пациента увидеть его. Правая рука У. Дж. поднимается со стола и указывает на то место, где был круг. Мы проделываем это еще несколько раз, причем круг появляется то на одной половине экрана, то на другой. Ничего не меняется. Когда круг находится справа от точки фиксации взгляда, правая рука, контролируемая левым полушарием, указывает на него. Когда круг расположен слева от точки фиксации взгляда, на него указывает левая рука, контролируемая правым полушарием. Одна рука или другая верно показывает на нужное место на экране. Это означает, что каждое полушарие действительно видит круг, когда он находится в противоположном поле зрения, и каждое отдельно от второго может направлять контролируемую им руку для ответа на стимул. Однако лишь левое полушарие способно сказать об этом. Я едва могу сдерживаться. О сладость открытия!
Так начинается направление исследований, которое двадцатью годами позже, почти день в день, будет отмечено Нобелевской премией.
Выберите любой период жизни, в событиях которого принимало участие много людей, — и каждый из них перескажет историю по‑своему. У меня шестеро детей, и на рождественские каникулы вся орава приезжает домой. Слушая их воспоминания о детстве, я диву даюсь, насколько по‑разному у них в памяти запечатлелись одни и те же события. Это верно и для всех нас, когда мы вспоминаем события из профессиональной жизни. На переднем плане находилась фактическая сторона научных исследований, а что происходило на заднем плане? Конечно же, тот волшебный миг с У. Дж. случился не только благодаря нам двоим.
Смелый доктор и его добровольный пациент
Джозеф Боген был молодым нейрохирургом, ярким и напористым, и он продвигал идею проводить операции по расщеплению мозга на человеке. Он убедил главу нейрохирургического отделения, Питера Вогеля, провести первые современные операции по расщеплению мозга. Джо был неутомимым интеллектуалом с особым вкусом к жизни и помог взглянуть на проект с ценной медицинской точки зрения. А еще именно он нашел первого подходящего пациента. Я мог бы объяснить, как это вышло, но гораздо лучше об этом расскажет он сам, вспоминая того пациента и те ранние годы. Революционный вклад пациента У. Дж. очевиден с самого начала:
«Я впервые встретил Билла Дженкинса летом 1960 года, когда его привезли в реанимацию в эпилептическом статусе; я в тот момент дежурил в неврологическом отделении. В последующие месяцы мне стали очевидны гетерогенность вкупе с устойчивостью к медикаментозному лечению и тяжестью его многоочаговых припадков. И в клинике, и в госпитале я был свидетелем психомоторных нарушений, внезапных падений тонуса мышц и односторонних подергиваний, а также генерализованных судорог. В конце 1960‑го я написал Мейтленду Болдуину, на тот момент главе нейрохирургического отделения НИЗ (Национальных институтов здравоохранения) в Бетесде, штат Мэриленд. Несколькими месяцами позже Билла перевели в эпилептологический центр НИЗ, где он провел шесть недель. Его отправили домой весной 1961‑го, сказав, что для его случая не существует эффективного метода лечения, ни уже проверенного, ни экспериментального.
Тогда Биллу и его жене Ферн рассказали о результатах работы Ван Вагенена [нейрохирург, который впервые провел рассечение мозолистого тела человеку в 1940‑х годах. — Прим. ред.], главным образом с частичным рассечением комиссур мозга. Я высказал предположение, что поможет полное рассечение. Их энтузиазм вдохновил меня обратиться к Филу (моему шефу): у него имелся большой опыт по удалению артериовенозных мальформаций мозолистого тела. Он предложил пять-шесть раз попрактиковаться в морге. К концу лета (в течение которого я снова работал нейрохирургом) мы уверенно овладели техникой операции. В разговорах со Сперри я упирал на то, что это уникальная возможность проверить результаты его экспериментов с кошками и обезьянами на людях и что его направление исследований было крайне важным. Он упомянул, что студент, который вот-вот выпустится из Дартмутского колледжа, провел предыдущее лето в лаборатории и будет рад протестировать человека. Майк Газзанига начал свою аспирантскую работу в сентябре и, как сказал Сперри, жаждал протестировать испытуемого-человека. Мы с ним вскоре подружились и стали вместе планировать экспери-
менты, которые нужно провести до и после операции. Перед ней случилась небольшая задержка, во время которой Билла тестировали в лаборатории Сперри. Во время этой отсрочки у нас также была возможность достаточно полно и подробно зарегистрировать многократные припадки Билла.
Шел период предоперационного тестирования, когда Билл сказал: „Знаете, даже если операция не поможет унять мои припадки, но вы благодаря ей узнаете что‑то новое, это принесет больше пользы, чем что‑либо сделанное мною за долгие годы“.
Его прооперировали в феврале 1962 года. Оглядываясь назад, я думаю, что, если бы тогда в нашем госпитале существовал исследовательский комитет, одобрение членов которого требовалось бы для проведения любой процедуры, эту операцию никогда бы не сделали. В то время глава отделения в одиночку мог принять подобное решение, что, полагаю, напоминало ситуацию в Рочестерском университете в конце 1930‑х».
Наука тогда и сейчас
Тогда, в 1961‑м, жизнь была простой. Или так кажется сейчас. То было время, когда люди уезжали в колледж, усердно учились, поступали в магистратуру или аспирантуру, получали ученую степень, становились постдоками, переходили на оплачиваемую позицию, затем становились профессорами в каком‑нибудь институте. Они проживали жизнь, преследуя свои интересы в интеллектуальной сфере. Сегодня карьерные пути не так четко определены и все больше постдоков уходят в индустрию, просветительскую деятельность, стартапы, зарубежные исследовательские организации и так далее. У многих есть коллеги, приехавшие из‑за рубежа или проведшие там некоторое время. Это все тоже прекрасно, но отличается от прежнего порядка и в социальном смысле более сложно устроено.
Читайте также
В начале 1960‑х некоторые аспекты биологии тоже обманчиво казались простыми. Уотсон и Крик совершили свое прорывное открытие структуры ДНК и ее роли в наследственности. По сегодняшним стандартам молекулярных механизмов, построенная ими модель проста. Гены продуцируют белки, а белки затем выполняют всевозможные функции организма. Раз-два — и вот у вас полный механизм. Он стал известен под названием «центральная догма». Информация перемещалась в одном направлении — от ДНК к белкам, которые затем давали команды организму. Сегодня уже, правда, существуют серьезные расхождения даже по поводу того, что именовать геном, и уж тем более по поводу того, сколько разных взаимодействий существует между молекулами, которые, как считается, составляют звенья некоей причинно-следственной цепи. Чтобы еще усложнить картину, добавим, что информация идет в обоих направлениях: то, что образуется, в свою очередь, влияет на то, как оно образуется. Молекулярные аспекты жизни отражают сложную систему, основанную на петлях обратной связи и множественных взаимодействиях, — в ней нет ничего линейного и простого.
На заре современной науки о мозге обсуждения велись в незатейливых терминах. Нейрон A посылал сигнал нейрону Б, а тот — нейрону В. Информация передавалась по цепочке и каким‑то образом постепенно трансформировалась из ощущений от сенсорных систем в действия, под влиянием внешних подкреплений. Сегодня столь упрощенное описание работы мозга выглядит смешным. Взаимодействия различных сетей мозга так же сложны, как и взаимодействия составляющих их молекул. Построение схемы их работы почти парализующе по своей сложности. Хорошо, что тогда мы этого не осознавали, а то бы никто не отважился взяться за эту работу.
Оглядываясь на те ранние годы, я думаю: исследованию расщепленного мозга на людях сыграло на руку, что его развивал наивнейший из исследователей — я. Я не знал ничего.
Я просто пытался понять проблему, используя собственный словарь и собственную простую логику. Это все, что у меня было помимо нескончаемой энергии. По иронии судьбы то же было верно и для Сперри, самого продвинутого специалиста по нейронауке своей эпохи. Он ранее никогда не работал с людьми в качестве испытуемых, так что мы пробивали путь вперед вместе.
В каком‑то смысле, конечно, мы все понимали, что пациенты с расщепленным мозгом — это пациенты с неврологическими расстройствами, а неврология была уже сформировавшейся областью с богатым словарем. Джо был нашим проводником по минному полю специальных терминов. Обследование пациента с инсультом или дегенеративным заболеванием было надежно отработано и точно описано. Богатая история первых неврологов принесла нам массу информации о том, какая часть мозга за какие когнитивные функции отвечает. Жившие в XIX веке гиганты профессии, Поль Брока и Джон Хьюлингс Джексон, и их коллеги из XX века, такие как нейрохирург Уайлдер Пенфилд и Норман Гешвинд, все сыграли важные роли в развитии медицинской точки зрения на устройство мозга.
Я все еще помню день, когда Джо приехал в Калтех из Мемориальной больницы Уайта, чтобы провести у нас в лаборатории семинар. Он описал наши первые результаты, используя классическую неврологическую терминологию. Хотя это не было абракадаброй, звучало это для меня именно так, и я помню, как сказал об этом Джо и Сперри. Джо был очень открытым и неизменно прогрессивным. Он просто сказал мне: «Хорошо, опиши лучше», и Сперри кивнул в знак согласия. В последующие годы мы это сделали, разработав в наших первых четырех статьях словарь научных терминов для описания происходящего с людьми, которым разделили половины мозга.