uatok подростки у храма

Блогеру со скандального фото у храма запросили 10 месяцев колонии

Прокуратура запросила блогеру Бобиеву и его подруге, которые стали персонажами скандальной фотографии у храма Василия Блаженного, по 10 месяцев колонии.

Как сообщает пресс-служба суда, Бобиева и его подругу может ждать колония общего режима.

В эти минуты идет заседание суда по делу об оскорблении чувств верующих в отношении двух блогеров, которые сделали провокационное фото на фоне храма Василия Блаженного. Один из подсудимых Руслан Бобиев прибыл в сопровождении полиции, потому что его уже приговорили к депортации из России, кроме того он также как и его коллега по творчеству отсидел десять суток административного ареста.

Бобиева и чистову задержали за скандальные фотографии на фоне самого известного храма Москвы. Молодой человек и эффектная блондинка в полицейской форме имитируют непристойное.

Бобиев для роликов в соцсетях задирал прохожих, ввязывался в драки. После скандала с фотографиями Бобиев стал вести себя совсем по-другому

В итоге он записал целых три видео с извинениями. Пожаловался что его аккаунт, на котором было 100 тысяч подписчиков, заблокировали. Потом был арест на 10 суток и решение о выдворении. Сам Бобиев родом из Таджикистана. Своим поведением оскорбил и земляков

Анастасия Чистова тоже отсидела 10 суток. И также стала фигуранткой уголовного дела. Перед началом заседания ее адвокат заявила, что у подзащитной есть смягчающие обстоятельства. Какие, обещала сообщить уже после заседания.

Источник

Бузова и Орейро снялись на фоне храмов: что грозит артисткам

Накажут ли светских див за оскорбление чувств верующих

Тюремный срок за фривольную фотосессию на фоне храма — такие истории начали прочно входить в практику российских следственных органов и судов. Вслед за приговором блогеру Руслану Бобиеву и его подруге за провокационное фото у храма Василия Блаженного возникло новое дело против интернет-модели, которая позировала в стрингах напротив Исаакиевского собора. Нецеломудренные снимки следствие расценивает как «оскорбление чувств верующих» (статья 148 часть 1 УК РФ). Если так дальше пойдет, то обвиняемыми могут стать и звезды шоу-бизнеса Ольга Бузова и Наталья Орейро, которая буквально на днях получила российское гражданство. Знаменитости умудрились наделать фото в неглиже на фоне храмов, когда это и преступлением-то еще не считалось.

Опасные фото Ольги Бузовой. Фото: Соцсети

Можно ли сесть в тюрьму за то, что прошел мимо церкви «не с тем лицом», нужен ли для оскорбления чувств верующих сам оскорбленный и должен ли он доказывать глубину и прочность своей веры, «МК» рассказал адвокат, кандидат юридических наук Юрий Ершов.

— В последнее время правоохранительные органы стали активно возбуждать дела по статье об оскорблении чувств верующих. Как это происходит? В полицию приходит человек и заявляет, что его чья-то фотография в Сети оскорбила?

— Чаще всего сотрудники правоохранительных органов сами отсматривают сетевой контент и если видят что-то, что подходит под оскорбление чувств верующих, могут возбудить уголовное дело. В принципе и любой человек, который что-то такое заметил в Интернете, может сигнализировать в полицию.

— То есть для обвинения по 148-й статье УК даже не нужен живой потерпевший? Какое же это тогда оскорбление, если обиженного нет?

— На самом деле на практике «оскорбленный» чаще всего находится. Даже если в момент возбуждения уголовного дела никакого заявления от гражданина не было, нет проблемы, чтобы потом его кто-то написал.

— Представим, я прихожу в полицию и говорю: «вот фото из соцсети, оно меня оскорбляет». Чем я буду это доказывать? Может, на самом деле мне вообще все равно, что на этом снимке изображено.

— Это действительно недоказуемо. Невозможно точно установить, что чувства человека задеты и оскорблены. Это ведь субъективное состояние, оно непроверяемо. Это не температура воздуха, не цены на хлеб или состояние экономики. Невозможно это состояние зафиксировать.

— По таким делам назначают какие-нибудь экспертизы?

— В таких делах экспертиза вообще заменяет все остальные доказательства. Чаще всего назначаются психологические экспертизы. Собственно, методики, по которым они проводятся, у специалистов вызывают большие вопросы. Далеко не всегда им можно доверять, не всегда они основаны на науке. Обычно психологи используют исследования на отдельных фокус-группах, чтобы доказать факт оскорбления чувств верующих. При этом степень оскорбленности никакого значения не имеет. В 148-й статье идет речь о цели оскорбления. То есть главное, чтобы вы своими действиями преследовали именно цель кого-то оскорбить. Если в итоге никого не оскорбили, значит, у вас просто не получилось.

— Заявитель должен как-то доказывать, что он реально верующий? Может, он и в церкви никогда в жизни не был.

— Если дословно читать первую часть 148-й статьи УК, то преступлением считаются «публичные действия, выражающие явное неуважение к обществу и совершенные в целях оскорбления религиозных чувств верующих». Это очень размытые формулировки, не находите?

— Эту статью действительно очень много критикуют за размытость формулировок. Непонятно до конца, что такое оскорбление и в чем именно оно должно выражаться. В уголовном праве есть понятие объективной стороны преступления. Это всегда некое действие или бездействие. Например, если обратиться к составу кражи, то кража — это тайное хищение чужого имущества. То есть все понятно. Что сделал — украл. Что украл — чужое имущество. Как украл — тайно. Или, например, должен был закрыть шлагбаум на железнодорожном переезде, но не закрыл. Вот оно, преступное бездействие. А здесь нет конкретики: что человек должен сделать или не сделать, чтобы оскорбить чувства верующих? Если он ковыряет в носу, стоя перед иконой, это оскорбление? Для кого-то да, для кого-то нет. В 148-й статье УК главным является не действие, а некий результат, причем совершенно непредсказуемый.

— Но все же следователю, который ведет такое дело, нужно что-то доказывать?

— Нужно доказать прямой умысел. Все-таки в статье говорится о явном неуважении к обществу. То есть обвиняемый должен был осознавать, что ковыряет в носу в храме, чтобы оскорбить чувства прихожан. Опять же при этом он еще и должен знать, что здесь так себя вести нельзя.

— А он скажет, что не знал.

— Хорошо, тогда следователь напишет стандартную формулировку: «не мог не знать». Сошлется на то, что этот гражданин изучал в школе «Обществознание». На практике в таких делах работает принцип «незнание не освобождает». Как говорил Ленин, живя в обществе, нельзя быть свободным от общества. Другой вопрос, что в данном случае закон даже не дает человеку шанса прекратить свои действия. Например, он реально не понимает, что его действия могут кого-то по религиозным соображениям оскорбить. Но уже в этот момент считается, что он совершил преступление. Было бы справедливее и логичнее, если бы ответственность наступала в тот момент, когда гражданин увидел явную негативную реакцию верующих и все равно свои действия продолжил. Например, в храме к нему подошли и сказали: «Что вы делаете? Прекратите!» А так получается, что даже приезжий из Уганды, который не знает христианских канонов, рискует быть привлеченным за оскорбление чувств верующих.

Опасные фото Натальи Орейро. Фото: Соцсети

— Кстати, об иностранцах. В Сети всплыло фото актрисы Натальи Орейро, где она позирует на фоне храма Василия Блаженного. Снимок старый, сделан еще до того, как «оскорбление чувств» появилось в Уголовном кодексе. И все же Наталье есть чего опасаться? Тем более она российское гражданство получила.

— Конечно, с одной стороны, закон обратной силы не имеет. Но есть плохая практика. Если в соцсетях болтается что-то, что вы запостили много лет назад, вас за это все равно могут привлечь. Суды так делают, мотивируя свои решения тем, что вы не удалили свой пост, а значит, кто угодно может его найти и прочесть. То есть ваше преступление носит длящийся, продолжающийся характер. Надеюсь, Наталье Орейро бояться нечего, хотя исключать ничего нельзя.

Источник

Протоиерей Алексий Уминский: Когда подростки уходят из Церкви…

Еще вчера это был отрок. Сего­дня уже под­ро­сток. У него своя правда, свое мне­ние. Он от мно­гого отка­зы­ва­ется, и от цер­ков­ных служб тоже. Что так? Как это? Про­то­и­е­рей Алек­сий Умин­ский отве­чает на эти и дру­гие вопросы, кото­рые вол­нуют сего­дня мно­гих родителей…

Он ска­зал, что больше не пой­дет в храм… Дети веру­ю­щих роди­те­лей, полу­чив­шие цер­ков­ное вос­пи­та­ние, ино­гда пол­но­стью отхо­дят от храма. Что делать? На вопрос отве­чает про­то­и­е­рей Алек­сий Умин­ский, духов­ник Свято-Вла­ди­мир­ской гимназии.

Некритическое мышление

Под­ро­сток пре­вра­ща­ется в юношу. Но при этом вырасти-то он не может – ему не зна­комо чув­ство ответ­ствен­но­сти, у него нет ника­кой само­сто­я­тель­но­сти. В какой-то момент он вдруг начи­нает быть очень управ­ля­е­мым со сто­роны – но уже не роди­тель­ской. Роди­тели пере-вос­пи­тали, дали слиш­ком много заботы, так много все время делали за него, все решали за него, в том числе в вопро­сах веры, в вопро­сах молитвы, но не дали само­сто­я­тель­но­сти, не научили при­ни­мать пра­виль­ные реше­ния самостоятельно..

Он уже взрос­лый чело­век, он окру­жен совсем дру­гими людьми и от роди­те­лей хочешь не хочешь отда­лен – инсти­ту­том, новыми дру­зьями… Роди­тели кор­мят, оде­вают, про­дол­жают давать деньги, но основ­ное вли­я­ние на него ока­зы­вает то обще­ство, в кото­ром он сей­час нахо­дится. И он, так же, как под­чи­нялся тому цер­ков­ному обще­ству, в кото­ром был до этого, так же спо­койно под­чи­ня­ется тому обще­ству, в кото­рое попа­дает сейчас.

У юноши не сфор­ми­ро­вано кри­ти­че­ское мыш­ле­ние. Оно не было сфор­ми­ро­вано в дет­стве. Ребе­нок вос­при­ни­мал хоро­шие вещи, но не кри­ти­че­ски. Поэтому он ничего сво­его в пра­во­сла­вии не имел. И не имеет до сих пор, потому что все, что он имел, было ему дано. А он это при­нял без рас­суж­де­ний, без пере­жи­ва­ний, без внут­рен­него тра­гизма. У него не было момен­тов, когда бы он пони­мал, что вера – это его лич­ная цен­ность, его лич­ное сокро­вище. И поэтому так легко вдруг начи­нает слу­шать совсем дру­гие вещи. Они тоже для него не ста­но­вятся цен­но­стью, вытес­няя преж­ние вещи.

Так моло­дой чело­век очень легко и про­сто идет под чужое руко­вод­ство, под руко­вод­ство дру­зей, мнений.

Что с этим делать я, честно говоря, не знаю.

Взрослей!

Мне кажется, что роди­тели должны вовремя понять, что ребе­нок дол­жен взрос­леть. Роди­тели должны не бояться в какой-то момент оста­вить ребенка в слож­ном поло­же­нии, заста­вить его при­ни­мать реше­ния, кото­рые будут обя­за­тельно оши­бочны, может быть, и тра­гичны, но за кото­рые он будет потом нести ответ сам и пытаться решать эти вопросы самостоятельно.

Я 20 лет пре­по­даю в гимназии.

Мне при­хо­ди­лось много раз видеть этот тяже­лый, тра­гич­ный момент. Это дети из пра­во­слав­ной семьи, закон­чив­шие пра­во­слав­ную школу, и вдруг с ними ста­но­вится нехо­рошо: чело­век себе какую-то тату­и­ровку сде­лал, курит, пьет, попал в дурац­кие компании.

Но как потом бывает радостно, когда чело­век возвращается.

Повзрос­лев­шим. Он воз­вра­ща­ется, и для него вера ока­зы­ва­ется его верой.

Это боль­шой риск. Они воз­вра­ща­ются не сразу. И не все. Но воз­вра­ща­ются. Набив­шие какие-то шишки, но уже поняв­шие, что такое молитва, что такое пока­я­ние по-насто­я­щему и что такое их вера.

Страшно?

Да, очень страшно отпус­кать ребенка. Но плохо, когда ребенку уже лет 20, а его никак роди­тели не могут отпу­стить. Он делает все напе­ре­кор, созна­тельно совер­шает види­мые грехи, чтобы роди­тели поняли, что он имеет право жить своей жиз­нью. И не отпус­кают. Он созна­тельно в 20 лет, но по-под­рост­ко­вому про­те­стует, эпа­ти­рует их. И они все равно его дер­жат, все равно пыта­ются его переломить.

Если они чело­веку сей­час не дадут жить (хотя в 20 лет — уже поздно начи­нать под­рост­ко­вый период), то он вообще, может нико­гда не стать нор­маль­ным чело­ве­ком. Внешне он будет в Церкви, жить якобы по послу­ша­нию, якобы испол­нять какие-то фор­маль­ные, уют­ные, удоб­ные для нас вещи. Но он все равно не будет с Богом, потому что он нико­гда не ста­нет само­сто­я­тель­ным, взрос­лым чело­ве­ком. Хочешь не хочешь – при­хо­дится рисковать.

Сей­час мало таких семей, кото­рые фор­ми­руют чело­века так, что он взрос­леет внутри семьи, оста­ва­ясь вер­ным всем роди­тель­ским тра­ди­циям, всем роди­тель­ским настав­ле­ниям. Я и сам не могу похва­статься тем, что у меня все тра­ди­ци­онно в семье, что все выве­рено по лине­ечке. Я смотрю на сво­его взрос­ле­ю­щего сына с огром­ной тре­во­гой. Мне самому бывает очень страшно за него. И он это пре­красно знает. Я как-то ему ска­зал: ты взрос­лый чело­век, мы будем за тебя молиться, но ты решай теперь сам в каких-то серьез­ных вещах, кото­рые ни мне, ни матушке не нра­вятся, очень не нравятся.

Мы поняли, что если мы сей­час его не отпу­стим, то все равно его поте­ряем, только еще хуже это будет.

Что делать?

Совет роди­те­лям один — очень сильно молиться за своих детей. Я не вижу дру­гого спо­соба наших детей спа­сать, как только роди­тель­ской молит­вой. И я очень упо­ваю на то, что Гос­подь любит наших соб­ствен­ных детей гораздо больше, чем мы.

Как бы нам ни каза­лось, что дороже них у нас никого нет. Я очень упо­ваю на то, что Гос­подь будет вести наших детей к спа­се­нию, если мы будем все силы сво­его сердца в эту молитву направлять.

Давая опре­де­лен­ную сво­боду вме­сте с молит­вой, очень хорошо эту сво­боду так дать ребенку, чтобы он понял, что это дар, кото­рый ему дают роди­тели. Что эта сво­бода — не про­сто рав­но­ду­шие, не про­сто опу­сти­лись руки, и я уже ничего сде­лать не могу — делай, что хочешь, а я тут про­сто буду молиться. Нет.

Эту сво­боду надо даро­вать. Чтобы он почув­ство­вал вме­сте с этой сво­бо­дой ту любовь и дове­рие, кото­рое ему ока­зы­ва­ется в этот момент. Когда он это почув­ствует, тогда он может отве­чать на это тем же. Он будет о себе что-то рас­ска­зы­вать, не скры­вать каких-то вещей от роди­те­лей, потому что он будет знать, что роди­тели ему эту сво­боду дали. Это его право. И взрос­лые дети не будут бояться гово­рить о своих ошиб­ках или спра­ши­вать о чем-то, или чем-то делиться.

Сво­бода дается как такой дар любви.

Мы не можем его не отпу­стить в такое пла­ва­ние, где он обя­за­тельно будет оши­баться, где он обя­за­тельно будет где-то тонуть. Но важно, чтобы он знал, что есть спа­си­тель­ный круг и рука, за кото­рую можно ухватиться.

По кругу

Под­ро­сток пере­жи­вает труд­ное время.

Молиться не хочется, испо­ведь — особо ска­зать нечего, при­ча­щаться – под­ростку непо­нятно, зачем. И никто не объ­яс­нит ему, потому что он не спра­ши­вает. Ответа на свои вопросы он тоже не нахо­дит, потому что видит вокруг себя то, что имеет отно­си­тель­ное отно­ше­ние к реальности.

Да, все кра­сиво, хорошо, заме­ча­тельно, все в пла­точ­ках. Но суть и смысл про­ис­хо­дя­щего непо­нятны. И не только для под­ростка, для очень мно­гих людей, кото­рые в храме стоят и молятся. Для его соб­ствен­ных родителей.

В интер­пре­та­ции роди­те­лей Цер­ковь часто пред­стает ска­зоч­ным доми­ком, в кото­рый при­хо­дят за вкус­нень­ким и сла­день­ким. Можно услы­шать, как ино­гда мамы при­ча­щают ребе­ночка: «Сей­час тебе батюшка даст сла­день­кого, сей­час он тебе медочку даст»!

Ужасно! Это вме­сто того, чтобы ребенку с мла­ден­че­ства гово­рить, что он сей­час будет при­ча­щаться истин­ного Тела и Крови Хри­сто­вых. Так наша цер­ков­ная жизнь, к сожа­ле­нию, пре­вра­ща­ется в какую-то сказочку.

Сущ­ность веры для мно­гих — это хож­де­ние по цер­ков­ному кругу. У нас есть пре­крас­ный цер­ков­ный круг бого­слу­же­ния. От Пасхи до Пасхи, от поста до поста. При­вычно и хорошо этим кру­гом ходить, эта­ким хоро­во­ди­ком цер­ков­ным, меняя празд­нич­ные пла­точки, ни о чем не думая, совсем не заду­мы­ва­ясь о смысле этого хож­де­ния. И чело­век вдруг так при­вы­кает ходить по цер­ков­ному кругу, что за Хри­стом ему ходить уже не надо.

Но цер­ков­ный годо­вой круг — это не самое глав­ное. А когда нет глав­ного, когда вдруг глав­ное ухо­дит, не ощу­ща­ется, тогда для под­ростка начи­на­ется боль­шая проблема.

Ходить по кругу не хочется. Взрос­лым удобно ходить по кругу — мы при­выкли, нам это уютно и гаран­ти­ро­вано. А под­ростку или юноше нужно глав­ное. Он глав­ного не видит. Не видит хож­де­ния за Хри­стом. Не слы­шит голоса Хри­ста, не ощу­щает реально Хри­ста в своей жизни.

Чело­век начи­нает искать. Либо в Церкви ищет и, может быть, нахо­дит, либо ухо­дит с этого места и ищет что-то дру­гое на сто­роне. Может вдруг воз­вра­щаться, осо­знав, что глав­ное — все-таки Христос.

Это очень слож­ные и тра­ги­че­ские вещи.

Чело­век может найти глав­ное, но нескоро.

Сей­час у нас такой уют­ный и бла­го­по­луч­ный мир, в кото­ром можно ока­заться без Христа.

Про­гу­ли­ва­ясь от Пасхи до Пасхи по цер­ков­ному кругу, от испо­веди до испо­веди, от вос­кре­се­ния до вос­кре­се­ния, можно решать какие-то про­блемы, в том числе и слу­же­ния, мис­си­о­нер­ства, но глав­ного может и не быть, потому что чело­век в этот момент не нуж­да­ется ни в чем.

Не молитва, а отчитка

Ему не надо осо­бенно молиться, потому что можно отчи­тать молит­вен­ные пра­вила.

Ему не надо каяться и глу­боко в себя загля­ды­вать, потому что есть еже­ме­сяч­ная, или еже­не­дель­ная испо­ведь.

Он при­ча­ща­ется и знает: «Вот, я при­ча­стился, все сде­лал пра­вильно. Про­чи­тал каноны, поис­по­ве­до­вался у свя­щен­ника, меня допу­стили. Зна­чит — не в суд, и не во осуж­де­ние, зна­чит, у меня уже тут все хорошо, все сде­лано, куда еще идти? Я даже Еван­ге­лие читаю раз в неделю, раз в день по главе, потому что так надо».

А можно что-то услы­шать и понять, что глав­ное, а что второстепенное.

Мне кажется, что в нашей жизни сей­час пере­стало хва­тать той остроты пони­ма­ния, что надо, вообще-то, идти за Христом.

Надо очень серьезно вжи­ваться в еван­гель­ский текст. Надо очень глу­боко пере­жи­вать каж­дое слово, ска­зан­ное в Еван­ге­лии, и очень глу­боко пере­жи­вать Евха­ри­стию. Если этого не будет, то тогда — увы.

Цер­ков­ный круг — это еще не все. Это только под­порка для хож­де­ния за Хри­стом, а не для хож­де­ния по кругу.

Правда

Под­ростку нужна внут­рен­няя правда. Он дол­жен пони­мать, что с ним про­ис­хо­дит, и почему, соб­ственно говоря, он ходит в цер­ковь. Не про­сто потому, что он родился в этой стране, а роди­тели отпра­вили его в вос­крес­ную школу учиться, а потом по вос­кре­се­ньям при­учили причащаться.

Мы все время рас­счи­ты­ваем, что все само зара­бо­тает, что само все по себе сло­жится, что вот если мы будем делать это, это, это и это, то обя­за­тельно будет то и то. Если мы будем с ребен­ком ходить в храм, при­учим читать вечер­ние молитвы, то обя­за­тельно про­рас­тет вера. Про­рас­тет, но только когда? И при каких обсто­я­тель­ствах? Этого мы не знаем. Но ищем гаран­ти­ро­ван­ный путь. Нам кажется, что бла­го­че­стие гаран­ти­ро­вано. Но у нас ничего не гаран­ти­ро­вано. Еван­ге­лие абсо­лютно ничего не гаран­ти­рует человеку.

Хри­ста надо очень искать в своей жизни, посто­янно. Тогда най­дешь. А если не будешь искать Хри­ста – будешь все время мимо проходить.

Искать постоянно

Мы не должны забы­вать о том, что мы Цер­ковь Бога Живого. А весь груз нашей хри­сти­ан­ской жизни пере­ло­жен на наши пре­крас­ные тра­ди­ции. Смот­рите, что горячо обсуж­да­ется? Какие самые глав­ные про­блемы сей­час обсуж­дают в Церкви?

На каком языке слу­жить — на рус­ском, или на церковнославянском?

Какой кален­дарь лучше — новый, или старый?

Что лучше — монар­хия, или демократия?

Как читать евха­ри­сти­че­ские молитвы — вслух, или тайно?

Какое это имеет отно­ше­ние к жизни со Хри­стом? Какое отно­ше­ние это может иметь, если Хри­стос гово­рит юноше: «Иди за мной!». «Оставь все и иди за мной».

Есть масса вопро­сов, на кото­рых, нам кажется, зиждется Цер­ковь: вопросы бого­слу­жеб­ного языка, кален­даря, отно­ше­ния к монар­хии. Вещей внеш­них, меня­ю­щихся с веками и годами, вещей, кото­рые Цер­ковь сама, по своей необ­хо­ди­мо­сти, либо при­ни­мает, либо отвер­гает…. А мы только ведь об этом говорим.

А вот когда раз­да­ются еван­гель­ские слова Хри­ста «Оставь все, иди за мной» — это ока­зы­ва­ется на вто­ром месте. Образ Хри­ста сам ока­зы­ва­ется на вто­ром месте. Жизнь по Хри­сту, под­ра­жа­ние Хри­сту, Еван­ге­лие ока­зы­ва­ется на вто­ром месте. Вы понимаете?

Центр наших сего­дняш­них амби­ций и инте­ре­сов, боли цер­ков­ной, сме­щен в сто­рону вто­ро­сте­пен­ных вопро­сов. Они ока­зы­ва­ются сей­час глав­ными. Из-за них люди руга­ются и друг друга обви­няют, назы­вают друг друга либе­ра­лами или фари­се­ями. Какое это имеет зна­че­ние сейчас?

Вспо­ми­на­ется 20‑й век, Валаам. В мона­стыре монахи деся­ти­ле­ти­ями не раз­го­ва­ри­вали друг с дру­гом, потому что одни при­няли новый стиль, а дру­гие ста­рый. 20‑й век пока­зал, что люди уми­рали на земле мил­ли­ар­дами от войн, от несча­стий, от ужас­ных ката­клиз­мов, от фашизма, от ста­ли­низма, а в Церкви решали кален­дар­ные вопросы. До сих пор одни не поми­нают дру­гих, потому что одни — ста­ро­ка­лен­дар­ники, дру­гие — новокалендарники.

Сей­час мы при­мерно в том же состо­я­нии нахо­димся. Вокруг нас мир гиб­нет, а для нас глав­ные вопросы либо бого­слу­жеб­ного языка, либо кален­дар­ной системы, либо монар­хии. Вот это дей­стви­тельно зани­мает наши умы, а детям и под­рост­кам это совсем не интересно.

Их абсо­лютно не вол­нует, какой кален­дарь, какой язык у нас будет.

Их вол­нует живое обще­ние со Христом.

А нас оно вол­нует нередко в послед­нюю очередь.

Это очень серьез­ная про­блема сегодня.

Что делать?

У нас все­гда одно и то же лекар­ство: Евангелие.

Как только чело­век пере­стает, читая Еван­ге­лие, что-то ощу­щать для себя, что-то пони­мать, на что-то реа­ги­ро­вать — это очень тре­вож­ный знак того, что чело­век, вме­сто того чтобы жить цер­ков­ной жиз­нью, играет в какую-то очень извест­ную игру по извест­ным правилам.

К сожа­ле­нию, нельзя ска­зать, что для нас испо­ведь, молитва и наше вхож­де­ние в храм и общину не явля­ется часто хорошо извест­ной нам игрой. Мне кажется, что когда чело­век читает Еван­ге­лие и его сердце может встре­пе­нуться — это знак того, что чело­век умеет серьезно отно­ситься к своей вере. Может быть, не надо читать Еван­ге­лие, как мы при­выкли его читать — главу в день как необ­хо­ди­мое послу­ша­ние, чтобы обя­за­тельно про­честь. А читать его как-то иначе, читать его более тре­петно. Поне­множку совсем, но очень тре­петно, чтобы, помо­лив­шись перед тем, как чита­ешь Еван­ге­лие, очень Бога попро­сить, услы­шать Его голос. Чтобы услы­шать Его голос для себя, чтобы что-то Гос­подь тебе о Себе открыл.

Когда ты чита­ешь Еван­ге­лие, ты вдруг начи­на­ешь очень хорошо себя понимать.

И тогда тебе ста­но­вится стыдно, и тогда ты можешь спо­койно идти на исповедь.

Ухожу!

Рас­цер­ко­в­ле­ние — это при­знак того, что люди устали ходить по цер­ков­ному кругу.

Надо себя искать, надо понять, что про­изо­шло с тобой, почему это слу­чи­лось, что мы ищем в жизни, готовы ли мы вообще дове­рить себя Богу. Здесь очень важно понять про­стую вещь, когда ты при­ча­ща­ешься Свя­тых Хри­сто­вых Тайн, то, что ты при­ни­ма­ешь — Кровь и Тело Христово.

Это — не какие-то символы.

Это то, что было рас­пято на Кресте.

Это пере­ло­ман­ное, изу­ве­чен­ное, изра­нен­ное Хри­стово тело, и кровь, кото­рую Он проливал.

Надо очень понятно пред­ста­вить себе, что если ты Этого сей­час при­ча­стишься, то с тобой вообще может про­изойти все, что угодно. Ведь это зна­чит, что Хри­стос тебя зовет с собой на крест, когда ты при­ча­ща­ешься Свя­тых Хри­сто­вых тайн.

Если ты решился при­ча­ститься Рас­пя­того Хри­ста, Его рас­пя­того тела, Его крови изли­ян­ной, если ты решился со стра­хом Божьим — это ведь все про­ис­хо­дит на самом деле. Если ты это пони­ма­ешь, то не так-то про­сто тогда решиться при­ча­ститься чело­веку. Это не зна­чит, что не надо при­ча­щаться, наобо­рот надо. Но надо уметь решиться так при­ча­ститься, так дове­рить себя в этот момент Богу, так ска­зать Богу, что: «Гос­поди, делай со мной все, что Ты хочешь!»

Если чело­век готов вот так вот себя Богу пере­дать в руки — это очень страшно. Но это един­ствен­ное, что надо сделать.

Так себя Богу дать: «Делай со мной все, что Ты хочешь». Слова, кото­рые в Еван­ге­лии зву­чат «все Мое — твое», это каж­дый из нас дол­жен ска­зать Богу, когда мы идем при­ча­щаться. Когда Хри­стос гово­рит в своей молитве перед рас­пя­тием эти слова отцу: «Все Мое — Твое, а все Твое — Мое», он тоже самое гово­рит и нам. Вспом­ните, отец гово­рит стар­шему брату блуд­ного сына: «Все мое — твое». «Все мое — твое».

То же самое Хри­стос гово­рит и нам: «Все Мое — твое». И мы все его при­ни­маем, когда при­ча­ща­емся. Так неужели же мы не можем ска­зать ему в ответ: «Все мое — Твое». Если мы об этом заду­мы­ва­емся по-насто­я­щему, и перед чашей не про­сто повто­рим молитву свя­ти­теля Иоанна Зла­то­уста, а осо­знаем, что делаем…

Хри­стос мне гово­рит: «Все Мое — твое» и отдает себя пол­но­стью мне — так давай же я то же самое сде­лаю. Я всего себя Ему сей­час пред­ложу. И пусть со мной будет, что будет. Потому что тогда я Его люблю, и я ничего не боюсь.

А нам, к сожа­ле­нию, так не хочется. Хочется, чтобы все Твое — мое, и все мое — мое. И весь цер­ков­ный круг тому гарант. Гарант того, что мы делаем все пра­вильно и хорошо, что мы бла­го­че­стиво живем, что у нас все есть, есть дела мило­сер­дия, что у нас есть соци­аль­ные службы.

Но когда у чело­века-хри­сти­а­нина все есть — это не очень хорошо. Когда у нас все бла­го­по­лучно и здо­рово все скла­ды­ва­ется — это не очень хорошо. В этот момент мы начи­наем терять своих детей — мы не пони­маем, что про­ис­хо­дит, почему они от нас ухо­дят, почему они пере­стают в храм ходить? Потому что у нас все слиш­ком хорошо. Настолько хорошо, что нам даже Хри­сту ска­зать-то нечего. Все у нас есть, храмы открыты, доб­рые дела мы делаем, молит­вен­ные пра­вила читаем, посты соблю­даем. Ну чего еще нам надо, если мы все уже сде­лали? Кроме глав­ного — мы не ска­зали Богу этих слов: «Все мое — Твое». И так не смогли Ему себя дове­рить, чтобы не бояться жить по Евангелию.

Не бояться жить по Еван­ге­лию, не бояться кре­ста, не бояться того, что в твоей жизни слу­чится несча­стье. Не бояться того, что ты вдруг чего-то не добьешься, или что-то у тебя из рук вырвут. Мы же живем так же бояз­ливо, как живет весь этот мир. Мы, по боль­шому счету, не сильно отли­ча­емся. Люди веру­ю­щие и люди не веру­ю­щие оди­на­ково боятся всего. Оди­на­ково боятся поте­рять свое бла­го­по­лу­чие. Оди­на­ково боятся смерти. Мы, хри­сти­ане, так же боимся смерти, как люди неве­ру­ю­щие. Нет ника­кой раз­ницы между нами, кроме того, что мы ходим по цер­ков­ному кругу, а они не ходят.

Я много об этом думаю в послед­нее время. Для очень мно­гих из нас, свя­щен­ни­ков, это настолько обыч­ный спо­соб кате­хи­за­ции, воцер­ко­в­ле­ния людей — научить их тому, как ходить по цер­ков­ному кругу. И мы так хорошо научи­лись это делать, но, к сожа­ле­нию, мы, свя­щен­ники, не научи­лись самому главному.

Это про­блема нашей внут­рен­ней жизни, нашего состо­я­ния. Как-то стало обще­из­вест­ным, что именно хож­де­ние по кругу глав­ное в нашей жизни, и это и есть цер­ков­ность. А по-моему, цер­ков­ность выгля­дит совсем иначе.

Источник