учение об ортобиозе автор
Учение об ортобиозе автор
Актуальность формирования единого образовательного пространства образовательной организации и микросоциума обусловлена отмечаемым противоречием между снижением общего уровня образованности населения и востребованностью компетентных, всесторонне образованных кадров во всех сферах жизни страны. Наличие единого образовательного пространства может обеспечить постоянное взаимодействие школы и тех структур, которые заинтересованы в притоке творчески активных, высококвалифицированных кадров.
С данным тезисом перекликается положение Л.И. Новиковой и М.В. Сокольского о том, что радиус воспитательного пространства может колебаться от радиуса самой образовательной организации до радиуса поселка, города и даже области [1, с. 8].
Не согласимся, что скоординированность, согласованность и управляемость из единого центра образовательных пространств школы, спортивной секции, подросткового клуба и пр. – иллюзия советской системы воспитания, как считает Н.М. Борытко [1, с. 8]. Именно сегодня, как никогда, должна и может быть скоординирована и согласована образовательная деятельность различных структур, так как только тогда мы получим желаемый результат образования и выстроим пространство школы как здоровьесберегающего пространства [2]. Необходимыми являются и здоровьесберегающие технологии как «необходимое условие для успешного развития, обучения и воспитания на разных уровнях образования» [3, с. 3].
В настоящей статье представлены некоторые результаты исследования, направленного на организацию работы по формированию здоровьесберегающего пространства образовательной организации. Статья посвящена вопросам концептуальных подходов к проблеме здоровьесбережения и построения модели взаимодействия школы и микросоциума.
В экспериментальной деятельности мы опирались на триединый подход к здоровью, как совокупности физического, психологического и духовно-нравственного здоровья:
Работа по здоровьесбережению опирается также на концепцию ортобиоза (разумного, здорового образа жизни.), предложенную И.И. Мечниковым, продолженную В.М. Шепелем, и развиваемую на кафедре человековедения и физической культуры ГБОУ ВО МО «АСОУ» технологию самосбережения здоровья и жизненного оптимизма (ортобиотику) [4; 5].
Опираясь на этот подход, преподаватели кафедры выработали следующие критерии (показатели) здоровья школьников, которые служат ориентиром для диагностики результатов проводимой экспериментальной работы. Они представлены в таблицах 1-3.
Ортобиоз (оптимистическая наука и нравственность)
Ортобиоз – нравственный идеал, начертанный в двух книгах И.И. Мечникова Этюды о природе человека (Москва 1904) и этюды оптимизма (Москва 1907). Книги захватывающего интереса. Наше внимание они останавливают на себе как оригинальный опыт естественно – научного обоснования стройного жизнивоззрения и, в частности, этики.
В этих книгах читатель встречает рассуждения о дисгармониях в человеческой природе и жизни, о болезнях, старости и смерти, об оптимизме и пессимизме, о естественно-научной нравственности. Путем обсуждения этих тем автор строит свое оптимистическое мировоззрение, причем центральным для него является вопрос о естественной, или физиологической (в отличии от патологической) старости и смерти, о научной борьбе с болезнями и преждевременною старостью, о продлении человеческой жизни до того предела, когда появляется или должен появляться инстинкт смерти.
Основной ход мыслей, объединяющий все эти предметы, таков. Человек, произошедший от какой-нибудь человеко-образной обезьяны, унаследовал организацию, приспособленную к условиям жизни совершенно иным, чем те, в которых ему приходится жить. Одаренный несравненно более развитым мозгом, чем его животные предки, человек открыл новый путь в эволюцию высших существ. Такое быстрое изменение природы привело к целому ряду органических дисгармоний, которые тем сильнее давали себя чувствовать, что люди стали умнее и чувствительнее.
Возвратимся к изложению оптимистического мировоззрения г. Мечникова. Успехи научной медицины образуют фундамент его позитивного мировозрения «Огромные успехи медицины во второй половине прошлого века подали надежду на лучшее будущее. Человеческое существование, каким оно является на основании данных наличной природы человека, может радикально измениться, если бы удалось изменить эту природу. Человеческая жизнь свихнулась на полудороге, и старость наша есть болезнь, которую нужно лечить, как всякую другую. Раз старость будет излечена и сделается физиологической, то она приведет к настоящему естественному концу, который должен быть глубоко заложен в нашей природе. Рассматриваемая таким образом человеческая жизнь перестает быть нелепостью; она получает смысл и цель, к которой люди должны сознательно стремиться. Только наука способна решить задачу человеческого существования, и потому ей нужно предоставить самое широкое поле деятельности в этом направлении». Жизневоззрение г. Мечникова есть научное жизневоззрение и его этические взгляды суть взгляды научно-позитивные.
Итак, в чем же цель и смысл человеческой жизни согласно строго научному воззрению?
От мнимой цели жизни г. Мечников переходит к смыслу жизни, задачам поведения. Он пишет: «Прежде чем дойти до нормального конца жизни, надо пережить целую нормальную жизнь, – жизнь, которая также должна быть удовлетворенной. Познание настоящей цели существования значительно облегчает эту задачу, указывая нам на поведение, которого надо держаться в течении всей жизни».
В первой книги Мечникова интересны страницы (153–161), на которых он затрагивает вопрос, может ли наука заменить религию и философию) в вопросе о смысле жизни и нравственности. Суждения самого Мечникова как то смутны, но он приводит известные мнения Ж.Ж. Руссо, Брюнетьера, дю-Буа Реймона, Толстого – о том, что не дело науки решать эти вопросы, и заявление Ш. Рише о том, что наука никогда не давала никаких обещаний что эти обещания можно встретить только в популярных научных сочинениях. Мечников как будто принимает мнение Ш. Рише и, по видимому, не одобряет популяризаторов, Бюхнера и Геккеля, пытавшихся «даже определить естественную нравственность» и смысл жизни. А между тем, что делает сам Мечников? Он погрешает против той несомненной истины, что не дело естественной науки говорить о том, что должно быть, – она ограничивается лишь тем, что есть.
В других местах (Этюды о природе человека стр. 4 сл. и Этюды оптимизма стр. 233 след.) Мечников высказывается против религиозно-мистического построения этики и усвояет мнение тех философов, которые обосновывали нравственность человека на его природу и указывали его призвание в высшем, наиболее возможно полном и наиболее возможно гармоничном развитии его жизни, всех способностей его природы. Он вносить однако поправку и в учение этих философов. Не принимая религиозных учений, считавших человеческую природу в корне извращенной, он вместе с тем не вполне одобряет и тех, которые в основу своих этических воззрений кладут человеческую природу в её данном состоянии. «Наука открыла нам, что человек, происходя от животного, имеет в своей природе как хорошее, так и дурные свойства и что именно последние делают существование наше столь несчастным. Но природа людская изменяема и может быть переделана на пользу человечества. Нравственность, следовательно, должна основываться не на извращенной человеческой природе, какова она теперь, но на идеальной, т. е. такой, какой должна она стать в будущем. Прежде всего следует попытаться восстановить правильную эволюцию человеческой жизни, т. е. превратить дисгармонию её в гармонию. Это и есть ортобиоз. Как цель человеческой жизни и задача человеческой деятельности, ортобиоз заключается в завершении полного физиологического цикла жизни с нормальной старостью, приводящей к потере жизненного инстинкта и к появлению инстинкта естественной смерти.
В вопросе о личной нравственности Мечников не согласен с Кантом, который «основывал теорию нравственности не на чувстве симпатии или доброты, влекущем нас делать добро ближним, а исключительно на чувстве долга». Нравственному учению Канта могли бы следовать только люди, составляющие исключение из общего правила, так как большинство человечества подчиняется скорее своим склонностям, чем чувству долга. Кроме того, только мало развитой человек может принимать добро от всякого, не задаваясь вопросом о том, делается ли это добро под влиянием симпатии или из чувства долга. Но человек более высокой культуры не примет услуг, сделанных не от доброго сердца, а по одному чувству долга. Часто даже приходится скрывать свои внутренние побуждения для того, чтобы не покоробить щепетильности того, для которого совершается нравственный поступок. По Канту нужно действовать так, чтобы принцип личной воли всегда мог служить одновременно основанием всемирного законодательства. Ложные обещания, кражи, самоубийство, по этому принципу, безнравственны, потому что не могут быть общепринятыми. Но Кант имеет в виду только одну сторону задачи. Нравственное поведение очень часто должно быть ограничено и не может распространяться на все человечество. Так, например, если бы кто-нибудь, жаждущий принести себя в жертву для блага ближних, захотел оценить свой поступок на основании формулы Канта, он должен быль бы вывести то же заключение, как и относительно самоубийства: если бы все жертвовали жизнью для других, то в конце концов никто не остался бы в живых. Следовательно, принесение жизни в жертву другим – безнравственный поступок и т. п. Ясно, что Кант в поисках за рациональной основой нравственности нашел только её внешнюю форму, в которой отсутствует внутреннее содержание нравственности. Для нравственного человека недостаточно руководствоваться одним сознанием долга, – ему необходимо еще и знать, к какому результату приведут его поступки. Если безнравственно делать ложные обещания, то это потому, что никто не будет более доверять им, а между тем доверие необходимо для блага людей. По формуле Канта, воровство порицаемо, потому что, ставши общераспространенным, оно сделает собственность невозможной. Последняя же, вообще говоря, составляет благо для людей. Самоубийство противоречит принципам Канта, потому что оно привело бы к пресечению рода человеческого Жизнь же есть благо, которого не следует растрачивать. Несмотря на все старания Канта основать свою теорию рациональной нравственности помимо понятия об общем благе, ему не удалось устранить последнего. Мечников вычитывает у Канта мысль, что рациональная этика не должна сообразоваться с человеческой природой в её настоящем виде, – и эта мысль, очевидно, подходит к воззрению Мечникова. Но он не мог бы согласиться с тем оттенком в мысли Канта, что будто нравственная воля в состоянии видоизменить природу, подчинив ее своим собственным законам. Более в его духе истолкование формулы Канта у Паульсена, по мысли которого «этические законы должны быть такими правилами, которые могут служить естественным законодательством человеческой жизни. Другими словами, это – правила, которые, управляя поведением как закон природы, имели бы в результате сохранение и высшее развитие человеческой жизни».
Мне, говорит Мечников, совершенно неизвестны намерения природы. Мы не можем постичь неведомого, его планов и намерений. Оставим же в стороне «природу» и будем заниматься только тем, что доступно нашему уму. Последний говорит нам, что человек способен на великие дела; вот почему следует желать, чтобы он видоизменил человеческую природу и превратил её дисгармонии в гармонии. Одна только воля человека может достичь этого идеала.
Все это так. Но подменять всю нравственность телесной гигиеной, сводить всю этику к эгоизму, ограничивать все надежды продолжительной старостью, это не менее ужасно, чем самый отвлеченный, головной, мертвый спиритуализм. Вся область этики разделяется на несколько отделов, вся нравственность распадается на несколько ступеней. Иное дело – педагогическая сторона нравственности, т. е. нравственность детей, которым нужно внушать любовь к семье, послушание, радость жизни; иное дело – утилитарно-общежительная, социальная нравственность, которую общество диктует индивидууму, опираясь на железную необходимость и решительную условность положения личности в обществе; иное, наконец, дело – интимная нравственность личности, которая чувствует на свой страх, базируется на своем целом познании жизни, определяет свое отношение ко всему миру, поднимаясь над границами детской обеспеченности и социальной условности. В этом последнем отношении нравственный вопрос есть вопрос об оправдании жизни, о смысле существования.
– «Я ли не старалась, всеми силами старалась, найти оправдание своей жизни»?
Это говорить Анна Каренина, и эти слова может повторить каждая развитая личность. Это самые жгучие искания человека – искание смысла жизни, жажда оправдать свою жизнь – оправдать ее перед своей душой, перед своей совестью. Развитая личность не может жить, если у неё нет уверенности, зачем она живет, если у неё нет уверенности, что она идет по настоящему пути, делает надлежащее дело. Гигиена тела, здоровый эгоизм, продолжительная старость, чувство жизни, инстинкт смерти – этим не заменить смысла жизни, этим не закрыть вопроса об оправдании жизни, это только «половина дела», фон, на котором возникает последняя задача нравственной философии. Она должна ответить на вопрос, зачем нам нужна физически здоровая, эгоистически благоустроенная, продолжительная жизнь. Перед этим-то вопросом и бессильна позитивная философия.
И во-первых оказывается несостоятельная научность позитивной этики. Позитивная, т. е. истинно-научная этика имеет своей задачей познание, а не понимание и не объяснение, не создание норм жизни. Она удовлетворяет прежде всего потребностям ума, а не потребностям деятельности. Так пишет Леви-Брюль (Morale et la science des moeurs). Но вот что мы читаем у Паульсена в его Этике. «Если бы люди были прежде всего теоретиками, то они могли бы этим и удовлетвориться. Дело же обстоит не так они прежде всего существа, способные желать и действовать. Практические задачи возникают раньше и являются более важными, чем теоретические проблемы. Если мы скажем, что науки возникли для решения практических задач, то в этом не будет большой ошибки. Знания, по крайней мере при их первоначальном возникновении, являются средствами для практических целей: анатомия и физиология – для врачебного искусства, геометрия – для измерения земли. Так и философия, или теоретическое знание вообще, возникла первоначально благодаря вопросу о значении и задачах жизни. Далее, можно даже сказать, что последним основанием, побуждающим человека думать о природе вселенной, остается во все времена потребность дать себе отчет в смысле, происхождении и цели собственной своей жизни. Поэтому в этике находится первоисточник и цель всякой философии. Наука существует для жизни, а не жизнь для науки».
Второй основной тезис позитивной этики тот, что нравственность определяется теми законами, которыми управляется жизнь. Этот тезис мы встречаем у Раценгофера (Positive Ethik), Леви-Брюля и других представителей позитивной этики. По словам первого, основание для нравственности дано в самой природе человека и её законах. Нравственность состоит в согласии воли с природными законами (die Uebereinstimmung des Willens mit den Forderungen der Naturgesetze. S. 116) Нравственные мотивы и цели он выводит из данной и неизменной в существе природы человека и из достигнутых ступеней его развития. Не воля источник нравственности, а развитие коренящегося в наших естественных способностях присущего нам интереса (S. 66). Нравственно-должное совпадает для человека с велениями естественного закона (118). Отсюда и задача этики главнее всего состоит в исследовании природных законов, определяющих человеческую жизнь. Равным образом и Леви-Брюль называет моральные воззрения, господствующие в том или другом обществе, «данными», составляющими естественный предмет изучения для этической науки. «Этика должна изучать факт совести, как она представляется в разных человеческих обществах, – совершенно в том же смысле, как изучает свой предмет наука физической природы. Разные морали, т. е. наблюдаемые системы правил, предписаний, императивов и запрещений суть такие же социальные факты, как факты религий, языков и права. Все эти социальные институты представляются нам в равной степени естественными и вместе с тем солидарными между собой. Моральные правила обладают такого же рода реальностью, как и другие социальные факты (La morale et la science des moeurs р. 98–99).
Таковы голоса из лагеря, из глубины лагеря, представителей позитивной морали. Непреложность естественных законов, управляющих человеческой жизнью, не закрывает для нас возможности идти течением встречным течению природы. И сам г. Мечников, как мы видели, говорит о необходимости сознательного вмешательства в течение природы, о необходимости обосновывать нравственность не на данной природе, исполненной дисгармоний, а на природе человеческой, какой она будет по удалении дисгармоний. Однако, что это за вмешательство? Он знает только механическое вмешательство в природную жизнь: постоянное питание кислым молоком, более или менее обычный искусственный аборт, иногда самоубийство. Прибавьте сюда знание языков, необходимое для общечеловеческой солидарности. Вот и все! Миросозерцание Мечникова – это, выражаясь языком Н.В. Бугаева, есть миросозерцание всецело аналитическое, или механическое. Изменения, которые он хотел бы внести в человеческую природу, связаны с данной природой характером непрерывности, это все та же природа в большем или меньшем количестве. На ряду с аналитической возможно аритмологическая точка зрения, наряду с непрерывностью нужно признать и прерывность, и эта иная точка зрения дает начало разнородным явлениям, выдвигая в соответствие с универсальным индивидуальное, с общественным личное, с причинностью целесообразность, с самоутверждением самоотрицание. «Жизнь заключается в постоянном стремлении дать законный исход различным и, по видимому, противоположным влечением. В той антиномии, которая вносится этими понятиями, кроется тот жизненный пульс, которым проникнуто все, что мыслить, страдает, любить». Мы все еще «остаемся на одной объективной и научной почве», но для нас видна разница между тем представлением, по которому предмет наших идеальных стремлений является неизбежным и однообразно – всеобщим результатом естественной эволюции, и тем представлением, которое считается с индивидуальными центрами чувствования и деятельности. Если нет простых тел всякой плотности, но каждое простое тело есть самостоятельный химический индивидуум, если не всякое сочетание звуков производит гармонию, если природа не есть только механизм, а организм, в котором действуют самостоятельные и самодеятельные индивидуумы, то перерождение человека возможно в смысле разнородного течения. Это открывает совершенно новые горизонты для нашего миросозерцания. Пусть выше всего стоит жизнь и сильнее всего её законы, но во имя той же жизни возможны эгоизм и самоотречение и последнее уже не будет скрытым эгоизмом. Важно особенно то, что аритмологическая точка зрения нимало не отменяет аналитической: они вполне совместны. Гигиена тела, здоровье, долгоденствие – это совершенно одно, а духовные интересы, смысл жизни, её оправдание – это другое. И ограничиваясь механическим взглядом на жизнь, г. Мечников лишает её всякого, смысла.
НАУЧНЫЕ И ФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ РОССИЙСКОГО БИОЭТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА: КОНЦЕПЦИЯ ОРТОБИОЗА И.И. МЕЧНИКОВА
Аннотация: В статье анализируется концепция ортобиоза, разработанная русским ученым и мыслителем И.И. Мечниковым, осмысляемые в ней проблемы жизни, здоровья, старения, смерти и др. По мнению автора, ключевыми для данной концепции являются следующие понятия: инстинкт естественной смерти, инстинкт жизни, полноценная жизнь, страх перед смертью, насыщенность жизнью. Основной вывод данного исследования состоит в утверждении, что концепция ортобиоза может быть рассмотрена как одна из предпосылок формирования российского типа биоэтики.
Введение
С 80-х годов XX века в нашей стране начался процесс осмысления и проговаривания проблем, связанных с необходимостью социальной и нравственной оценки возможных последствий научно-технического прогресса, в том числе открытий, сделанных в биомедицинской сфере. А в 90-е появился и стал активно использоваться пришедший из американской науки термин «биоэтика». В настоящее время мы можем уверенно говорить о расширении и углублении российского биоэтического дискурса. Традиционные для данной науки проблемы, сформулированные еще американской и европейской биоэтикой, дополняются проблематикой, характерной для социокультурной действительности России, а их анализ осуществляется с учетом того интеллектуально-духовного багажа, который накоплен отечественной научно-философской мыслью.
Такие русские ученые-мыслители как М.В. Ломоносов, Н.И. Пирогов, И.М. Сеченов, Д.И. Менделеев, К.А. Тимирязев, В.М. Бехтерев, И.П. Павлов, И.И. Мечников, внесшие неоценимый вклад не только в науку, но и в философию, могут быть рассмотрены нами как предтечи российского типа биоэтики, для которого исторически и культурно обусловленной является необходимость актуализации проблемы ценностного отношения к жизни и здоровью человека.
Мы остановимся на взглядах гения русского естествознания И.И. Мечникова. Этот ученый является первооткрывателем многих научных направлений, из которых наиболее интересной с точки зрения биоэтики представляется концепция ортобиоза.
Все свои знания и научные изыскания Мечников подчинял задаче познания «человеческой природы» и поиску путей ее совершенствования. Этому он посвятил целый ряд работ, например: «Воспитание с антропологической точки зрения» (1871), «Возраст вступления в брак» (1874), «Антропология и дарвинизм» (1875), «Очерк воззрений на человеческую природу» (1877), «Закон жизни» (1891). Наиболее ярко и полно все поиски и открытия Мечникова, сделанные им на стыке биологии, медицины и философии, синтезировались в его книгах «Этюды о природе человека» (1903), «Этюды оптимизма» (1907) и «Сорок лет исканий рационального мировоззрения» (1913). Указанные труды стали важным этапом не только для естественнонаучных исканий ученого, но и создали платформу для становления новой для того времени науки – антропологии. Мечников постоянно подчеркивал, что самая большая ценность на земле – Человек. Несомненно, что процесс антропологизации научного знания в ХХ веке стал одной из главных предпосылок для возникновения биоэтики. Указанные произведения выдержаны Мечниковым в оптимистичных тонах: речь в них идет о возможности корректировки несовершенной природы человека. По сути это трактаты «о человеческой природе и о средствах изменить ее с целью достижения наибольшего счастья» (Мечников 1988: 5) и полноценной жизни – данная установка является ключевой для концепции ортобиоза.
Сам Мечников определял ортобиоз как теорию «научной гигиены» или «научной нравственности». Успешная реализация ортобиоза, по его словам, есть «истинная цель человеческого существования» (Мечников 1914: 26). Он отводит ей главное место в прикладной этике, той ветви знания, которая, по его убеждению, учит людей, как следует жить, чтобы укрепить свое здоровье и продлить жизнь. В качестве одного из источников этой теории он называет возникшее еще в древности учение – «метриопатию» (от греч. metrios – имеющий надлежащую меру, и pathos – страсть, то есть буквально «обуздание страстей»), которое занималось исследованием цели нравственной жизни, сообразной с человеческой природой. Оно, как отмечает Мечников, было принято большим числом мыслителей, но по-разному интерпретировалось сначала стоиками и эпикурейцами, потом христианами, затем представителями эпохи Возрождения и Нового времени вплоть до XIX века. В соответствии с ним понимание добродетельного включает в себя все направленное на достижение человеческого блага.
Целью ортобиоза, по словам ученого, является восстановление «правильной эволюции человеческой жизни», то есть превращение ее «дисгармонии в гармонию». Ортобиоз – это, по сути, теория «новой нравственности», основанной «не на извращенной человеческой природе, какова она теперь, но на идеальной, т.е. такой, какой должна она стать в будущем» (Мечников 1961: 236).
Идеал ортобиоза заключается в развитии человека с целью достижения бодрой и деятельной старости, а также в нормальной эволюции чувства жизни, приводящего в конечном итоге к развитию чувства насыщенности жизнью и желанию смерти, которая не страшит, а воспринимается совершенно спокойно.
Вопросы старения и смерти вообще занимали значительное место в трудах Мечникова. В тот период, когда он разрабатывал концепцию ортобиоза, в Западной Европе начинался процесс старения населения, еще не осознанный современниками, но уже подмеченный русским ученым. Он раньше других увидел эту проблему и стал основоположником научной геронтологии, которая изучает старость с целью сделать ее более безболезненной и достичь максимального долголетия.
Победа над старостью и достижение полноценной жизни как цель ортобиоза
Ученый уверен, чтобы продлить работоспособный возраст и как можно дольше избегать того состояния, когда человек нуждается в помощи, необходимо изучать старость методами точных наук. Именно поиск способов освобождения людей от трагедии ранней старости и увядания, а также возможностей исчерпать резервы организма до конца, увеличив сроки полнокровной жизни, составляет главную цель науки.
По глубокому убеждению Мечникова, человеческая старость имеет «патологический характер» (Мечников 1961: 227). Это болезнь, которую рано или поздно ученые научаться лечить, как и всякую другую. Мечников сравнивает бессилие современной ему науки перед старостью с тем бессилием, которое испытывали некогда врачи перед болезнью детей при прорезывании зубов. Ее, пишет он, считали неизбежным страданием, против которого ничего нельзя, да и не нужно предпринимать, теперь же известно, что это – всего лишь инфекционная болезнь, вполне преодолимая медицинскими средствами (Мечников 1961: 9).
Мечников анализирует естественные причины разной продолжительности жизни живых существ, начиная с примитивных и заканчивая человеком. Основываясь на различных примерах долгожительства в истории, ученый приходит к выводу, что человек запросто может прожить до 140 лет и более. А уж 100-летний возраст, по его убеждению, даже и удивлять никого не должен: «Преувеличивают ли, приписывая Мафусаилу 963 года, а Ною – 595 … в некоторые библейские эпохи люди жили еще больше, чем теперь: это не должно казаться нам особенно удивительным», – пишет он в работе «Введение в научное изучение старости» (Мечников 1961: 212).
Ученый выявляет большое количество факторов, которые влияют на продление жизни. Он подчеркивает роль естественных условий и причин: наследственность, природное окружение, разные физиологические характеристики, качество пищи и др. Пишет: «несомненно, что здоровое сложение, простой и умеренный образ жизни благоприятствуют долговечности» (Мечников 1988: 88). Но естественные факторы, кажущиеся на первый взгляд определяющими в продлении жизни человека, часто оказываются нивелированными чем-то более существенным. Мечников приводит достаточно примеров, доказывающих, что люди могут доживать до глубокой старости при таких обстоятельствах и таких условиях (болезни, тяжелая работа, курение, неумеренное употребление спиртных напитков и кофе), при которых это кажется невозможным. На основе вышеизложенного ученый делает вывод, что здоровье и долголетие далеко не всегда естественно обусловленные, но часто социально приобретенные качества.
Много внимания в своих исследованиях Мечников уделяет способам продления жизни. План защиты организма от преждевременного старения сводится им, по сути, к изысканию способов либо усиления «благородных тканей» в их способности защищаться от агрессивных соединительных элементов, либо способов ослабления фагоцитарной функции последних. Он уверен, что достичь этого возможно не только средствами науки, но и правильным образом жизни, привычку к которому воспитывает в человеке его социокультурной окружение.
Решительную роль в продлении жизни играют «общие гигиенические меры» (Мечников 1988: 133). Необходимо следить за состоянием здоровья и своевременно прибегать к медицинским средствам, а также быть умеренным в еде и других физических удовольствиях. Кроме этого, необходимыми условиями долголетия являются ежедневные физические упражнения, гимнастика дыхания, чистый воздух, прогулки пешком, особенно в гору. К этому следует добавить – ранний подъем и продолжительность сна не более 6–7 часов, ежедневная ванна или обтирание, правильный труд и обязательные умственные занятия. Следует избегать спиртных напитков, возбуждающих средств, наркотических и анестезирующих веществ.
Ученый утверждает, что для здоровья вредны страсти, например, «сильный гнев часто вызывает разрыв сосудов, сахарную болезнь, а иногда даже развитие катаракты» (Мечников 1988: 266). Поэтому страсти должны быть обуздываемы в интересах лица, имеющего к ним склонность. Сохранению здоровья и долголетию способствует не страстность и нервное беспокойство, а жизнерадостность, спокойствие души и оптимистическое воззрение на жизнь.
Не может быть идеалом здоровья безболезненное и хорошо отлаженное функционирование органов – огромное значение имеет нравственное и социальное состояние личности. Поэтому возможные пути решения проблемы продления человеческой жизни Мечников видел так же и в том, чтобы изменить существующие нравы, например, устранить в обществе крайности богатства и бедности, которые являются причиной многих страданий. Роскошь разрушает здоровье человека пресыщающими обедами, бессонными ночами, проведенными в увеселениях, и т.д., – все это способно сильно нарушить правильную деятельность органов. Бедность не менее вредна для здоровья: подрывающий человеческие силы тяжелый труд и плохие условия жизни, невозможность качественного питания и отдыха, недоступность медицинского обслуживания и соблюдения элементарных гигиенических мер.
Ученый указывает на необходимость нравственного и медицинского просвещения в вопросах сексуальной гигиены. Большое значение, по его мнению, имеет борьба с инфекционными заболеваниями, особенно с таким страшными как сифилис: «…следует, елико возможно, распространять медицинские сведения о венерических болезнях. Для этого нужно преодолеть столь укоренившийся предрассудок скрывать все, что касается половой жизни. Серьезное воспитание должно, наоборот, делать по возможности общедоступным все, что способно предохранить людей от столь страшного бича, каким является сифилис» (Мечников 1988: 137). С одной стороны, недопустимо лицемерно умалчивать о проблемах, возникающих в сфере интимной жизни человека, с другой стороны, эта сфера должна быть подчинена высоким моральным принципам.
Мечников, как мы видим, обращается к социально-гигиеническим аспектам старения человека и продолжительности его жизни; со всей полнотой и всесторонне обосновывает зависимость этих процессов от условий и образа жизни людей. Кроме того, он выступает против антигуманного отношения к старости. «Следует ли пытаться продлить человеческую жизнь?» – так называется одна из частей его книги «Этюды оптимизма» (Мечников 1988: 128–166). Действительно, стоит ли искусственно делать жизнь стариков длиннее, ведь это очень затратно: содержание в богадельнях, лечение, уход, пенсии – все это требует значительных расходов? Подобные сомнения были бы справедливы в том случае, если бы речь шла только о продлении жизни стариков без изменения качества самой старости. «Но само собою разумеется, что продление жизни должно идти рука об руку с сохранением сил и способности к труду», – пишет Мечников (Мечников 1988: 129).
Ученый предполагает, что долгая жизнь раскрывает творческий потенциал и способствует передаче богатого опыта: «Нужно сделать все возможное для того, чтобы люди могли провести полный цикл своей жизни, и чтобы старики могли выполнить столь важную роль советников и судей, благодаря их большому знанию жизни» (Мечников 1988: 130). Пример гетевского Фауста является иллюстрацией: «удовлетворив стремления личной жизни, он посвящает остаток дней своих на благо человеческое; достигнув столетнего возраста, он умирает с чувством высшего блаженства, и даже почти можно сказать, что он обнаруживает при этом инстинкт естественной смерти» (Мечников 1988: 252).
Понятие инстинкта естественной смерти, о котором идет речь в приведенной цитате, является одной из важнейших категорий в рамках рассматриваемой нами концепции. Формирование данного инстинкта, предваряемое преодолением страха перед смертью и приводящее к возникновению и развитию инстинкта жизни, Мечников рассматривает как важнейшие факторы реализации ортобиоза.
Устранение страха перед смертью и формирование инстинкта жизни как факторы реализации ортобиоза
Мечников пытается решить, по его же словам, «задачу смерти» (Мечников 1961: 111), которой во все времена были очень заняты и философия, и литература, и все религии мира: «Страх смерти должен был с незапамятных времен озабочивать людей» (Мечников 1914: 269). Но решение этой задачи может осуществить только наука, которая способна научить людей жить, сообразно принципам ортобиоза, и доводить жизнь до того момента, когда не будет страха перед неизбежностью конца, и в человеке разовьется инстинкт естественной смерти. Таким образом, сознание неизбежной смерти, которого нет у животных, и которое делает нас несчастными, благодаря науке, становится злом поправимым.
Инстинкт смерти ни в коем случае не следует понимать как враждебный жизни. В нем нет ничего витально-деструктивного. Он совсем не родственен таким «дисгармоническим инстинктам», как уклонение человека от необходимости размножаться, инстинкт, заставляющий мать съедать своих детенышей или насекомых бросаться в огонь – эти инстинкты вредны, как для отдельной особи, так и для всего вида. Инстинкт же естественной смерти, как пишет Мечников в статье «О старости» может только способствовать сохранению как индивидуальной, так и видовой жизни (Мечников 1988: 90–128).
Теме пессимизма у Мечникова посвящено множество страниц его произведений, но, пожалуй, главной его работой по этой теме является «Пессимизм и оптимизм». В ней в частности указывается на то, что «в пессимистическом мировоззрении существенную роль играет сознание краткости жизни» (Мечников 1988: 208), которое лишает человека радостного восприятия жизни, отнимает силы и лишает активности. В результате человек становится пассивным и равнодушным, болезненным и раздражительным, и т.п., а иногда и убивает себя. Пессимизм очень опасен для общества и человека. Он является одним из главных препятствий для реализации ортобиоза.
Исследование пессимизма и пессимистических основ самоубийства было очень актуально для современного Мечникову общества. В Европе и России «мода» на «отсутствие смысла жизни» и «усталость от жизни» в конце XIX – начале ХХ веков стала распространяться в разных слоях общества, достигая уровня социальной эпидемии. Философия пессимизма была популярна тогда благодаря творчеству Байрона, Гете, Гартмана, Шопенгауэра. Мечников противопоставил ей свою философию оптимизма, в которой определяющей стала концепция полноценной старости и долголетия. Интересно указание ученого на то обстоятельство, что авторами почти всех пессимистических теорий были молодые люди. В качестве примера он приводит Будду, Байрона, Леопарди, Шопенгауэра, Майлендера, Метерлинка, Гете. Но, замечает Мечников, будучи пессимистами в юности многие из них сделались оптимистами в зрелом возрасте (при условии, что они дожили до этого возраста). В этом он ссылается на биографию Гете, который и своего Фауста заставил прожить сто лет. «Быть может, он и для себя рассчитывал на такой же предел. Хотя он и не достиг этого возраста, но он приблизился к нему после крайне деятельной жизни, которая может служить драгоценным поучением для потомства» (Мечников 1988: 239). Анализ «Фауста» становится у Мечникова способом изучения той роли, которую пессимизм и оптимизм играют в реализации ортобиоза. В то же время ученый берется решить весьма интересную филологическую проблему: спорит с часто выражаемой точкой зрения, будто обе части этого произведения представляют собой два совершенно независимых произведения. Мечников выражает уверенность, что они, напротив, только дополняют друг друга: в первой перед читателями предстает готовый к самоубийству молодой пессимист, полный страсти и ни перед чем не останавливается для ее удовлетворения, а во второй части он уже старый зрелый человек, мудрый и опытный, а главное – оптимист (Мечников 1988: 224–253).
Устранение страха перед смертью и формирование оптимистичного мировосприятия и мировидения способствует возникновению и развитию инстинкта жизни (Мечников называет его также чувством жизни). Он входит в число таких инстинктов, которые обнаруживаются только в исключительных случаях или в результате специальных упражнений. Этот инстинкт развивается поступательно, проходя через все формы живых существ, начиная с самых низших, и до человека, в котором выражен наиболее полно. Представляет собой «высшую степень гармонического развития» (Мечников 1961: 106).
У некоторых людей «чувство жизни» развито слабо и в большинстве случаев обнаруживается поздно. При нормальных условиях жизни этот инстинкт недостаточно обнаруживается в молодости: «Поэтому юноши часто рискуют жизнью из-за незначительных причин; не заботясь о последствиях своих поступков, они делают всякие неосторожности, способные отразиться на здоровье и жизни. Часто в основе их поступков лежат очень возвышенные мотивы, но еще чаще они тратят силы на удовлетворение какого-нибудь инстинкта низшего порядка. Молодость – возраст самых бескорыстных жертв, но также и разнообразных злоупотреблений – алкоголем, половыми отправлениями и т. д.» (Мечников 1961: 108). Бывает, что «инстинкт жизни» появляется и в более раннем возрасте, но под влиянием какой-то смертельной опасности, например, болезни. Случалось, что он внезапно пробуждался у человека при попытке самоубийства и заставлял, искать способы самоспасения.
Важную роль в реализации ортобиоза Мечников отводит науке. Благодаря ее достижениям, уже в недалеком будущем будут преодолены такие беды человечества как невежество, болезни, старость, страх перед смертью и созданы условия для максимального раскрытия потенциала жизненных сил и возможностей человека.
Функции науки в реализации ортобиоза
Интересно заметить, что в качестве главного источника нравственности ученый не называет ни этику, ни религию, ни общественную мораль, а естественные науки. В своем произведении «Наука и нравственность» он утверждает, что научное образование настолько необходимо для нравственного поведения, что невежество следует относить к наиболее безнравственным явлениям. Так мать, по невежеству прививающая своему ребенку принципы, которые способны навредить его здоровью, ведет себя безнравственно, несмотря на свою любовь. То же самое можно сказать и относительно правительства, которое игнорирует законы, способные направлять жизнь людей в сторону наибольшего процветания и благополучия.
Подчеркнем, что Мечников, говоря о науке как об основе нравственности, имеет в виду не только доктринальную науку, заключенную в книгах: «Не в учебниках ботаники почерпнули Римпау и Бербанк все свои знания» (Мечников 1988: 272). Помимо книжного знания, для успешного управления жизнью необходимы также практические навыки. Например, врач, который только что окончил медицинский факультет, несмотря на свою образованность, еще недостаточно подготовлен для врачебной деятельности – для этого ему нужен многолетний опыт в лечении больных. То же самое можно отнести и к практическому применению нравственных норм и принципов, считает Мечников. «Подобно тому как для осуществления своего идеала Римпау и Бербанк, прежде всего, должны были хорошо ознакомиться с природой растений, так точно идеал нравственного поведения, прежде всего, требует разнообразного и глубокого знания. Для этого недостаточно знать строение и функции человеческой машины: надо еще иметь точные сведения об общественной жизни человека» (Мечников 1988: 271).
Ученый категорически не согласен с утверждением, что медицина будто бы ослабляет человеческий род. Якобы, благодаря научным достижениям, она, с одной стороны, способствует производству слабого потомства, с другой стороны, сохраняет больных и имеющих наследственные недуги. В работе «Следует ли пытаться продлить человеческую жизнь» Мечников аргументировано опровергает это обвинение: во-первых, среди физически слабых, которым медицина помогает выжить много одаренных, которые способствуют развитию культуры и цивилизации, а во-вторых, наука с помощью медицины и гигиены имеет все возможности в будущем исправить эту ситуацию вообще и победить все болезни и старость.
Мечников верит в реализацию гуманистических функций науки. Он не сомневается, что цивилизационный прогресс будет неизбежно сопровождаться уменьшением великих бедствий человечества и, в конце концов, приведет к их полному исчезновению. Но для того, чтобы наука имела право претендовать на роль этического гаранта, нужно преодолеть многие моральные противоречия, которые существуют внутри самой науки, прежде всего медицины.
В уже названной работе «Наука и нравственность» Мечников указывает на те сферы медицины, в которых решение нравственных задач представляется наиболее болезненным и сложным. Ученый показывает «какая путаница царствует в нравственных понятиях» (Мечников 1988: 254). Именно поэтому, утверждает он, общество не может выработать общего мнения относительно многих и многих вопросов, касающихся этических аспектов науки. На нескольких примерах Мечников демонстрирует примерный алгоритм решения таких вопросов. Главным критерием определения моральной допустимости-недопустимости того или иного научного исследования или метода он считает благо человека. А главным гарантом человеческого блага называет науку. Таким образом, этически приемлемым, по его мнению, является все, что способствует научному прогрессу, но только в том случае, если этот прогресс имеет в себе цель достижения полноценной жизни и долголетия. Нравственно допустимой Мечников считает, например, вивисекцию животных. «Совершенно ясно, что вивисекция вполне допустима при изучении жизненных процессов, так как она одна позволяет науке делать серьезные шаги вперед» (Мечников 1988: 255).
Еще проще, по мнению ученого, решается проблема нравственного оправдания поисков лекарства от сифилиса (заметим, что этот вопрос активно обсуждался современниками Мечникова). Обсуждение сводилось к следующему: с одной стороны, лечение этой болезни спасает людей, с другой – снимает страх перед нею и тем самым способствует распространению разврата. Для ученого же этот вопрос совершенно ясен: «В то время как при вивисекции мы имеем дело с действительным страданием, причиняемым животным, в предупреждении сифилиса дело сводится к более или менее непрямому и очень проблематическому злу. Внебрачные сношения облегчаются возможностью предохранения от заразы. Но если сравнить вытекающее отсюда зло с огромным благодеянием от избавления множества невинных существ от сифилиса, то легко понять, в какую сторону склонится чаша весов. Поэтому возмущение людей, протестующих против изыскания предохранительных средств, никогда не будет в состоянии ни остановить рвения исследователей, ни помешать употреблению этих средств. Пример этот еще раз показывает, как необходимо рассуждение в большинстве нравственных вопросов» (Мечников 1988: 255). Эти рассуждения ученого созвучны одному из основополагающих принципов биоэтики – провозглашение блага человека является высшим критерием нравственности.
Нравственность, основанную на науке, Мечников называет рациональной. По его мнению, это нравственность будущего. Ученый противопоставляет ее практически всем известным на тот момент этическим теориям: интуитивной этике, этике утилитаризма, деонтологической этике Канта, эволюционной этике Спенсера, которые дают обществу достаточно «ускользающие» основания нравственности. Более верный способ – «обратиться к результатам поступков» (Мечников 1988: 257). Удивительно, пишет ученый, но «ввиду огромной сложности жизненных явлений случается, что дурные поступки иногда приносят обществу больше пользы, чем поступки, внушенные самыми благородными чувствами» (Мечников 1988: 258). «Между тем … добро часто идет вразрез с интересами общества. Очень часто добрый человек приносит больше зла, чем добра…. Влекомый потребностью к альтруизму, человек необдуманно рассыпает свои щедроты, и это приводит только ко злу, как для ближних, так и для него самого» (Мечников 1988: 257). Например, борьба с вивисекцией, порожденная самыми благими намерениями, способна надолго затормозить развитие науки. Беда в том, что благие намерения основаны на весьма абстрактных идеалах и принципах, которые далеки от понимания того, что составляет действительную необходимость. Таким образом, главная цель этики, по мнению Мечникова, – служение жизни (БИО), то есть буквально: этика должна стать этикой жизни или БИО-этикой.
Справедливости ради заметим, что то состояние науки, которое наблюдал Мечников, не вселяло в него оптимизма. Ее загнанное и угнетенное положение он описывал так: «В России на кафедрах хорошие чиновники предпочтительнее самых выдающихся ученых», «со стороны молодежи обнаруживалось … пренебрежение к науке» (Мечников 1988: 6). Удивительно, насколько актуальны эти слова в настоящее время.
Ученый ушел из жизни в 1916 году. Он не увидел всех тех ужасов, которые произошли с его Родиной после революции 1917-го, в частности того, какие тяжелые испытания выпали на долю российской науки. Но вряд ли мы можем сказать, что в настоящее время в нашей стране созданы достаточные условия для реализации средствами науки и медицины принципов ортобиоза. Не имеем мы для этого и соответствующей социальной базы. Признаем, что как для начала XX века, так и для начала XXI-го, данная концепция остается наукой будущего.
Зададимся вопросом, почему Мечников обращается от биологической проблематики к темам, имеющим, помимо естественнонаучного, еще и общественное значение. Заняться этими темами ученого заставила реальность. В России в это время наблюдался высокий процент смертности. Особенно высокой была детская смертность. Продолжительность жизни в сравнении с развитыми странами Европы оставляла желать лучшего. Таким образом, научные изыскания ученого были очень актуальны. Он был неравнодушен к судьбе своей Родины и верил, что его труды помогут ей преодолеть многие общественные проблемы и улучшить жизнь людей.
Большая заслуга ученого состоит в том, что он вывел проблему изучения старости и продолжительности жизни человека из традиционной медико-биологической плоскости на более широкий путь исследований, соединяющих естественнонаучное и социальное. По убеждению Мечникова, для понимания сущности человека и его жизни социальные знания необходимы не меньше, чем естественнонаучные. Согласимся с ученым в том, что человеческую жизнь следует рассматривать в единстве антропо-биологических, физических, психосоматических, этических и общественных факторов, поскольку чисто биологическое понимание не отражает всей ее сущности, выявление которой возможно только с помощью таких понятий как счастье, справедливость, творчество, знание.
Таким образом, в концепции ортобиоза мы видим соединение социально-гуманитарного и естественнонаучного в решении вопросов, связанных с жизнью и смертью, здоровьем и благополучием человека – тенденция, являющаяся одной из ведущих в формировании научно-философского контекста биоэтики.
Библиография:
Мечников, И.И. (1914) Сорок лет исканий рационального мировоззрения. М.: Научное слово, 336 с.
Мечников, И.И. (1961) Этюды о природе человека. М.: Изд-во Академии наук СССР, 290 с.
Мечников, И.И. (1988) Этюды оптимизма. М.: Главная редакция литературы на иностранных языках. Изд-во «Наука», 328 с.