ума не надо фанфик майор гром
тихо-тихо-тихо
Пропущенная сцена до «Чумной доктор №5». Бан за несоответствие канону и характерам героев отменяется метками ООС и AU.
Арт (приветствую репосты и ретвиты) : 1) https://twitter.com/uberiteribu/status/1400890345731285001?s=19
2) https://vk.com/wall420621402_532
Саундтрек: Your Story Interactive — When Gods Cry
По комнате разносится самый разный запах, что Лера не может понять, что Волков вообще купил. Что он купил, что оно так пахнет? Представить страшно, но вкусно. Потом уже они все узнают, что в пакете будет и шаверма, и печенье, и мороженое, и пельмени. В общем, Олег не знал, что сможет поднять Лере настроение, вот и купил все, на что глаз упал. Ну, и Сергею что поесть, чтоб не сдох совсем от голода. Но на этом завтрак явно не оканчивался. Да Олег в этой компании — главный кулинар. — Серый… Лера так и замирает на диване, не решив подать признаки своего пробуждения. Эта квартира стала ей вторым домом, где она проводит больше времени, чем дома, с родителями. Она столько раз озвучивала это в своей голове. В каком-то смысле можно считать, что Сергей с Олегом стали ей вторыми родителями, как бы странно это ни звучало. И не удивительно, но все равно странно, ведь у них даже разница в возрасте небольшая! Подумаешь, девять лет. Кто-то с такой разницей в возрасте женится и детей заводит, а тут всего лишь дружная компания… слишком дружная компания. — Не надо. Не смей даже начинать. Они говорят тихо — Сергей говорит тихо, а для Олега это уже обычная громкость голоса по понятным причинам. И все же они боялись будить Леру, вспоминая все вчерашние события. — Ну сорвалась. Нервы сдали. — Как же знакомо мне это «нервы сдали», — вздыхает Сергей и закрывает голову руками. Олег усмехается, на что Сергей тут же поднимает голову и кидает на друга злобный взгляд. — Не говори, что ты привязался к девчонке. — А ты? Олег привязался, и скрывать он это не собирается. Он бросает на «спящую» Леру короткий взгляд с какой-то особенной, наверно, отеческой теплотой, а потом отворачивается к плите. Омлет ждет. — Я все это начал, — говорит Разумовский, — мне и отвечать за нее. Не хватало, чтоб еще и она с ума сошла. Лера ведь долгое время, как и все остальные, считала великого и ужасного Сергея Разумовского психопатом с зацикленностью на одной идее. Да и тот факт, что он действительно лишился рассудка, был вполне себе оправдан, об этом много говорили, писали, показывали. Такую личность оставить без таких разоблачений российская пресса не могла себе позволить. Но за время общения с ним, с Олегом, Макарова четко поняла — это уже не тот псих, о котором так много говорили пять лет назад. Не то, чтобы он сильно поменялся, потому что раньше Лера его попросту не знала, но сейчас она общалась с самым обычным человеком, со своими психами, загонами, проблемами.
Да и что сейчас есть «нормальность»?
— Боишься сделать ее своим дубликатом? — спрашивает Олег. — Она не как ты, уж поверь. — За все это время, — Сергей отворачивается от стойки и смотрит на Леру, — как мы ее искали, изучали, а потом и тренировали, мне ни разу не хотелось делать ее собой. А потом я говорю ей — «Я тоже Чумной доктор, я тоже в этом костюме». Меня отбрасывает назад, я вспоминаю время, когда я колебался между предательством самого себя и сожительством с тем, что было в моей голове. — Хренов романтик, — бубнит себе под нос Олег. — Я ее нашел и обработал, я дал ей новую личину, я сделал из нее Чумного доктора… — Конечно, только ты. Сергей поворачивается обратно и смотрит на Олега с горькой ухмылкой. — Мы. — Это мне уже больше нравится. Но знаешь… ты прав. Валеру ты обработал под себя и свой образ. Того, что когда-то был. — Олег… — Ты воспитал ее под себя, давай уже по-честному. И ты привязался к ней. Ты как давно вообще начал руки распускать? До тебя ж не дотронуться, а вчера… — Ну и к чему ты? — С тех пор, как Марго… — Ох, Марго, — вздыхает Сергей и снова закрывает голову руками, — моя Марго… Кто такая Марго? Кто-то явно очень важный, раз Разумовский так реагирует на это имя. Однако Лера продолжает слушать, стараясь дышать размеренно ровно, чтобы не выдать свое пробуждение. Все еще. В самом центре груди, там, где сердце, почему-то стрекочет. Она никогда не была настолько нужной кому-то постороннему. Поэтому сердце и отзывается — оно тоже успело привязаться к этим людям. — Ты снова хочешь о ком-то заботиться, Серый. Как о Марго. Кого-то любить, в ком-то души не чаять. — Нет, пожалуйста… — Ты знаешь, что для тебя это ужасный вариант. Ладно еще Марго, но люди… Я же видел вчера, как ты старался, пытался успокоить. Люди — не твой конек, но Лера… Похоже, она твоя надежда и вера во все хорошее, что еще осталось. Если вообще осталось. Сергей не отвечает. Все так. Все именно что так, только признаваться он сам себе не хочет. Люди… нет, ни за что. Люди ужасны, люди продажны, люди злые и алчные. Никакая «чистка» не спасет этот мир. Когда-то Булгаков словами Воланда писал, что за столько времени люди не поменялись, разве что квартирный вопрос их испортил. А сейчас этими «квартирами» в современном мире можно считать все, что угодно. Он встает с места. Поправляет цветастую рубашку и синий пиджак. Первая мысль — посмотреть на Олега. Убедиться, что следующую мысль хотя бы одобрит «начальник службы безопасности и пищевого здоровья» этой компании, но он этого не делает. Лишь берет со столешницы стакан с водой, делает два шага и присаживается на корточки рядом с диваном, со спящей Лерой. Она успевает прикрыть глаза для большей убедительности. В детстве она часто притворялась спящей, когда не хотела что-то делать по дому, а когда мама вставала над ней — начинала смеяться. Сейчас же Макарова настолько устала, что любые эмоции даются с трудом. Да и тот разговор, что она застала, звучал совсем не поводом для смеха. Сергей ставит стакан на журнальный столик, который они вчера передвинули, скрещивает руки на крае дивана и кладет на них голову. Как мечтатель у окошка в ясную звездную ночь. Но смотрит он не на звезды — на Леру. Хотя, как всем известно, Солнце — звезда, а Сергей вчера называл Леру солнцем. И золотцем, и котенком. Он протягивает дрожащую руку и аккуратно гладит девушку по волосам. Через пару минут тихого ожидания и негромкого потрескивания сковороды Лера наконец-то медленно открывает глаза. И видит перед собой другие — голубые. Как в одной песне поется — твой взгляд глубже, чем Байкал. Сергей убирает руку. — Наше солнце встало? — спрашивает он с улыбкой. Она немного приподнимает голову и смотрит на окошко. Там светлеет, но Лера же понимает, про что вообще говорит Сергей. Но можно ли подать вид. Она снова смотрит на него, потом на Волкова, потом снова на Разумовского, затем опускает голову обратно на подушку, тихо начинает: — Простите меня… Простите за вчерашнее. — Лер… — Я испугалась. Я… Я не знаю, что на меня нашло, это совсем на меня не похоже… Я бы не… — Лера, солнце, все хорошо. Все нормально. Я все понимаю. На тебя столько свалилось в одно время. Все в порядке, правда. — Простите… Мне так стыдно за себя, свое поведение… Сцена заканчивается тем, что через пару мгновений Олег объявляет, что омлет готов и можно завтракать. Лера уже слышала этот приятный аромат, поэтому взбодриться на завтрак она смогла быстро. Есть, правда, не хочется, она чувствует напряжение в воздухе, но в целом… Все было жутко тяжелым до того момента, как Разумовский не начал передразнивать включенные на телевизоре новости. Олег облегченно выдыхает, Сергей не унимается, а Лера в это мгновение отмечает себе в голове — это ее компания.
По буквам
Я впишу наши имена в строки любимых песен. Мои мысли станут нотами, на которые отлично ляжет твой голос. Твои касания будут барабанами в моём сердце, улыбка заменит звон металлических струн. Я приму твою ненависть и отдам всю свою любовь. Я сделаю всё ради того, чтобы в тебе звучала музыка.
Не целуй мои губы. Не говори о любви. Не ломай меня.
1997-2019
Олег мышкой крадётся по коридору, испуганно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху. Под его босыми ногами скрипят потемневшие от времени половицы, и от каждого такого надсадного скрипа он дёргается и испуганно замирает, покрепче прижимая к своему животу украденное. Через мутные окна в здание проникает мягкий лунный свет, удивительно яркий и чистый. У Олега нет времени любоваться чудесами природы, поэтому он торопливо бежит к чёрной лестнице и отодвигает щеколду сверху и снизу, одной рукой придерживая награбленное. Лестница пыльная и грязная, но выбирать не из чего. На ступеньках остаются следы Олежкиных ног, однако мальчик решает об этом не беспокоиться и спешит наверх широкими шагами-перепрыжками. С первого этажа он быстро добирается до четвёртого, где находится его комната. Олег быстро добегает до нужной двери и хватается уже было за ручку, воровато оглядевшись по сторонам, как вдруг замирает, не успев открыть дверь. Сейчас он зайдёт внутрь, а дальше что? Этот рыжий чудик, его сосед, скорее всего не спит и только и ждёт, как бы поймать Олега с поличным. Даже если он не дождался и уснул, то обязательно проснётся, когда услышит Олега — а он услышит, это точно. Вряд ли он его сдаст, на крысу не похож, но может попросить поделиться, а этого очень не хочется. И ладно бы просто попросит, а если начнёт шантажировать? А скорее всего так и будет! Рыжик, конечно, тот ещё тихоня зашуганный, но от таких только и жди подставы. К тому же Олег сразу понял, что не понравился ему, — хотя сам он сначала хорошо к нему отнёсся! — потому что и руку он при знакомстве пожал нехотя, и смотрит на Олега с недоверием, и отшатывается от него, и от всех разговоров торопится уйти. Олег не изверг какой, всегда навстречу шёл, но потом надоело. Чем он ему не понравился-то так? Ну занял он пустующую кровать, но а что, ему самому нравится, что ли, в этой дыре? Да дома в десять раз лучше было, особенно когда мама была. А теперь, блин, делит комнату с каким-то… рыжим. Короче, не вариант в комнату соваться сейчас. А куда? Олег чешет макушку и поджимает губы. Некуда, блин. — А! — вдруг вырывается у него, и он в страхе зажимает рот рукой. Дурак-дурак-дурак, заори тут ещё, ну! — Болван, — сам себе шепчет Олег и бежит к лестнице, на этот раз главной. Его босые ступни смешно прилипают к холодному полу, но Олежка об этом не думает. Не может даже — слишком много вещей, о которых нужно думать сиюминутно, и его детская голова пока не слишком с этим справляется. Не дышать очень громко, не топать, не выронить ничего из рук, не разбудить никого случайно, следить за звуками, не попасться на глаза воспиталкам или другим детдомовцам, не споткнуться и не умереть, блин, от страха. Олег поднимается на самый верх, взбирается по жутко качающейся железной лестнице, выкрашенной в уродливый зелёный цвет, хватаясь за ступеньки-прутья всего лишь одной рукой, толкает от себя квадратный люк и забирается на чердак. Он здесь был только один раз, когда прогуливался вокруг на второй день своего пребывания в детдоме, и заприметил на случай, что называется, всякий пожарный. На чердаке, как и ожидалось, кучи хлама, покрытые одеялами из пыли. Пол скрипит ещё сильнее, чем в коридоре: доски от сырости позеленели, потемнели и, кажется, совсем уж прогнили. Через крохотные квадратные окошки под крышу прорезается всё тот же синий лунный свет, поджигающий собой витающие в воздухе пылинки. Вдруг до Олега доносится звонкий всхлип и последующая за ним серия шмыгов. Плачет кто-то. Мальчик настораживается, подбирается весь, но решается идти на звук. У одного из окошек на тонком матрасе сидит одинокая крохотная фигурка в непропорционально огромной выцветшей пижаме и подрагивает то ли от холода (на чердаке было действительно прохладно для августовской ночи), то ли от слёз. Олег делает неуверенный шаг вперёд, и половица под ним ожидаемо предательски скрипит. Фигурка вздрагивает особенно сильно и резко оборачивается, громко икнув от испуга. Олежка узнаёт в нём своего странного соседа и обречённо-облегчённо выдыхает. Хотел от него подальше, а в итоге сам же к нему и пришёл — ну дурак! И где та его поразительная удачливость, о которой все говорят, теперь а? Рыжик смотрит на него дико, глаза синющие-синющие, распахнуты как-то слишком сильно, и вся краснота его лица резко сосредоточилась на его влажных щеках и по-птичьему остром носу. — Рыжий, ты чего тут? — осторожно спрашивает Олег и делает ещё один шаг. — Плачешь, что ли? Смеётся, ага. Ничего получше нельзя было придумать? Олег едва сдерживает порыв ударить себя по лбу, мысленно оценивая тупость вопроса по десятибалльной шкале. Останавливается на восьми с половиной. — Н-нет. Рыжий принимается утирать глаза и щёки от слёз, но судорожные вдохи всё равно сдержать не удаётся. — Да ладно, чего ты, — неловко говорит Олег и не менее неловко садится на край матраса, боясь, что сосед опять от него отшатнётся. — Я же не осуждаю. — И даже не скажешь, что я плакса? — недоверчиво уточняет рыжик на удивление едко. Олег озадаченно хмурится. — Нет? — Размазня? — Да нет, зачем? — Истеричка? — Что? — Девчонка? — Э-э… — Нытик? — Да нет же! — прерывает поток язвительности Олег. — Я же тебя не трогал никогда, что ты на меня-то всё это вешаешь? — Я не вешаю, — бурчит рыжий и утыкается взглядом в свои острые коленки. Они у него в ссадинах и синяках все, наверное, Олегу так, почему-то, кажется. — Я просто предупреждаю все твои будущие слова. Все так говорят, значит, и ты будешь. Зачем мне ждать? Олег удивлённо поднимает брови. — Я бы не стал! — Откуда мне знать? — ядовито спрашивает рыжий. — Если бы не отшатывался от меня, как от прокажённого, знал бы, — обиженно заявляет Олег. Ну и нафига Волков с ним заговорил вообще? Надо было сразу уйти. А то сидеть, обвинения какие-то выслушивать. неблагодарное это дело всё. Не-бла-го-дар-но-е! — Я думал, ты как они. Раздражение и обида немного отступают, когда Олежка смотрит на соседа. Он маленький такой, грустный. На него злиться оказывается сложно, поэтому остаётся лишь сочувствие очевидное в голосе подавить, язвительность поглубже затолкать и спросить совершенно просто: — Кто? — Все. Все они, — рыжий разводит руками в сторону и громко всхлипывает. Синие глаза его снова начинают слезиться. — Тихо-тихо, рыжий, не реви! — Олег неосознанно руки тянет к острым плечам, но быстро себя одёргивает. Слёзы пугают, их видеть совсем не хочется; да и не знает Олег, как рыжего, если что, успокаивать. Поэтому ничего лучше не придумывает, как тему перевести. Лишь бы повезло, лишь бы повезло — впору пальцы за спиной скрещивать. — Расскажи лучше, ты чего вообще тут сидишь? — Да блин… Сосед поворачивает голову в сторону окна, и Олег видит расплывшийся на скуле синяк, который почему-то не приметил сразу. Он присвистывает и подаётся вперёд, чтобы получше разглядеть. Щёки мальчика наливаются стыдливой краской, и Олег поспешно от него отодвигается. — Фига, — выдыхает он. — Подрался? — Хорошо, что не избили, — вскидывается рыжий и вновь прячет гематому в тени, заодно прикрывая её бледной ладошкой. — В смысле? Что произошло? Рыжий хищно щурится, губы недоверчиво поджимает. В его лице будто что-то животное мелькает, и глаза сверкают недобро. — Ты будешь смеяться, — решительно заявляет рыжий и кривится. — Не буду, — честно отвечает Олежка. — Я тебе не верю. Олег опять начинает злиться. Почему он вообще должен переубеждать этого чудика? — Знаешь что, — начинает он, — хотел бы посмеяться, сделал бы это уже давно. Или ты нормально говоришь, или я просто ищу другое место. Рыжий поджимается и отводит взгляд. Олег нетерпеливо дёргает ногой. Молчание затягивается, рыжий искусал всю свою нижнюю губу — Олег со вздохом начинает подниматься с места. — Я пошёл. — Стой! — восклицает дрогнувшим голосом рыжий и зажмуривается так, будто его сейчас ударят: даже голову вжимает в приподнятые плечи. Олег садится обратно на матрас. — То есть, погоди… я… если ты не хочешь, то я… ну, в смысле… — Рыжий, всё нормально, — перебивает Волков. — Вещай. Мальчик молчит ещё несколько секунд перед тем, как заговорить. Олег предпочитает тактично избавить его от разглядывания и смотреть на хлам вокруг. Не очень живописный, впрочем. — В общем, я… э-э, я во дворе сидел, там, — рыжий машет неопределённо рукой, — и, ну, рисовал… — Ты рисуешь? — тут же удивлённо выпаливает Олег. — Да, и что? — моментально нахохливается рыжий, становясь похожим на недовольного воробья. — Ничего! — Олег выставляет руки вперёд, как бы защищаясь. — Это круто. Рыжий опять смешно краснеет, опять от смущения, и — опять — шмыгает. Олегу это кажется даже милым. Однако молчание рискует вновь затянуться, и Волков поторапливает: — Так и что дальше-то? — А, точно, — сосед краснеет ещё гуще, если то вообще было возможным, и заламывает пальцы. — В общем, не понравилось этим придуркам, что я. не знаю я, что им не понравилось. Но мне никто, знаешь ли, не объяснял! — неожиданно резко выпаливает рыжий. — Сахаров оплеуху дал, Вовка тетрадку забрал, начал ржать и остальным показывать. Ну вот я и разозлился, и так. так обидно было! Ну я ударил его как-то невпопад, да тут мне и прилетело вдвое больше. Но это не плохо, — вдруг заявляет рыжий с довольной улыбкой и совершенно с толку Олега сбивает. — А чё хорошего-то? — Волков чешет чёрную макушку и озадаченно хмурится. — Я вообще. не бил никогда никого. Не умею, — рыжий стыдливо прячет взгляд. — Хотя тут все должны уметь, это правило такое: или ты, или тебя. А я всё не мог, и не хотел даже, но тут. меня как подменили. Вон, даже один раз Вовке по лицу съездил! Так приятно было… Ну, до тех пор, пока мне самому не прилетело. Но всё равно страшно, трындец просто. Они же почти все меня старше, а Саше вообще осенью пятнадцать будет. Ну куда мне? Но ладно Саша, я даже Колю нормально ударить не могу, а он меня на год младше! Но он, блин, мутант-переросток: мне в случае чего такая затрещина прилетит, что ещё три дня звёзды ловить буду. — Коля это белобрысый тот, с третьего? Рыжий кивает, и лицо Олега обалдевше вытягивается. — Да он же с меня ростом, если не выше! — Ага, и в два меня шириной, — фыркает рыжий, и Олег прыскает. — А тут-то ты почему? Отбой уже давно был, прятаться не от кого. — Я не прячусь! — случайное обвинение в трусости задевает мальчика. Олег делает мысленную пометку осторожнее с ним разговаривать. Что ни слово, то, блин, привет. — Там просто девчонки начали взрослых звать, ну и примчалась Валерьевна. Мальчики ей наговорили, что я первый полез, и вообще, якобы всегда их дразню и провоцирую. Их больше, да и я ей не нравился никогда, вот она меня и наказала. Поэтому сегодня я тут сплю. — Тут?! Это что за наказания такие? — Мне не привыкать, — пожимает плечами рыжий. — Поживёшь тут подольше, и не такое увидишь. Не так обидно было бы, если бы не в ночь на мой день рождения. Это же… блин, несправе-едливо! Тонкий голосок мальчика надламывается, он жадно глотает воздух и жмурится, чтобы из сапфировых глаз не брызнули слёзы. Олег испуганно замирает и хлопает короткими ресницами. — Эй, рыжий, ну чего ты куксишься, — он неловко кладёт ладонь на острую коленку соседа. — Зато ты не один теперь, ну? Не плачь, пожалуйста… — Да какой я тебе рыжий? — мальчик яростно трёт глаза и недовольно смотрит на Олега. — Ну а какой ты? Серый, что ли? — Волков коротко смеётся и ерошит спутанные огненно-красные волосы. — Самый настоящий рыжий. Мальчик пытается увернуться от чужой руки и отфыркивается. — Серёжа я! Имя у меня есть, вообще-то. — А, и правда Серый! — смеётся Олег, и Серёжа неуверенно смеётся вместе с ним. Серёжа. Хорошее имя, Олегу даже думается, что доброе. Се-рё-жа. Мягко так, спокойно. Тихо. — А ты сам чего тут? — спрашивает Серёжа, слабо улыбающийся Олегу. — А… Олег вдруг вспоминает, зачем он сюда пришёл. Он поднимает свою футболку и вытаскивает украденные из кухни пирожки и даже несколько конфет-батончиков «Рот Фронт» в красно-коричневых обёртках. — Э-э, вот… вот. Отчего-то Олегу вдруг становится очень неудобно. Серёжа внимательно разглядывает Олежкину добычу. — Проголодался, что ли, на ночь глядя? — с хитрой ухмылкой спрашивает Серёжа. — Не ужинал я, — бубнит себе под нос Олег. — Почему? Рыжий — Серый, Олег! Се-рый! — смотрит на Волкова с интересом, участием даже, и от этого становится только более неловко. — Наказали. — Почему-у? — продолжает настаивать Серёжа и наклоняет голову на бок. — Да не важно… — А я тебе всё рассказал! — недовольно скрещивает руки на груди Серёжа. Олег сердито хмурится и в первую секунду хочет огрызнуться и сказать, что никто его об этом не просил, но потом понимает — просил, причём он сам же. Олежка тяжело вздыхает и нехотя отвечает. — Пекарню видел в конце улицы? — Серёжа торопливо кивает, трижды, чтоб наверняка. — Я оттуда булку пытался стащить, но не вышло. Поймали и сюда притащили. Чуть ухо не оторвали, блин. — Да ты, походу, клептоман, — хмыкает Разумовский. — Кто-кто? Серёжа хихикает, прикрыв рот маленькой ладошкой. Олежка немного стесняется своего вопроса в первую секунду, но Серёжа, хоть и оказался очень язвительным, всё равно кажется Олегу довольно добрым, так что смущение пропадает. Серёжины усмешки колкие, но, вроде, не злые, и выходят из него будто по привычке. — Тот, кто ворует неосознанно. Вот это обвинения! Олег аж привстаёт. — Да я же не себе! — принимается оправдываться, хотя и не должен, вроде. Но честь защитить необходимо, как же это так! — Там девочка какая-то была, то ли Валя, то ли Варя, мелкая совсем. Сидит в углу, значит, ревёт. Ну я подошёл, спросил, что случилось, ну она и говорит, мол, у неё кто-то порцию завтрака забрал, да она спросить побоялась. На кухню я лезть застремался, тут повариха вообще жуткая! Ну и пошёл в пекарню, думал, порадую мелочь. Короче, ни себе ни людям вышло. — Жалко, — сочувственно говорит Серёжа и поджимает ноги к груди. — Ты сам-то ел? Серёжа неуверенно кивает и прячет взгляд, вновь порозовев. — А если честно? Серёжа вздыхает. — Нет. Но мне не надо! — пылко заявляет он. — Ты же девочке брал, ей и отдай. — Да она после этого обедала и ужинала, а ты, походу, нет. Так что на, — Олег отдаёт соседу два из трёх украденных пирожков и половину конфет, настойчиво впихивая их ему в руки, — ешь. Не очень сытно, конечно, но лучше, чем ничего, правда? Серёжа неуверенно кивает, но еду не берёт. — Ну, Серый-рыжий, ты чего? — Тут не ровно. — Да забей, бери давай, пока я не передумал, — настаивает Олег. — Тогда возьми себе два пирожка, а я один возьму. — Да Господи! — цыкает недовольно Олег и закатывает глаза. Он берёт один пирожок и ломает его напополам. Выходит не очень ровно, и, прикинув на глаз, он всё равно отдаёт больший кусок Серёже. Ему сегодня явно больше него досталось, а Олегу и не жалко. Серёжа замечает это и хмурится — ему жалость не нужна, он хочет, чтобы честно. — Нет, вот тот, — мотает головой Серёжа и указывает на кусок в руке Олега. Волков быстро запихивает его в рот и с абсолютно невинным видом начинает его пережёвывать. — Эфот? — с набитым ртом спрашивает Олег, и Серёжа неожиданно смеётся. — Ифвини! Они разговаривают ещё немного: Серёжа часто хихикает, а Олег часто его смешит. Ему нравится слышать неуверенные смешки, нравится быть их причиной. Это заставляет Олега немного загордиться — именно он смог развеселить нелюдимого рыжего мальчишку, именно его тот подпустил к себе, именно над его глупыми историями смеётся. Есть в этом что-то. особенно приятное. Важное. Мальчики съедают всё, что принёс Олег, а фантики горсткой складывают около матраса. Олег решает, что уйти было бы некрасиво, и остаётся на ночь с Серёжей, засыпает в абсолютно неудобной позе у него в ногах, перед этим совершенно сонным голосом поздравив его с днём рождения. Серёжа долго не спит и лежит, глядя в тёмный деревянный потолок чердака с глупой счастливой полуулыбкой и изредка поглядывая на сопевшего Олега, пока его глаза сами не закрываются. На следующее утро их будит воспитательница и наказывает за украденные конфеты.