ушла в монастырь кроссворд
Православная Жизнь
Монашество формально не входит в число церковных Таинств, но по сути им и является: в постриге человек дает обеты и меняется, вплоть до смены имени. В какой-то степени (очень осторожно) монашество можно назвать вторым Крещением. К сожалению, как некоторые крестятся без осознания истинного смысла этого Таинства, так и монашество зачастую понимают в корне неверно.
1. «Монахи спасутся вероятнее, чем миряне»
Наивное и совершенно ошибочное представление, будто монашество само по себе делает человека ближе к Царствию Небесному. Известная история об Александрийском сапожнике, который простым семейным благочестием преуспел в стяжании спасения больше, чем монах-пустынник, свидетельствует, что миряне ничем не греховнее монахов. Монашество – это образ жизни и, так сказать, нацеленность на спасение.
А вот судимы за свои грехи монахи будут гораздо сильнее, чем миряне. Чтобы это понять, достаточно посмотреть на иллюстрацию к «Лествице» преподобного Иоанна: лестница, по которой карабкаются монахи, а их ангелы пытаются поддерживать, а бесы – столкнуть вниз. Чем выше заберешься – тем сильнее падение.
2. В монашество – за карьерой?
Как ни странной, есть люди, которые стремятся сделать в монашестве церковную карьеру. Мужчины хотят стать настоятелями, а затем архиереями, женщины – игумениями. Не будем считать их обыкновенными честолюбцами: чаще всего в таких случаях искатель монашества надеется принести пользу Церкви, построить что-то новое, сломать несовершенные порядки и так далее.
Во-первых, жизнь церковного карьериста просто невероятна скучна – ни рыба, ни мясо, ни вкуса, ни запаха. Либо человек становится плохим монахом, нарушающим обеты; либо он становится монахом подневольным, вынужденным жить совершенно не близкой ему жизнью в ожидании заветного епископства. Митрополит Иларион (Алфеев) пишет более жестко: «Нередко такие люди уже в зрелом возрасте оказываются перед ситуацией, когда понимают, что их желание недостижимо, что они «выпали из обоймы» или так и не вошли в ту «обойму», которая поставляет кадры для архиерейского служения. И наступает страшнейший кризис. Человек понимает, что он погубил свою жизнь, лишившись многого ради иллюзии».
Во-вторых, Церковь не нужно спасать, в ней нужно спасаться. То есть пытаться защитить Церковь как свою религиозную общину, преодолевать какие-то трудности – вполне достойное дело. Но делать это надо на своем месте, не рваться куда-то. Это и есть то самое христианское смирение, без которого спастись невозможно.
3. Монах по послушанию
Принимать судьбоносные решения по послушанию – нельзя! Пожалуй, ничего нельзя добавить к словам «отца современного монашества» святителя Игнатия (Брянчанинова):
«Прекрасно ваше желание – находиться в полном послушании у опытного наставника. Но этот подвиг не дан нашему времени. Его нет не только посреди мира христианского, нет даже в монастырях. Умерщвление разума и воли не может быть совершаемо человеком душевным, хотя бы и добрым и благочестивым. Для этого необходим духоносный отец, только перед духоносцем может быть явна душа ученика, только он может усмотреть, откуда и куда направляются душевные движения наставляемого им. …
Действительно, мы не можем прозреть, насколько стоящий перед нами старец «духоносен». Даже лучший из старцев может оказаться в прелести, просто ошибиться, не понять человека. Поэтому советы мудрых священников стоит слушать, но относиться к ним трезво. Самые опытные духовники – только люди.
4. В монастырь – от несчастной любви!
Хорошо, если в монастыре настоятель/ница с опытом, и послушание затянется на несколько лет – а там и героиня остынет. Плохо, если в монастыре ее примут с распростертыми объятиями, через два месяца она напишет прошение на постриг, которое тут же будет исполнено – чтобы помочь сестре справиться со страстями.
5. «О, как прекрасно монашество!»
А попробую-ка я себя в монастыре!
Нет, дорогой друг. Так в монастырь не уходят. В миру тоже красиво и прекрасно. И труды могут быть не менее скромные, и молитва не менее глубокая. А в монашестве могут быть послушания на коровнике, в канцелярии, в трапезной – физически или интеллектуально тяжелые, скучные, раздражающие, лишающие не то что молитвы – обычного здоровья.
Единственный смысл монашества – желание полностью и безоговорочно посвятить себя Христу. Страх, что в суете дней отдалишься от Него, и радость от того, что можешь быть рядом с Ним.
Монахиня Елизавета (Сеньчукова)
Как я в 17 уходила в монастырь и о последующих 20 годах моей жизни
Истории настоятельницы Спасо-Преображенского монастыря в Усолье монахини Сергии (Старковой)
Монахиня Сергия (Старкова)
От автора: Многие мои рассказы («Пельмени для Витальки», «Сей род ищущих Господа», «Короткая история о недолгой жизни Славы-чеха» и другие) написаны по историям сестер Казанской Трифоновой женской пустыни и ее духовника игумена Савватия (Рудакова). Сегодня, дорогие читатели, мне хочется поделиться с вами новыми историями, которые поведала мне бывшая сестра этого монастыря, а ныне настоятельница Спасо-Преображенской обители в Усолье монахиня Сергия.
Как меня в детстве прозвали «монашкой»
«Монашкой» меня прозвали бабушки-прихожанки деревенского храма за мое недетское усердие к молитве и церковной службе.
В родном поселке Ляды Пермского края в годы моего детства церкви не было, но каждое лето мама отправляла меня к бабушке в село Серга Кунгурского района. Там храм имелся, правда, сильно пострадавший, практически разрушенный в годы гонений на Церковь. Один из приделов сельчане восстановили – в нем и проходили церковные службы.
Бабушка всегда брала меня с собой в храм, и я там была единственным ребенком, потом подростком, а в старших классах – единственной девушкой среди старушек. Бабушка пыталась приобщать к службам моих двоюродных сестер и братьев, но они начинали баловаться и быстро убегали на улицу к более интересным для них занятиям.
Я же очень любила молиться в церкви; церковное пение, огоньки лампадок и свечей, старинные образа – все это западало мне в душу, грело. Дома я напевала мотивы тропарей и церковных песнопений, и для меня поход с бабушкой в храм всегда был как праздник, как что-то таинственное и необыкновенное. Так что я с детства знала, что такое Литургия, что такое всенощное бдение…
Моя иноческая жизнь началась еще дома
Когда училась в десятом классе, у нас в Лядах построили часовню в честь Иверской иконы Божией Матери, и я стала уже туда ходить. Помогала на клиросе, пела и читала, посещала воскресную школу.
С одной стороны, я была обычным ребенком, не какой-то затворницей, вместе с ребятами играла во дворе. С другой стороны, став старше, не гуляла с мальчишками, дискотеки были мне совершенно не интересны. Ежедневно выполняла молитвенное правило.
Я родилась в 1982 году, в конце 1990-х у нас уже появились духовные книги, и я читала авву Дорофея, Иоанна Лествичника, восхищалась подвигами старца Иосифа Исихаста. Так моя иноческая жизнь началась, можно сказать, еще дома: в сердце зажегся огонек, ревность по Богу. Меня привлекала иная – не мирская – иноческая жизнь.
Есть ли воля Божия на мой выбор?
И вдруг из-за купола вылетел белый голубь! Для меня это было знаком
Когда еще училась в школе и думала о монашестве, мне очень хотелось узнать, есть ли воля Божия на мой выбор. Как-то мы поехали в Дивеево, там тогда уже восстанавливали монастырь. И у меня был такой помысл: благословиться на иночество у преподобного Серафима Саровского. Очень хотелось, чтобы преподобный через какие-то обстоятельства или через духовного человека дал мне знак о правильности выбранного мною пути.
Пошли препятствия: внезапно мне сказали, что билетов на поездку больше нет. Потом добавили: можно приехать утром прямо к автобусу, и если кто-то не явится, то меня возьмут.
Приехала утром, и действительно, кто-то не явился, и меня взяли. Помню, подумала: значит, есть воля Божия, чтобы я благословилась у преподобного Серафима.
В Дивеево мы поклонились мощам преподобного, помолились на службе. Когда уже уезжали поздно вечером, вышли с подругой на улицу к автобусу – наших еще никого не было. Повернулись лицом к собору с мощами преподобного и запели на прощанье: «Царице моя Преблагая, Надеждо моя Богородице».
На фоне ночного неба храм весь светился от подсветки, и вдруг из-за купола вылетел белый голубь. Он три раза облетел вокруг купола, то появляясь перед нами, то снова скрываясь, а потом растворился в темноте. Для меня это было каким-то символом, знаком.
На монастырских послушаниях
«У тебя теперь прямой путь к Небесам!»
Потом мы поехали в Санаксарский монастырь, там тогда подвизался старец Иероним (1932–2001). Когда я подошла к нему – даже слова вымолвить не могла: от него исходила такая благодать, такая невероятная любовь, он просто весь светился каким-то неземным, Фаворским светом.
Старец всех, кто к нему подходил, встречал приветливо, благословлял, некоторым что-то говорил. Когда я подошла, то даже спросить ничего не сумела, просто заплакала от нахлынувшего умиления.
А старец посмотрел на меня внимательно и ласково сказал:
– Что же ты плачешь?! Не плачь! Смотри: у тебя теперь прямой путь к Небесам!
И он повел рукой вверх.
После этой поездки у меня больше не оставалось сомнений в правильности выбранного мною пути.
На монастырских послушаниях
Казанская Трифонова пустынь
Когда заканчивала школу, у меня был хороший аттестат, и я, наверное, могла бы поступить в любой вуз. Мама работала бухгалтером, и вместе с папой они настаивали, чтобы я поступала на экономический факультет. Я же вместо института поехала в Успенский монастырь в Пермь, побывала там на службе.
Потом одна бабушка, прихожанка нашего храма, пригласила меня съездить вместе с ней в Чусовские Городки, в Казанскую Трифонову пустынь, и я очень обрадовалась.
Мы туда приехали, и я была просто очарована красотой этого места, приветливостью и гостеприимством сестер монастыря и его духовника. Мне очень захотелось там остаться. Батюшка, игумен Савватий, меня как-то сразу приметил, пригласил приезжать, видимо, почувствовал мое монашеское устроение.
Божий призыв к монашеской жизни
У меня было такое сильное горение… С чем это можно сравнить? Когда человек женится, выходит замуж, он думает: я так сильно люблю моего избранника или избранницу, хочу прожить с ним всю жизнь, какие бы ветры ни дули, какие бы испытания ни пришлось нам перенести.
И я чувствовала такое же сильное желание подвизаться в монастыре, такой же Божий призыв к монашеской жизни. Именно это горение дало мне силы преодолеть позднее неизбежные искушения и препятствия.
Родительское благословение
Когда вернулась домой – боялась сказать родителям о своем решении. Я у них одна, и точно знала, что они будут против. Наконец решилась и сказала, что хочу поехать и пожить какое-то время в Казанской Трифоновой пустыни. Они это очень тяжело переживали, но не стали мне препятствовать, позволили сделать этот выбор. Я до сих пор чувствую по отношению к ним огромную благодарность, потому что у многих сестер в монастыре родители не только были против, но и всячески им препятствовали, даже приезжали и пытались забрать домой.
Летом 2000 года я сдала последние экзамены в школе, пришла домой, встала на колени перед родителями и попросила у них благословения идти в монастырь. Мама взяла Иверскую икону Божией Матери, благословила меня, и мы все вместе заплакали. Нам всем было страшно: родителям – отпускать неизвестно куда 17-летнюю дочь, мне – впереди все неведомое, неизвестное.
Я позвала маму поехать с собой, чтобы она увидела эти прекрасные места на берегу Чусовой, увидела монастырь, трапезную, храм, познакомилась с батюшкой и сестрами.
Казанская Трифонова пустынь
Когда человек уходит в монастырь – его семье дается Ангел-Хранитель
И вот мы с мамой поехали в Казанскую Трифонову пустынь. Мама всю дорогу плакала – переживала, куда она везет свою дочку. Когда приехали, сразу пошли к духовнику. Батюшка принял нас очень ласково, сказал маме, чтобы не переживала, что все будет хорошо. Мама осмотрела монастырь, поняла, что здесь хороший духовник, приветливые сестры, благополучная обстановка, и несколько успокоилась, утешилась.
На прощанье я ей сказала:
– Мама, не плачь больше! Я читала, что когда человек уходит в монастырь, то его семье дается Ангел-Хранитель, который оберегает родителей и родственников монаха…
И действительно, оглядываясь назад, я вижу: за годы моего иночества и монашества у моих родителей всегда все было благополучно, спокойно и гладко – без особых скорбей и происшествий, словно Господь оберегает мою семью.
Казанская Трифонова женская пустынь
«Что произошло у вас дома?»
Мама и папа уже много лет постоянно ходят в храм, исповедуются и причащаются.
Как-то, некоторое время спустя после моего ухода в монастырь, я позвонила домой, услышала мамин голос и почувствовала особую благодать.
– Мама, я чувствую, что у вас с папой произошло что-то хорошее… Что произошло у вас дома?
Мама сразу поняла меня и радостно ответила, что они с папой повенчались.
Мы горели духом
Юными девичьими руками мы восстанавливали храм, меняли полы, красили, белили…
Когда я только пришла в монастырь, там было очень много молодежи. В те годы был такой особый Божий призыв. Открывались и восстанавливались монастыри, и нужно было, чтобы они наполнились теми, кто будет их возрождать. И вот множество молодых людей откликнулись на этот Божий призыв.
Мы пришли, мы горели духом, были сильными, смелыми. Своими юными девичьими руками восстанавливали храм, меняли полы, выносили мусор, красили, белили, штукатурили, разводили огороды, пасли скотину, готовили на печи обед – нам все было по плечу.
Мы были единомышленниками. По вечерам собирались и читали Толкование на Евангелие, жития святых, обсуждали – нам все это было очень интересно, грело душу.
Позднее часть молодежи отсеялась по разным жизненным обстоятельствам: много званых, но мало избранных.
А сейчас такого нет. Все уткнулись в свои телефоны… Сейчас в монастырях в основном подвизаются те, кто пришел сюда в 1990-е годы. Молодые приходят гораздо реже, и отчего-то они чаще всего приходят очень больными людьми – и душевно, и телесно.
Насельницы и духовенство Казанской Трифоновой пустыни
С игуменьей и сестрами Казанской Трифоновой пустыни
«Будешь игуменией»
В первые годы моей жизни в обители к нам приезжал протоиерей Михаил Старков. Он был духовным чадом очень почитаемого на Урале старца протоиерея Николая Рагозина, который ныне почивает в крипте под нашим храмом. Отец Михаил был уже в годах и иногда немного юродствовал. Как-то он меня задержал и сказал:
– Будешь послушницей, будешь инокиней, будешь монахиней…
Я ждала, что он добавит: «Будешь схимонахиней». Но он сказал:
Я тогда еще даже послушницей не была и не придала его словам особого значения. И вспомнила об этом, только став настоятельницей Спасо-Преображенского монастыря в Усолье. Но до этого было еще долгих двадцать лет.
Праздник в Казанской Трифоновой пустыни
Монастырские послушания
Через год моей жизни в Казанской Трифоновой пустыни мне дали подрясник, через два постригли в инокини с именем Феврония. Трудилась на самых разных послушаниях. Первое – это, конечно, конюшня. Через нее обычно проходят все послушники. Возьмите владыку Тихона (Шевкунова) – и он тоже проходил это послушание.
Потом кухня, просфорня, клирос, пекарня – всему приходилось учиться.
Тани больше нет – есть Феврония
Иноческий и монашеский постриг – это погребение ветхого человека и рождение нового. Ты умираешь для мира, чтобы родиться в ангельском чине. Стоишь в белой срачице с распущенными волосами, а потом ползешь по полу из притвора храма к амвону, и от посторонних взглядов сестры ограждают тебя своими мантиями. Поют «Объятия Отча отверсти ми потщися» – и перед тобой проносится вся твоя жизнь. Слезы льются ручьем.
Когда приняла иноческий постриг, написала родителям: «Мамочка и папочка, меня постригли с именем Феврония. Тани больше нет. Есть Феврония».
И мама с папой потом признавались мне, что когда прочитали мою записку – плакали: у них было такое чувство, что их дочь Таня на самом деле умерла.
Послушания в монастыре
Старец Иоанн (Крестьянкин): «Никогда не унывайте!»
Мы с сестрами часто ездили в Печоры, посещали старца Иоанна (Крестьянкина), потому что наш батюшка отец Савватий был его духовным чадом.
Помню, как мы, три инокини, пришли к нему, и старец стал помазывать нас святым маслом. Нарисовал сестрам крестик на лбу, а мне почему-то крестик нарисовал трижды.
Когда отец Иоанн нас принимал, то часто повторял:
– Никогда не унывайте!
Я обычно заранее готовила вопросы, которые хотела задать старцу, но когда мы заходили к нему в келью – все вопросы отпадали сами собой, такая от него исходила благодать. Ничего больше не хотелось спрашивать – только быть рядом с ним.
Скит святой праведной Анны
В 2006 году меня назначили старшей сестрой в скит святой праведной Анны. Он был построен нашим духовником на берегу Чусовой недалеко от монастыря. Монашеская жизнь и службы там проходили по афонскому уставу. У нас, по милости Божией, появилась даже частица мощей святой праведной Анны.
Священники, которые бывали на Афоне, приехав в наш скит, отмечали у нас и росписи, и архитектуру храма, и атмосферу – все в афонском стиле.
Старшая сестра должна встречать каждого гостя как Христа – с радостью. Ты угощаешь человека кофе и лукумом, утешаешь его, радуешь – ничего особенного, а человек хочет жить.
Скит святой праведной Анны рядом с Казанской Трифоновой пустынью
Молитвенная помощь святой праведной Анны
Праведная Анна откликалась на молитву просивших о даровании им чада
Наш скит – место особенное, у нас бывают ночные бдения: сестры молятся каждую ночь. К нам приезжали бездетные молодые пары, молились о даровании им чада, и святая праведная Анна откликалась на их молитву. Я даже вела летопись, записывала о рождении младенцев по молитвенной помощи святой.
Вот один из примеров: девушка вышла замуж. Год, два, три – детей нет. Говорю ей:
– Иди к праведной Анне, проси ее молитвенной помощи.
Она идет, просит и вскоре уже звонит мне, чтобы поделиться своей радостью: она ждет ребенка.
Старшая сестра скита святой праведной Анны
Я была первая, кого постригли именно в скиту
Спустя 20 лет моей жизни в монастыре меня постригли в монахини. Я была первая из сестер, кого постригали в скиту. Особенно не надеялась, что духовник согласится на мою просьбу, просила о заступничестве святую праведную Анну – и батюшка, на удивление, легко согласился и постриг меня в монахини именно в скиту с именем Сергия в честь преподобного Сергия Радонежского.
На подворье монастыря
Послушание настоятельницы монастыря
В 2017 году меня поставили старшей сестрой на монастырское подворье в поселок Мыс, а недавно, в 2021 году, я узнала, что владыка Соликамский и Чусовской Зосима принял решение благословить мне послушание настоятельницы Спасо-Преображенского монастыря в Усолье.
Мне было страшно покидать отчий дом – родной монастырь, где я выросла и стала монахиней. Страшно расставаться с родными мне сестрами Казанской Трифоновой пустыни. Но в то же время была внутренняя уверенность, что так надо. Это был очередной раз, когда Господь тебя призывает – и ты идешь. Я видела в этом Промысл Божий, и духовник тоже сказал мне, что отказываться нельзя.
Монашеский постриг в скиту
В день пострига в монахини с игуменией Казанской Трифоновой пустыни матушкой Ксенией
В день пострига в скиту с духовником монастыря игуменом Савватием
Все здесь дышит стариной и историей
Когда я приехала в Усолье – словно попала в XVIII век. Все вокруг меня – палаты исторического музейного комплекса, храмы, здания – было таким, как во времена Строгановых.
Бытовые удобства, кстати, тоже. Точнее сказать, они полностью отсутствуют: привозная вода, нет водопровода, газа, канализации.
Но здесь очень красиво, все дышит стариной и историей.
Спасо-Преображенский монастырь
Спасо-Преображенский собор
Приезжайте к нам в гости!
Подвизаются у нас в монастыре пять монахинь, все они уже в возрасте, молятся и трудятся с утра до вечера, настоящие подвижницы духа.
Я благодарю Бога за мой монашеский путь и возможность потрудиться на благо Матери-Церкви.
Приезжайте к нам в гости! Всех паломников обязательно поселим, накормим и утешим! Преподобный Сергий, в честь которого меня назвали, завещал братии всех принимать в святых обителях, кормить, утешать и оказывать страннолюбие.
На прощание хочу поздравить с праздником Пасхи – светлого Христова Воскресения всех читателей портала «Православие.ру»! Храни Господь!
Старинный храм построен Строгановыми в 1733 году
Будем усердно молиться за всех, кто сможет оказать нам посильную помощь. Имена для молитвы можно указывать в комментариях к статье, присылать по почте, по телефону.
Для пожертвований:
карта Сбербанка 2202 2008 9569 3248, привязанная к телефону 8 919 463 05 94 – Татьяна Юрьевна Старкова (монахиня Сергия).
Адрес: 618460 Россия, Пермский край, Усольский район, город Усолье, Спасская улица, 12. Спасо-Преображенский монастырь.
Жизнь в монастыре: почему прийти проще, чем уйти
За пять лет в двух обителях наш корреспондент едва не разучилась говорить и думать
В прошлом номере мы опубликовали первую часть записок нашего корреспондента Жанны Чуль, которая пять лет прожила в монастырях. Сначала в богатом и знаменитом Воскресенском Новодевичьем, что в Петербурге. Потом — в бедном Иоанно-Предтеченском, что в Москве. Сегодня мы заканчиваем публиковать этот уникальный текст о современных монастырских нравах.
«Вернись немедленно!»
Я ушла из Новодевичьего монастыря в Петербурге, потому что сил не было терпеть такую жизнь. Миф о доброй матушке-игуменье был развеян ею же. Я долго собиралась с духом, перебирала возможные варианты ухода. Помог случай.
30 сентября игуменья София праздновала день ангела. Обычно этот праздник — день святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии — приравнивался по торжественности к приезду в обитель патриарха. За несколько дней у сестер и минутки свободной не выдавалось: они мыли, чистили, закупали множество продуктов для пышной трапезы. Из цветов плели гирлянды и составляли громадные клумбы. Храм празднично украшался. Гости шли длинной чередой. Тех, кто чином попроще, игуменья принимала в храме и в сестринской трапезной. Представителей власти и бизнесменов потчевала деликатесами и наливками в собственном домике. Сестрам в свой день ангела мать София тоже сделала подарок. Подарила каждой набор: книга, иконка и пачка чая. Я на праздничную трапезу не пришла: была дежурной по храму. Да и не очень-то хотелось. Отношения у нас с матушкой уже были напряженные.
Новая обитель
Дома я долго не могла вернуться к нормальной жизни. Ведь в монастыре привыкла работать без выходных. Порой невзирая на боль и плохое самочувствие. Не считаясь со временем суток и погодными условиями. И хотя была вымотана физически и морально, продолжала и дома по привычке вставать в шесть утра. Чтобы занять себя и как-то сориентироваться, что делать дальше, ездила в Стрельну, в Троице-Сергиеву мужскую пустынь. Посещала богослужения. Помогала убирать храм, работала в огороде. Требовались душе покой и отдых, какая-то перемена. И я поехала в двухнедельное путешествие в Израиль. Посетила Иерусалим и главные места в жизни Иисуса Христа: Назарет в Галилее, гору Фавор, омылась в реке Иордан… Когда вернулась, отдохнувшая и просветленная, священник пустыни отец Варлаам, на мой вопрос, что же мне делать дальше, благословил ехать в Москву в Иоанно-Предтеченский женский монастырь. Я о нем прежде не слышала. Нашла в Интернете адрес. Собралась в дорогу. Мама плакала. Так же горько и безутешно, как и три года назад, когда я уходила в Новодевичий монастырь…
С трудом нашла в Москве эту обитель, долго кружила вокруг нее, хотя от метро «Китай-город» было до монастыря пять минут ходьбы пешком. На звонок в дверь на крыльцо вышла приветливая миловидная сестра в черном монашеском облачении. Она провела меня к игуменье Афанасии. Я пришла очень вовремя: через полчаса настоятельница уезжала в больницу, где ей предстояло провести три недели. Когда меня вели наверх по лестнице, отметила про себя, какая кругом разруха и грязь. И, конечно, в дальнейшем тоже постоянно сравнивала свою жизнь в первом монастыре и в теперешнем.
Глушь возле Кремля
Игуменью Афанасию сестры видели редко: или во время богослужения, или если сама к себе в келью вызывала. Матушка была серьезно больна — даже ходила с трудом. Так и сидела все время у себя в келье. На общую трапезу игуменья не спускалась из-за больных ног. Три раза в день к ней с подносом еды поднималась особо приближенная женщина, которая работала по найму поваром. За годы в монастыре она нашла к игуменье подход, они подолгу вели беседы за закрытыми дверьми. От Натальи игуменья узнавала все новости обители и была в курсе жизни сестер. Когда у Натальи был выходной день, еду благословляли приносить кому-нибудь из сестер. А поднос с пустой посудой игуменья выносила в коридор и ставила на аквариум с золотыми рыбками.
По сравнению с Воскресенским Новодевичьим этот монастырь был куда проще. Хоть и находился Иоанно-Предтеченский в десяти минутах ходьбы от Кремля, бедность была такая, как будто в глуши лесной жили сестры. В Новодевичьем я принимала душ каждый день. А здесь — экономили воду. Для сестер и игуменьи стало потрясением, когда они узнали, что я моюсь ежедневно. Душ, как оказалось, настоящий монах принимает раз в неделю (а лучше и в две!). Телефон с городским номером прослушивался. Такой же аппарат стоял в келье у благочинной, и в любую секунду среди разговора можно было услышать в трубке сопение бдящей порядок сестры: думай, что говоришь, и не празднословь. Свет гасили по всему монастырю еще до одиннадцати часов вечера. В Новодевичьем же у нас во всех коридорах горел ночной свет. Конечно, к бережному отношению к электроэнергии там взывали, но не настолько, чтобы по ночам проверять. Игуменья София благословляла в храме вешать объявление: «В монастыре долг по электроэнергии 3 миллиона рублей. Просим прихожан пожертвовать на оплату долга». А в Иоанно-Предтеченском просто экономили…
В комнате с высоким под три метра потолком, куда меня поселили в новом монастыре, свисали лохмотья штукатурки. Окно было закрыто и наполовину завешано,
как делают это в деревне, серой застиранной задергушкой. Стены закопченные и
грязные. На полу, между покосившимися шкафами — включенные на полную мощность обогреватели. Спертый воздух: тяжелый запах горелого воздуха, смешанный с запахом пота и старых вещей. Как позже призналась мне монахиня Анувия, все эти столы и шкафы подобраны были на помойке.
Кроме меня, еще три жильца. Две инокини — мать Алексия и мать Иннокентия (позднее с ней у нас шла постоянная борьба за открытое окно. Даже в теплую погоду она велела его закрывать — боялась простудиться) и послушница Наталья. Комната перегорожена веревками, на которых висят одинаковые серые от грязи большие лоскуты ткани. У каждой сестры за занавеской горит свечка или лампадка. В моем закутке кровать, на стене — тканый ковер с изображением Божией Матери «Умиление». Стул, стол с провисающими ящиками, тумбочка. В углу — полка с иконами и лампадкой. Я бессильно опустилась на стул. Заснуть в эту ночь мне не удалось. За занавеской я чувствовала себя как в норе. Воздуха не было совсем. Кровать жалобно скрипела. А все три мои соседки, едва улеглись и погасили свет, начали… храпеть! Это был самый настоящий кошмар. По потолку носились причудливые тени от мерцающих лампад. Я не выдержала и тихо заплакала. Забыться, провалиться в тяжелый сон мне удалось только под утро. Едва я задремала, зазвонил колокольчик: подъем!
Суп нищим
Для начала дали мне послушание — фотографировать (почему-то никто не хотел брать в руки фотоаппарат) все события и внутреннюю жизнь обители, помогать на кухне повару в приготовлении трапезы, мыть посуду вечерами. Иногда я мыла и лестницу, ведущую наверх в сестринские кельи.
Позже мне доверили кормить нищих у ворот. Это было морально тяжелое послушание. К двум часам дня к воротам выносился стол. Со всех сторон начинали стекаться бомжи. Многих мы уже знали в лицо, но приходили и те, кто попал в трудную жизненную ситуацию — например, обокрали человека на вокзале. В строго назначенный час все эти несчастные спешили в Иоанно-Предтеченский монастырь. В этом тоже было огромное отличие двух обителей. В Новодевичьем, несмотря на всю его роскошь, сухой корки не получит просящий, пока не отработает. Однажды меня остановил мужчина, оборванный, еле держащийся на ногах от слабости. Он просил всего лишь хлеба. Я обратилась за благословением на это к ризничей, которая осталась за старшую в обители, пока игуменья находилась в отъезде. Она была неумолима: пусть хотя бы подметет двор.
Нищим (их ласково называли «бедненькими») в Иоанно-Предтеченском монастыре выносили суп в одноразовой пластиковой тарелке, два куска хлеба и жидкий чай. Их голодные глаза загорались при виде еды! Бомжам постоянно требовались одежда и обувь. Поэтому в монастыре был налажен круговорот одежды. Прихожане приносили ненужную одежду. Нищие моментально расхватывали выносимые им, особенно по лютой зимней стуже, варежки, носки и шапки.
Массаж — богачам
В Новодевичьем монастыре долгое время арендовали помещения различные организации. Кроме платы, они дарили сестрам подарки к праздникам. Косметическая фирма «Рив Гош», например, снабжала монахинь шампунями и гелями для душа. Когда срок аренды закончился и организациям ее не продлили, игуменья стала искать применение освободившимся помещениям. Хотела семейный детский дом устроить, но сестры запротестовали, забоявшись ответственности. Тогда, по благословению патриарха Кирилла, София устроила в этих помещениях архиерейскую гостиницу. Каждая келья по своей роскоши мебели и утвари соперничала с самым дорогим мирским отелем. Пол устлан пушистым ярким ковром. В трапезной в огромной келье весело трещали канарейки. На нижнем этаже расположились сауна, массажное кресло и даже бассейн. Унитазы в особо роскошных кельях были с подсветкой и функциями омывания и массажа, даже функция «клизма» предусмотрена… А в Иоанно-Предтеченском в это время глубоких тарелок для супа не на всех едоков хватало! А унитазы были еще советских времен — чтобы спустить воду, надо было дергать за веревочку.
Судьба балерины
Удивительное все-таки создание человек: сколько же он может вынести!? Но, как говорится, каждому крест по силам дается. Инокиня Евсевия, с которой первые дни мне пришлось делить и келью, и послушания, — хрупкая женщина пятидесяти лет. На момент нашего с ней знакомства ее монашеский стаж был семнадцать лет. Интересно, что в прошлом она окончила Ленинградское хореографическое училище имени А. Я. Вагановой и была балериной Мариинского театра. В монастырь ушла накануне ответственных длительных гастролей театра в Японию… Основное ее послушание — старшая просфорница. Мне довелось в первый месяц трудиться в просфорне. Без преувеличения скажу: печь просфоры — тяжелейшая работа.
Те, у кого там послушание, встают раньше всех. На утреннюю службу не идут — в самой просфорне зажигают лампаду перед иконой Иисуса Христа и читают молитвы. И только после этого приступают к работе.
В просфорне мы проводили весь день: с 6 утра и до 16–17 часов вечера. Все это время — на ногах. Присесть некогда — пока одна партия просфор выпекается, другую надо вырезать из теста. Обедали наспех и всухомятку. Здесь же, примостившись на краешке разделочного стола. В маленьком помещении очень жарко, душно. Противни с «верхами» и «низами» просфор тяжелые — из железа. Вырезать будущие просфоры надо очень аккуратно, по строго определенному размеру, иначе получатся кривобокими, а это — брак. Мать Евсевия была незаменима на этом послушании. Я удивлялась: откуда у нее, такой болезненной и хрупкой, столько сил? Ведь работой в просфорне не ограничивался список ее послушаний. Была она также помощником келаря (заведующий трапезной), в швейной мастерской помогала, по храму церковничать (следить за свечами и чистотой икон) ее ставили. Я, набегавшись по послушаниям, так уставала, что падала в конце дня в келье на кровать и моментально засыпала. А за занавеской мать Евсевия еще полночи читала бесконечные молитвы, каноны, акафисты, жития.
Несчастный случай в просфорне
Случались и серьезные неприятности: сестры от постоянной усталости и недосыпания становились рассеянными и могли сломать руку или ногу. Послушница Наталья (я удивилась, когда узнала, что ей всего 25 лет: в платке, надвинутом на самые глаза, с огрубевшей кожей, постоянно насупленная, она производила впечатление бабушки за 60…) готовилась стать инокиней, а время ожидания пострига коварно и полно искушений — это настолько естественно в монастыре, что уже никого не удивляет. Однажды в просфорне раскатывающей тесто машиной Наталья раздробила себе кисть левой руки. Мать Евсевия была с ней, от ее рассказа о случившемся мурашки бежали по коже от ужаса.
Мать Евсевия замешивала тесто: в большой чан засыпала просеянную муку, сухие дрожжи, соль, добавляла крещенскую воду. Вдруг за спиной у нее раздался душераздирающий крик. Обернулась: ее помощница скорчилась от боли, а вместо кисти у нее — кровоточащий кусок мяса. Скорая помощь увезла Наташу в больницу. Срочно сделали операцию. Заживала рука долго. Но и в голове у Наташи что-то переключилось: она вдруг стала заговариваться. Страшные вещи говорила девушка: то винила сестер, что она поранила руку из-за их колдовства, то уверяла, что казначея мать Анувия завалила ее работой и «хочет сделать из нее мальчика». Старшие сестры вовремя заметили, что с Натальей творится что-то неладное. Постриг отменили, а саму девушку отправили домой: «отдыхай и восстанавливай здоровье».
На особом положении
Казначея и строительница монастыря монахиня Анувия раньше работала археологом, руководила экспедициями в ближнем зарубежье. Она постоянно обещала сестрам: вот будущей весной обязательно переедем в новый корпус. У каждой будет своя келья! Пришла весна, за ней — лето, наступила осень… все оставалось без изменений. Жили сестры в тесноте и грязи. Казначея — женщина добрая и веселая. Но сама она обитала в своей квартире на окраине Москвы. С сыном, его женой и тремя внуками. В монастыре не жила ни одного дня — приезжала три-четыре раза в неделю: в алтаре послужит во время богослужения, обойдет обитель — и снова в мир. Келью отдельную имела: ей же надо хранить где-то свои вещи, подарки прихожан, переодеться из мирского платья в монашеское облачение для богослужения. Ездила на собственной машине. Каждый год обещала и игуменье, и духовнику: «Последний год так живу! Поселюсь в монастыре окончательно». Наступал следующий год — история продолжалась.
В душевой облупился кафель, и постоянно засорялся люк — у сестер выпадали их длинные волосы и забивали решетку. Убирать за собой, а тем более за мывшейся перед тобой сестрой, никто не спешил. Ответственная за душевую комнату ругалась, вывешивала объявления, увещевающие нерях. Однажды, отчаявшись докричаться до неопрятных сестер, повесила замок на пару дней на дверь. В пекарне по ночам водили хороводы рыжие тараканы. Днем на этих столах раскатывали тесто под пирожки и сдобу, которая продавалась в палатке рядом с монастырем. Я однажды зашла в пекарню поздно вечером, чтобы почитать книгу (в кельях-то свет давно погасили, даже свечку нельзя затеплить). Включила свет. Тараканы брызнули в разные стороны…
Уйти труднее, чем прийти
Однако не трудности быта гнали меня из монастыря. Когда за тебя годами принимают решения, а твое дело маленькое — не рассуждая исполнять послушание, отвыкаешь думать и чувствуешь себя бессильным связно выразить свои мысли и желания. Я начала пугаться сама себя — поняла, что стала плохо соображать. И еще мне хотелось деятельности. И свободы. Я уже не раз высказывала свое желание сестрам. Уезжая домой в отпуск, озвучила его и поставила вопрос на рассмотрение администрации монастыря. Спустя дней десять мне пришла на телефон (в Иоанно-Предтеченском монастыре, учитывая сложные бытовые условия, сестрам было разрешено пользоваться мобильным телефоном и Интернетом) эсэмэска о том, что меня благословляют уйти. Нужно было собрать вещи, сдать в библиотеку книги и свое облачение. Сестры трогательно прощались. Звали вернуться через год. Временно я перебралась на квартиру к знакомым. Но, когда бы ни зашла в монастырь, меня приветливо встречали и даже угощали обедом. Мне звонили в течение всего следующего года. Но я, видя знакомый номер, не брала трубку. Хотелось забыть все со мной произошедшее. Но не так-то просто это оказалось. Даже в снах возвращалась я в монастырь.
Первые дни я не верила своему счастью. Я буду спать столько, сколько хочу! Есть что хочу (я пять лет жила без мяса и, когда первый раз попробовала его после длительного перерыва, мне показалось, что я жую резину). И главное — отныне я сама себе игуменья. Дома родные приняли меня с распростертыми объятиями! Но прошел целый год, прежде чем я начала возвращаться к нормальной человеческой жизни. Во-первых, я никак не могла выспаться: сколько бы ни спала, мне было мало. Двенадцать, четырнадцать часов в сутки — все равно чувствовала себя утомленной и разбитой. Я засыпала в театре во время представления, на лекциях в фотошколе (куда я поступила, так как полюбила фотографировать в монастыре и хотела продолжать это занятие в миру), в транспорте — стоило только присесть или даже прислониться к чему-либо, как глаза сами собой закрывались.
Первые месяцы сложно было сосредоточить внимание и даже четко сформулировать свою мысль. В монастыре, если выдавались свободные полчаса, мы сидели в огороде на лавочке, молча и сложив руки, дышали воздухом — радовались выдавшемуся перерыву. Ни на чтение, ни на разговоры не было ни сил, ни желания. Одна из монахинь монастыря научила меня плести четки. И пользу обители приносило (четки шли на продажу в монастырскую лавку), и все какая-то смена деятельности. Занятие это меня выручило, когда я вернулась в мир: свои плетеные изделия я относила в церковь и даже получала за них немного денег. Какое-никакое подспорье для жизни.
Одним словом, уйти в монастырь оказалось морально гораздо проще, чем выйти из него….