васильев мозг и сознание

Субъективная реальность и мозг. К вопросу о полувековом опыте разработки «трудной» проблемы сознания» в аналитической философии (в связи с книгой В.В. Васильева «Трудная проблема сознания». М. 2009.)

Философские науки

Похожие материалы

Проблема сознания стала в наше время чрезвычайно актуальной. Это вызвано бурным развитием информационного общества, процессами глобализации, крупными достижениями науки, бросающими вызов традиционным ценностям и мировоззренческим представлениям. В тех ее аспектах, которые связаны с научными исследованиями психики, мозга, информационных процессов на первом плане продолжает оставаться проблема «сознание и мозг». Вот уже более полувека она находится в центре внимания аналитической философии, представлена в ней поистине огромной литературой (порядка тысячи книг и сборников, не говоря уже о статьях).

Опыт разработки в аналитической философии проблемы «сознание и мозг» (mind-brain problem) представляет значительный интерес и пока еще у нас недостаточно освоен. Между тем эта проблема приобретает сейчас стратегическое значение для конвергентного развития нанотехнологий, биотехнологий, информационных и когнитивных технологий (НБИК), которое в существенной мере будет определять судьбу земной цивилизации.

Важно подчеркнуть, что проблема «сознание и мозг» в отличие от классической психофизической проблемы является по своему существу научной проблемой, хотя и включает важные философские аспекты, связанные, главным образом, с истолкованием сознания; и они оказывают значительное влияние на ее разработку. Здесь на первом плане онтологические и эпистемологические аспекты исследования, которые ставят трудные теоретические вопросы.

Несмотря на интенсивные дискуссии и чрезвычайное обилие публикаций, трудно говорить, что в аналитической философии достигнуты какие-то крупные концептуальные прорывы. Создается впечатление о несоразмерности гигантского полувекового труда и его результатов. Однако именно в рамках этого философского направления, как ни в каком другом, ведется столь длительная, систематическая и целенаправленная разработка указанной проблемы. И она требует квалифицированного критического рассмотрения, что является важным условием дальнейших творческих поисков и решений.

Недавно вышла книга В.В. Васильева, в которой масштабно рассмотрены основные идеи и результаты аналитической философии в области разработки проблемы «сознание и мозг», критически проанализированы концепции ряда ее видных представителей. Более того, В.В. Васильев предлагает собственное решение этой проблемы.

Его книга дает хороший повод для подробного анализа основных теоретических трудностей проблемы «сознание и мозг». Будучи историком западной философии, автор прекрасно осведомлен о положении дел в современной аналитической философии, лично общался не раз с крупными ее представителями на конференциях и в неформальной обстановке (в книге весьма интересны описания его встреч с Д. Деннетом, Д.Чалмерсом, Н.Блоком, М. Маккинси и др.). Книга В.В. Васильева содержит обширный, наиболее репрезентативный в нашей философской литературе материал по главным вопросам дискуссий в современной аналитической философии; библиография в ней насчитывает более 300 англоязычных источников. В этом ее несомненная ценность для всех, кто интересуется проблемой «сознание и мозг».

В центре внимания автора так называемая «трудная проблема сознания» и три главные фигуры – Дж. Сёрл, Д. Деннет и Д. Чалмерс, По его словам, «речь идет о ведущих философах начала ХХ1 столетия». Он весьма подробно анализирует их взгляды на фоне сложного переплетения различных идей, мнений, подходов, характерных для современной аналитической философии.

Заслуживает поддержки общая позиция В.В. Васильева, ориентированная на теоретическое решение философских вопросов, подчеркивающая связь философии с опытом здравого смысла. Это относится и к его довольно резким критическим оценкам претензий «ведущих философов» на решение «трудной проблемы сознания».

Недостатком книги является то, что В.В. Васильев игнорирует работы своих отечественных коллег, которые основательно занимаются проблемой «сознание и мозг» (А.Ю. Алексеев, С.Ф. Нагуманова, Н.С. Юлина и др.); публикации ряда из них не приведены даже в общем списке литературы, который в отношении упоминаемых в нем отечественных авторов носит нередко декоративный характер.

Наверное, я обязан сказать и о том, что автор оставил без внимания не только три мои статьи, специально посвященные критическому анализу концепций его главных фигурантов –Дж. Серла, Д. Деннета и Д. Чалмерса, но и пять моих книг, в которых все основные сюжеты его книги подробно обсуждались, начиная еще с 1971 года, когда мною был предложен информационный подход к проблеме «сознание и мозг» и предпринята попытка ее теоретического решения. Эта концепция развивалась в последующих моих книгах и статьях. Мне кажется, что автор, претендующий на решение проблемы «сознание и мозг», обязан был рассмотреть и подвергнуть основательной критике альтернативную концепцию своего коллеги. Вместо этого он только в одном месте, к тому же лишь в разделе примечаний высказывает в нескольких строчках свои сомнения по поводу трактовки мной понятия информационной причинности. Надо ли говорить, что всякая авторская концепция должна пройти тщательный критический анализ. Каждый из нас остро нуждается в серьезном оппоненте. Я ожидал встретить его в лице такого эрудированного специалиста как В.В. Васильев. К сожалению, этого не случилось.

Отчасти можно оправдывать это типичной ситуацией в нашей философской жизни, крайне бедной принципиальными дискуссиями. Слишком уж часто авторы пишут и пишут о своём, не очень-то замечая работы своих коллег на ту же или близкую тему. С другой стороны, анализ альтернативной концепции – большая работа, она требует немалого времени и серьезных усилий, способна к тому же нарушать комфорт привычных ходов собственных мыслей, затрагивать амбиции и т.п. Но есть тут и вопросы научного этоса, связанные нередко с клановой приверженностью, намеренным замалчиванием инакомыслящих или недобросовестным изображением их взглядов.

В.В. Васильев может сослаться на то, что рассматривает разработку проблемы «сознание и мозг» в рамках западной аналитической философии. Но ведь это – фундаментальная проблема, речь в его книге идет о ее анализе и решении, что исключает какие-либо «территориальные», языковые границы. Она должна рассматриваться в контексте всех существующих исследований.

Надо отдать должное автору: он уверенно, прямо и зачастую эмоционально высказывает свои суждения и оценки по широкому кругу спорных вопросов проблемы «сознание и мозг». Его книга дает хороший повод для дискуссий, и в этом также ее немалая ценность. Я считаю своим долгом воспользоваться таким поводом в надежде, что это послужит преодолению своего рода изолированности между философами, которые занимаются у нас проблемой сознания, будет способствовать развитию между ними плодотворных дискуссий. А вместе с тем это важно для осмысления полувекового опыта разработки проблемы «сознания и мозг» в аналитической философии и оценки ее результатов.

Подробный критический разбор книги В. В. Васильева (затраченный на это столь большой и неблагодарный труд!) понадобился для того, чтобы на ее примере показать ограниченность теоретических возможностей современной аналитической философии в разработке проблемы «сознание и мозг». Ведь В.В. Васильев строго движется в ее концептуальном русле. Обсуждая эту проблему и пытаясь ее решить, он использует основной арсенал теоретических средств и методов анализа, выработанный в аналитической философии, типичные для нее постановки вопросов, подходы, способы мышления. Автор прямо заявляет, что именно к аналитическим философам «в первую очередь обращена эта книга», что его аргументы и решения, касающиеся соотношения мозга и сознания, «можно классифицировать в качестве вариаций на тему аналитической философии».

Трудно подумать, что концепция В.В. Васильева, претендующая на решение «трудной» проблемы, помогает хотя бы в какой-то мере преодолеть «драматизм» ситуации, сложившейся, по его словам, в аналитической философии при разработке этой проблемы.

Хорошо известны крупные достижения аналитической философии в области анализа языка, методологии науки, в исследовании ряда важных эпистемологических и онтологических вопросов. Для меня школа аналитической философии, которую я прошел, к сожалению, уже в весьма зрелом возрасте, была крайне полезна, и я уверен, что те, кто ее не прошел, многое теряют в своем философском развитии. Полувековый опыт разработки проблемы «сознание и мозг» в аналитической философии тоже был и остается для меня весьма ценным. Но почему же, несмотря на столь длительный, огромный труд многих серьезных и одаренных мыслителей в разработке этой проблемы не были достигнуты значительные теоретические прорывы?

Не берусь однозначно ответить на этот вопрос. Но все же рискну высказать несколько соображений. Ведь и я более полувека работаю в этой области, развиваю свою концепцию, хорошо сознавая ее не более чем пробный характер, знаю ее слабые места, но пока еще верю, что информационный подход имеет смысл и способен развиваться в контексте НБИК – процесса конвергенции нано (науки и технологии), био (науки и технологии), инфо (науки и технологии) и когнитивной (науки и технологии). Этот контекст во все большей мере включает социо-гуманитарную составляющую, социальные науки и социальные технологии; и теперь аббревиатуру НБИК, введенную более 10 лет назад, пора заменить на НБИКС.

Именно конвергентное развитие НБИКС определяет в наше время парадигмальное содержание научной картины мира и стратегические ориентиры земной цивилизации. Разработка проблемы «сознание и мозг» – важнейшее звено когнитивных наук и когнитивных технологий; она в существенной степени формирует новые подходы в информатике, компьютерном моделировании, в развитии информационных технологий и тем самым во всей системе НБИКС. В свою очередь, разработка проблемы «сознание и мозг» будет все шире использовать теоретические, экспериментальные и методические достижения конвергентного развития НБИКС, которые ярко выражают свой постнеклассический характер.

Как мне кажется, недостаточная эффективность разработки проблемы «сознание и мозг» в аналитической философии связана во многом с инерцией классических установок физикалистского и редукционистского типа. Это проявлялось и в узком, сугубо бихевиоральном истолковании функционализма, в недооценке его парадигмального значения для исследования самоорганизующихся систем и психических явлений. На мой взгляд, столь актуальная для второй половины прошлого века проблематика самоорганизации и самодетерминации осталась на периферии теоретических интересов и разработок аналитической философии, касающихся явлений сознания. Бурное развитие информационных технологий и информационного общества довольно слабо сказалось на устоявшихся подходах к проблеме «сознание и мозг» и на используемом концептуальном аппарате. В нем, в частности, не нашла должного выражения специфика информационных процессов по сравнению с физическими, недостаточно осмыслен характер связи информации и ее носителя, не говоря уже о том, что в нем трудно заметить какое-либо влияние со стороны результатов конвергентного развития НБИКС. Сам по себе высоко профессиональный логико-лингвистический анализ без новых подходов и новых идей, без учета тех крупных достижений, которые демонстрирует нейронаука и система НБИКС в целом, вряд ли способен привести к желаемым результатам. Несмотря на колоссальное число англоязычных философских публикаций по проблеме «сознание и мозг», крайне трудно найти на них какие-либо ссылки в работах ведущих представителей нейронауки, занимающихся той же проблемой.

Конвергентное развитие НБИКС существенно изменяет отношения между классическими разделами научного знания; оно органически сочетает функции научного познания и технологического конструирования, создавая новые интегральные объекты, которые объединяют в себе физические, химические, биологические, информационные, психические и социально значимые свойства. Это, подчеркивает М.В. Ковальчук, – «антропоморфные технические системы, подобные конструкциям, создаваемым живой природой». «Великий синтез наук и технологий ХХ1 века», как его часто называют, носит трансдисциплинарный характер, ставит острые эпистемологические, экзистенциальные и социальные проблемы, но вместе с тем открывает небывалые перспективы преобразования человека и общества. Он формирует новые познавательные средства и концептуальные структуры, новые теоретические и экспериментальные подходы к решению фундаментальных проблем. И это целиком относится к проблеме «сознание и мозг». Открывается качественно новый этап ее разработки, в которой философы призваны принять активное участие.

Список литературы

Завершение формирования электронного архива по направлению «Науки о Земле и энергетика»

Создание электронного архива по направлению «Науки о Земле и энергетика»

Электронное периодическое издание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор), свидетельство о регистрации СМИ — ЭЛ № ФС77-41429 от 23.07.2010 г.

Соучредители СМИ: Долганов А.А., Майоров Е.В.

Источник

Мозг и сознание: выходы из лабиринта

Последние десятилетия принесли миру настоящий расцвет философии — с этим невозможно спорить. Некоторые авторы, к примеру, Д. Армстронг, вообще считают, что сегодняшнее состояние этой дисциплины сопоставимо разве что со временами Платона и Аристотеля. Такому положению философия во многом обязана исследованиям сознания, которые резко интенсифицировались с 60-х гг. XX в. Можно согласиться с Джоном Сёрлом, что в наши дни именно философия сознания взяла на себя роль «первой философии».

Количественные показатели, впрочем, не являются самодостаточными. Важно понять, привел ли весь этот бум к качественному прогрессу в понимании природы сознания. Надо сразу оговориться, что в этой статье меня будут интересовать только концептуальные аспекты вопроса о сознании, и прежде всего те, которые связаны с проблемой отношения сознания и мозга. Именно эта проблема находится в центре современных дискуссий по философии сознания.

Острота ситуации в том, что проблема «сознание-мозг», или «сознание-тело», активно обсуждалась и в предшествующие эпохи, прежде всего в XVII и XVIII вв., начиная с Декарта. Еще тогда было опробовано множество подходов к ее решению, и некоторые философы и историки философии уверены, что современные мыслители по сути не добавляют ничего нового к уже предложенным ранее ответам.

Соответственно, новейшие усилия установить соотношение ментального и физического встраиваются в систему натуралистических предпосылок. Большинство современных авторов убеждено, что сознание в той или иной степени является продуктом мозга. Нельзя, правда, сказать, что такой подход не имел предшественников в прежние времена. Уже в XVIII в. мы находим целую россыпь подобных теорий — Ламетри и Гольбах во Франции, Хиссман в Германии, Пристли в Англии и др. Между тем данное обстоятельство еще вовсе не означает, что современные философы сознания обречены на повторение пройденного. Уже беглое сопоставление показывает существенное отличие «старых» и «новых» психологических натуралистов. Первые были озабочены, прежде всего, обоснованием тезиса о зависимости ментальных состояний от физиологических процессов, тогда как вторые исходят из этого тезиса в своих изысканиях. И изыскания эти состоят в том, чтобы прояснить, каким образом может быть охарактеризована такая зависимость. Неудивительно, что концептуальные исследования сознания проводятся, главным образом, в русле аналитической философии. Ведь аналитическая философия, эта единственная хранительница классических традиций мысли, нацелена в первую очередь на устранение неясностей в наших представлениях о мире, языке и, разумеется, сознании.

Таким образом, современные философы сознания в полном смысле слова развивают идеи своих предшественников. И важно понять, куда ведет это развитие. Вскоре мы увидим, что проясняющие процедуры чаще открывают все новые и новые трудности, чем устраняют их. Иногда даже кажется, что лучшим комментарием к новейшей философии сознания может быть признание Юма из приложения к третьей книге «Трактата о человеческой природе», где он говорит, что его надежды на непротиворечивость теории ментального, которые он питал еще в первой книге, оказались развеяны. Неудивительно, что среди аналитиков сознания сильны скептические настроения, и многие известные авторы, прежде всего, влиятельнейший лингвист и философ Ноам Хомский, а также его последователи С. Пинкер и особенно К. Макгинн указывают на проблематичность или даже невозможность решения проблемы «сознание-мозг».

Я, однако, не думаю, что дело и впрямь обстоит так плохо. И в данной статье я попытаюсь не только продемонстрировать концептуальные трудности, с которыми столкнулись новейшие философы, но и показать пути возможного выхода из обнаруженных ими тупиков.

В качестве отправной точки возьмем позицию Дж. Сёрла. Он прямолинейно утверждает, что сознание, или ментальные состояния, являются каузальными порождениями мозга. Разумеется, отдельный нейрон, по Сёрлу, не индуцирует сознание. Сознание — системный феномен, сравнимый с таким свойством материи, как текучесть. Отдельные молекулы воды нельзя назвать текучими, но когда они собраны вместе, текучесть обнаруживает себя. Так и совокупность нейронов порождает их общее комплексное свойство — сознание.

Аргументация в пользу этой позиции проста и применялась еще Ламетри и Пристли: опыт свидетельствует о зависимости ментальных состояний от состояний мозга, и самым простым объяснением этой зависимости будет признание того, что мозг порождает их.

Между тем подобная позиция имеет существенный изъян, который выявляется при постановке элементарного вопроса: а что такого особенного есть в клетках мозга, что позволяет им порождать сознание? Если продумать этот вопрос, то единственный ответ, который может прийти в голову, будет таким: порождение мозгом сознания связано не с тем, из чего он состоит (так как в конечном счете он состоит из тех же частиц, что и все остальное), а с тем, как организованы эти частицы, какие функциональные схемы они реализуют.

Признание этого тезиса приводит к выводу, что сознание — прерогатива скорее не мозга как такового, а его функциональной организации, которая может быть реализована и на других носителях, а также ставит нас перед онтологической дилеммой: либо ментальные состояния и есть функциональные схемы, реализованные в мозге, либо они — особая реальность, скоррелированная с последними.

Образцы первого решения предлагают Д. Армстронг и Д. Деннет. Этих философов часто называют «функционалистами». Главная претензия, которую можно предъявить функционализму в таком варианте — контринтуитивность. Кажется, ничто не мешает помыслить ситуацию, когда мы видим реализацию соответствующих функциональных схем в мозге или где-либо еще, которая, однако, не сопровождается наличием каких-либо субъективных данностей. Если это действительно так, то ментальные состояния оказываются дополнительными по отношению к таким функциональным схемам и поэтому не могут отождествляться с ними в онтологическом аспекте.

Сторонники функционализма, однако, пытаются отвести это возражение. Так, Армстронг утверждает, что хотя ментальные состояния и в самом деле мыслимы отдельно от реализующих их материальных систем и могли бы существовать сами по себе, фактически они совпадают с ними (точно так же, как Утренняя звезда могла бы быть онтологически отлична от Вечерней звезды, но по факту это одна и та же планета, Венера). На это можно заметить, что тезис о тождестве ментальных и физических процессов лишен какого бы то ни было ясного смысла — в отличие от тождества Утренней и Вечерней звезды. В последнем случае можно четко оговорить условия идентификации, т.е., к примеру, представить, как мы наблюдаем непрерывное движение этой планеты, фиксируем ее положение относительно Земли и Солнца, сопоставляем все данные и т.д. Но в случае тождества ментальных и физических состояний мы лишены подобных критериев. В частности, мы не можем представить последовательную трансформацию ментального в физическое. Сам Армстронг объясняет мотивы указанного отождествления следующим образом: с одной стороны, анализ ментальных состояний показывает, что они могут быть интерпретированы в терминах «каузальных ролей» или функций, опосредующих внешние данные и поведение, с другой — мы знаем, что каузальное опосредование стимулов и реакций происходит в мозге. Поэтому-то мы и можем отождествлять ментальные состояния с физиологическими процессами в мозге. Ясно, однако, что этот аргумент не имеет строго обязательного характера, и приведенные выше соображения о невозможности эксплицировать смысл тезиса о тождестве по существу нейтрализуют его.

Другая возможность обосновать тождество функциональных схем в мозге и ментальных состояний состоит в проекте избавления от неудобных для функционализма интроспективных данных, создающих видимость независимой ментальной реальности. Его суть — в объявлении внутреннего мира иллюзией. Именно так действует Деннет и его последовательница С. Блэкмор. Они приводят многочисленные данные экспериментальной психологии, рисующие такую картину ментальной жизни людей, которая расходится с их самооценками. Это расхождение позволяет утверждать, что представления людей об их внутреннем мире не соответствуют реальности, т.е. иллюзорны, а поскольку внутренний мир неотделим от представлений о нем, то, значит, он лишен подлинного существования.

Главная проблема этой линии аргументации состоит в том, что даже если признать корректность вывода, что наша внутренняя жизнь — «великая иллюзия», это не отменяет самостоятельного статуса субъективных состояний. Пусть в качестве иллюзии, но они имеют существование, не совпадающее с функциональными схемами.

Предвосхищая подобные возражения, Деннет идет на усиление своих тезисов и неявно примыкает к программе полной элиминации ментального и отождествлению людей с зомби. Такой подход заставляет трактовать ментальные состояния как чисто лингвистические фантомы, затемняющие нейробиологические и диспозициональные референты ментальных терминов. Но этот путь, знаковой фигурой на котором долгое время был даже не Деннет, а Р. Рорти, ведет уже к совершенно неправдоподобному выводу о том, что отказ от употребления языка «народной психологии», включающего такие слова, как «убеждение» и «желание», приведет, в частности, к исчезновению самих убеждений и желаний. Это — дорога в никуда.

Отвергнув альтернативу прямого тождества сознания и функциональных схем, реализованных в мозге или на каком-либо другом носителе, мы вынуждены обратиться к теории, согласно которой ментальные состояния есть особая реальность, не совпадающая с функциональными схемами, а лишь скоррелированная с ними. Главным пропонентом этой теории в современной философии сознания является австралийский мыслитель Дэвид Чалмерс, автор бескомпромиссной и провокативной книги «Сознающий ум» (1996). Важно подчеркнуть, что Чалмерс признает зависимость ментальных состояний от физических функциональных схем, т.е. по сути допускает, что последние порождают сознание. Вместе с тем, призывая «всерьез» относиться к современной науке, в общем и целом исходящей из принципа «каузальной замкнутости» физического мира, т.е. из того, что все физические события имеют физические же причины, Чалмерс отрицает возможность обратного влияния ментальных состояний на физические процессы, протекающие в структурах мозга.

Концепция Чалмерса, которую сам он называет «натуралистическим дуализмом» или «нередукционистским функционализмом», кажется многим единственным когерентным решением, позволяющим найти спасительный путь между Сциллой сёрловского «нейронного шовинизма» и Харибдой деннетовского «зомбизма», одновременно избегая архаизмов интеракционистского дуализма и неверифицируемых тезисов Армстронга и других теоретиков тождества.

Между тем сам Чалмерс признает, что и его позиция не свободна от трудностей. Главная угроза, возникающая на его пути, связана с опасностями эпифеноменализма, т.е. учения (восходящего по меньшей мере к Хр. Вольфу и Т. Гекели), согласно которому ментальные состояния являются лишь спутниками или побочными продуктами физических процессов, не оказывающими обратного влияния на физическое. Чалмерс не отрицает, что его взгляды близки эпифеноменализму, и он сам перечисляет возникающие здесь проблемы. По его мнению, их три. Во-первых, эпифеноменализм «неэлегантен», во-вторых, как кажется, противоречит здравому смыслу, свидетельствующему о наличии ментальной каузальности. Наконец, он приводит к так называемому «парадоксу феноменальных суждений». От устранения этих трудностей зависит состоятельность теорий Чалмерса, и неудивительно, что он подробно рассматривает их.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Источник

Васильев мозг и сознание

Мозг и сознание
(письмо В.В.Васильеву)

Уважаемый Вадим Валерьевич, я с интересом прочитал Вашу статью «Мозг и сознание: выходы из лабиринта» Но изложенные в ней соображения меня не удовлетворили. На мой взгляд, Вы (равно как и критикуемые Вами зарубежные авторы) вообще проблематизируете вопрос, который по большому счёту не является проблемой. Все затруднения с его решением проистекают у Вас (и у упомянутых авторов) попросту из неточных представлений о сущности ментальных феноменов.

Центральным для Вашей статьи является вопрос об «отношении сознания и мозга», «соотношении ментального и физического» «функциональных схем, реализованных в мозге» и «ментальных состояний» Каково же это соотношение?

Прежде, чем браться за выяснение характера отношения и У, необходимо ясно представить себе предметность самого соотносящегося. В нашем случае это значит — понять, что мы имеем в виду, употребляя, с одной стороны, слова «мозг», «физическое», «функциональные схемы», а с другой — слова «сознание», «ментальные состояния», «ментальное». Как же всё это следует понимать?

На мой взгляд, термины первой группы, взятые не сами по себе, а в контексте их взаимоотношений с терминами второй группы (речь, понятно, идёт о взаимоотношениях их значений и денотатов), означают на деле (если стремиться к точности и ясности выражений) не что иное, как: «строение (устройство, структурная организация) мозга».

Мозг (центральная нервная система, ЦНС), рассматриваемый не отвлечённо и внешним образом, а конкретно, «изнутри» (а только так мы и должны его рассматривать при выяснении его взаимоотношений с сознанием, а не с телом и прочей внешней средой: сознание есть «внутреннее дело» мозга), предстаёт перед нами именно как особым образом структурно организованная материальная система.

Толкуя о «физических» или даже «физиологических» предпосылках, основаниях ментального, мы (при адекватном, нередукционистском подходе к делу) имеем в виду вовсе не то, что мозг состоит ступенчато из элементарных частиц, атомов, молекул и клеток, не то, что происходящие в нём на этих уровнях процессы носят, соответственно, физический (в основном, электрический), химический и клеточный характер, не то, что тут тем самым «работают» законы физики, химии и физиологии клеток. Мы понимаем, что, несмотря на реальность всего перечисленного, ментальное к такому «физическому» и «физиологическому» не сводится, — оно появляется лишь на надклеточном уровне. То есть на уровне как раз собственного устройства мозга как целостного образования, а не простого случайного скопления нейронов. Выражаясь Вашими словами, «сознание — прерогатива скорее не мозга как такового, а его функциональной организации» (Впрочем, эта Ваша мысль сформулирована неудачно: согласно ей мозг как таковой есть нечто отдельное от его строения, то бишь как раз сводится лишь к пустому скоплению нервных клеток. Это рецидив «субстратного» подхода — в его традиционном ошибочном понимании. Неужели же, если свалить в кучу множество нейронов, то получится мозг? Мозг отдельно, его устройство отдельно? Так не бывает. Мозг «как таковой» только тогда и появляется и только там и есть, где налицо не одно лишь множество нейронов, но и некая их структурная организация. Последняя и делает кучу нейронов мозгом. А иначе его просто и нет. Точно так же, как бессвязное скопление атомов — не молекула, аналогичное множество молекул — не клетка, колония клеток — не организм и толпа людей — не общество).

Наконец, выражение «функциональные схемы, реализованные в мозге» вообще почти синонимически переводится в выражение «устройство мозга». Разве что во втором случае акцент делается на результате реализации схемы, на собственно строении мозга (или даже, лучше выразиться, — на собственно мозге как материальной структуре с особым строением), тогда как в первом — на схеме (на «проекте», «плане», «чертеже», «идее»), которая в нём реализована. Нас же должна интересовать, разумеется, не эта схема сама по себе (не «функциональная организация», отдельная от организуемого), а непосредственно мозг как особым образом устроенный «механизм».

Отсюда — резюмирую: первым «субъектом» исследуемого нами соотношения является строение мозга или, точнее, сам мозг как материальное образование, взятый в аспекте его устройства. Ибо в конечном счёте именно это устройство (нам ещё предстоит выяснить — как) обусловливает бытие (и содержание) сознания. Говорить об отношении сознания к мозгу — значит прежде всего говорить о его отношении к устройству мозга.

Теперь обратимся ко второй группе терминов. В их числе термин «ментальное» является обобщающим, общим. И конкретные ментальные состояния, и сознание, интегрирующее, включающее в себя как указанные состояния, так и другое, — всё это, безусловно, входит в класс ментальных явлений (феноменов).

Выражением «ментальные явления» я и буду преимущественно пользоваться ниже. При этом специально обращаю Ваше внимание на то, что данное выражение вовсе не синонимично используемому Вами повсеместно выражению «ментальные состояния», которое (если понимать его буквально, строго) излишне узко. Ибо среди ментальных явлений встречаются не только состояния, но и, скажем, процессы.

Состояние — это такая определённость (характеристика) которая есть лишь постольку, поскольку она устойчива, не изменяется. Процесс же, напротив, представляет собой совокупность, последовательность, цепочку изменений; устойчивой, определённой, сохраняющейся здесь в лучшем случае может быть лишь направленность, тенденция этих изменений (но далеко не всякий процесс тенденциозен). В составе ментальных феноменов есть и то, и другое. К числу ментальных состояний, например, принадлежат представления, настроения и эмоции, которые именно существуют только в той мере, в какой они постоянны, сохраняются в своей определённости (на протяжении некоторого времени). Примерами же ментальных процессов выступают мысли: недаром продуцирование их мы и называем ПРОЦЕССОМ мышления. Каждая мысль представляет собой не статическое одновременное возбуждение группы нейронов, которое мы могли бы назвать её, этой группы, состоянием (таковы, повторяю, лишь другие «элементы» умственной работы мозга — представления, из которых, кстати, мысли и состоят, которых они и являются; при том, что представления могут возбуждаться и сами по себе, по отдельности как друг от друга, так и от какой бы то ни было объединяющей их в совокупность мысли), — каждая мысль есть именно цепь динамических изменений, перемещение возбуждения, движущийся от нейрона к нейрону электрический импульс (или химическое вещество — медиатор). Мысль в её конечной завершённости и определённости есть цепь наследующих друг другу возбуждений, протянутая в пространстве (некоторой зоны коры мозга) и протяжённая во времени, есть не фиксированное состояние, а процесс смены состояний конкретных нейронов и целой их группы (групп). И при этом мысли без сомнения — суть ментальные феномены. В связи с чем я и считаю неправильным сведение ментального только к ментальным состояниям. Выражение «ментальные явления» в силу своей большей общности тут куда удачнее.

Продолжая эту тему, отмечу вдобавок, что мысли наравне с эмоциями (настроениями, представлениями участвуют в формировании сознания. Отчего последнее тоже проблематично без оговорок определять как состояние мозга. Мы, конечно, привыкли рассуждать о пребывании в сознании («здравом уме и твёрдой памяти»), то бишь не в чём ином, как в некоем определённом устойчивом состоянии. Однако тут на деле речь идёт не столько о собственно сознании (с его содержательной стороны), сколько лишь о его «включённости» и внешних параметрах (здравость, нормальность

Содержанием же сознания Эго в каждый конкретный момент его существования является не просто то, что Эго «не спит», бодрствует, не находится под гипнозом — содержанием тут выступает именно сам тот набор представлений, мыслей и переживаний, которые обнаруживаются в мозгу Эго в указанный конкретный момент. Надо различать: а) сознательное состояние Эго (находится человек в сознании вообще или нет, «включен» его мозг или «выключен»), б) состояние конкретного «включённого» сознания (нормальное оно или анормальное) и в) сознание как состояние (по характеру тех феноменов, которые определяют его конкретное содержание). В последнем смысле сознание состоит не только из состояний (эмоций, представлений), но и из процессов (мыслей).

Впрочем, этот экскурс в проблематику феномена сознания сделан мной лишь к слову. За термином «сознание», к сожалению, скрывается слишком сложная реальность, чтобы пытаться определить его наскоком. Тем более, что мне здесь это, и без надобности. Ниже я даже постараюсь по возможности не употреблять слово «сознание». Большого ущерба выяснению характера интересующего нас отношения это не причинит. Потому как отношение сознания к строению мозга в принципе (в главном) тождественно отношению к последнему любого элементарного ментального явления. Ведь сознание во многом и есть не что иное, как комплекс, «сумма», система данных элементарных явлений (о чём пишете и Вы Соответственно, для решения нашей задачи достаточно рассмотреть отношение к строению мозга (к мозгу, как особому устройству) именно элементарных ментальных феноменов: скажем, мыслей и эмоций.

Отношение мозга и ментальных явлений

Указанная проблема, насколько я понимаю, в нейрофизиологии решается следующим образом. Мозг (ЦНС), как уже отмечено, есть материальная система, характеризующаяся определённой структурной организацией своих элементов.

Элементами же этой системы выступают исходно нервные клетки (я опускаю защитные, питающие и прочие обслуживающие «механизмы»), затем — на втором уровне — различные, состоящие из нейронов, специализированные на конкретных функциях (и, соответственно, обладающие особыми строениями) — гипоталамус, таламус, мозжечок, гиппокамп, кора (со всеми её также специализироваными старыми и новыми зонами) Ну и, наконец, собственно мозг (ЦНС) в целом как конечное образование («мозг как таковой») есть скоординированная, взаимосвязанная, иерархически (с доминированием новейших отделов) кооперирующаяся система всех этих подструктур, работающих сообща, как единый «механизм». (Естественно, я описываю всё сие крайне грубо, излишне не детализируя: тут важен принцип, а не детали).

А что такое ментальные явления? Да не что иное, как те или иные возбуждения (под коими я понимаю не только электрическую, но и химическую отдельных участков (структур) мозга, возникающие в них в ходе их работы. Подчёркиваю — именно работы: в виду имеется вовсе не та постоянная спонтанная электрическая активность (выражающаяся в испускании альфа, бета и, насколько я помню, — в состоянии сна — которая попросту отличает живой (но покоящийся, не работающий «по специальности», то бишь не занимающийся непосредственно управлением организмом) мозг от мёртвого.

Так вот, указанные рабочие возбуждения тех или иных зон (подсистем, отделов, участков) мозга и есть в действительности то, что мы осознаём в качестве наших мыслей и переживаем в виде эмоций. То бишь это и есть ментальные (умственные и — более обще — психические) явления в их непосредственной материальной данности, воплощённости.

При этом само собой понятно, что сии с одной стороны, имея своими источниками внешние воздействия на мозг (а, точнее, на те или иные его зоны, ибо на этапе исходного восприятия воздействий извне и реакции на них мозг ещё не выступает как единое целое), поступающие как из среды, так и от внутренних органов тела, с другой стороны, детерминируются как раз не чем иным, как устройством, структурной организацией мозга, а, точнее — его подсистем. Именно особые строения указанных подсистем в конечном счёте ответственны за то, что они (эти подсистемы), избирательно реагируют на те или иные типы воздействий (каждая — на своё), возбуждаются при этом особым образом — не только в плане локализации и конфигурации конкретного возбуждения, но и в плане его типа (скажем, в виде электрических импульсов или особых — то есть тоже различающихся между собой — химических Строение же мозга в целом ответственно за координацию, увязку, кооперацию указанных особых деятельностей его подсистем, за то, что все эти отдельные имеющие в них место быть процессы возбуждений и состояния возбуждённостей связываются между собой, группируются в некую целостную совокупность, представляющую собой содержание конкретного сознания индивида. Такова связь материи и духа, мозга и сознания; так выражается обусловленность эмоций и мыслей строением соответствующих (отвечающих за конкретные эмоции и мысли) участков мозга. Конкретика определённых ментальных явлений «внутренним образом» отражает не что иное, как строение тех отделов (участков) мозга, возбуждениями которых данные явления и выступают («внешним образом», повторяю, к этому делу причастны также и специфические к реакции на которые — в виде указанных возбуждений — и приспособлены те или иные отделы).

Вот так, вкратце, согласно данным современной науки (во всяком случае, в моём их понимании), соотносятся ментальные явления (мысли и эмоции) и мозг. Первые суть особые (начиная уже с их локализации) возбуждения второго.

Деятельность или продукт деятельности?

А как представляете себе это отношение Вы, как понимают его разбираемые Вами авторы? Увы, иначе. В этом плане уже с самого начала статьи настораживает фраза: «Большинство современных авторов убеждено, что сознание в той или иной степени является продуктом мозга (при том, что меньшинство не признаёт даже и этого, склоняясь к версии «духа, витающего над водой»» — А.Х.)» Разве тут можно употреблять термин «продукт»? Это желчь — продукт печени. Но мысли и эмоции не являются продуктами деятельности мозга. Ибо они суть не что иное, как сама эта деятельность. Выражающаяся как в «бегущем», так и в «стоячем» возбуждении тех или иных участков мозга. Мысль есть «бегущая строка» в особой (как полагают, ассоциативной) зоне коры. Эмоции суть активные, рабочие состояния (работа) ряда других отделов мозга (так, стимуляция задних областей гипоталамуса вызывает ярость у кошек и обезьян). Ни то, ни другое не является продуктом деятельности указанных отделов. Продукт деятельности — это по определению всегда нечто отдельное от этого А деятельность не бывает отдельно от действующего: она и есть собственно действия действующего, то, что «делает» его действующим, непосредственно сама его работа, функционирование.

Вот строение мозга, конечно, не есть его деятельность, возбуждённость, работа. Строение имеется не только у работающего, но и у покоящегося и даже у мёртвого мозга (пока он не разложился и не перестал быть пусть мёртвым, но мозгом). Строение мозга (а, точнее, сам мозг с его структурной организацией) вполне может существовать (а тем более — рассматриваться) отдельно от какого бы то ни было его возбуждения. Но зато возбуждение не может быть самостоятельным, обособленным в отношении бытия и строения того, что возбуждено. Строение мозга, определяет саму возможность (обратите внимание — только возможность!), а при наличии соответствующего внешнего раздражения — и неизбежность его возбуждения (обратите внимание — действительность возбуждения задаётся не собственно устройством мозга, а воздействием на него извне). Устроенное иначе, по-другому, не возбуждалось бы от данного стимула; устроенное ТАК, напротив, не может не возбуждаться. Характер конкретного возбуждения, во-вторых, напрямую обусловливается характером строения активирующегося отдела мозга (каждый из этих отделов не только возбуждается особым стимулом, но и возбуждения его своеобразны).

Повторяю ещё раз: мозг (с его определённым строением) может существовать (и рассматриваться) отдельно от его деятельности (как фундамент может существовать без надстройки), но его возбуждения никак не существуют (и даже не могут рассматриваться) отдельно и независимо от мозга с его строением (как надстройка не может существовать без фундамента или же быть в своих очертаниях независимой от его очертаний). И данное отношение строения мозга и его возбуждённости (зависимость возможности и характера второй от характера первого) никак не тождественно отношению производителя и его продуктов. В последнем случае налицо отношение порождения (породил и разбежались), а не постоянно поддерживающегося обусловливания одного другим. Отмечу также, что оба эти отношения — (1) порождения и (2) обусловливания возможности и типа деятельности устройством действующего — не тождественны и (3) каузальному, то есть отношению. А то Дж.Сёрл (в Вашем изложении) позволяет себе утверждать, что «ментальные состояния являются каузальными порождениями смешивая воедино (сваливая в одну кучу) три эти совершенно разных типа отношений. При таком «понимании» дела запутаться в «концептуальных конечно, пара пустяков.

Правда, здесь следует сделать некоторое пояснение. Строение конкретного отдела мозга и его (этого отдела) работа (деятельность), конечно, соотносятся не так, как производитель и продукт его деятельности (что распространяется и на соотношение мозга и сознания в целом). Но в то же время различные обособленные подструктуры мозга, разумеется, взаимодействуют между собой и, в том числе, таким образом, что деятельность одних из них является в своём роде как бы «производительной» в отношении деятельности других. Скажем, возбуждение зрительных рецепторов запускает работу зрительной зоны коры (а через связи последней со слуховой и тактильной зонами — и эти последние); некоторые особые мысли, касающиеся прежде всего оценки положения индивида в среде, порождают у данного индивида чувства либо умиротворённости, радости, либо дискомфорта, уныния. То бишь выступают возбуждающими те или иные «эмоциональные» отделы. Можно ли в данных случаях утверждать, что возбуждения вторых отделов являются продуктами деятельности первых? В буквальном смысле слова «продукт» — нельзя. продукт — результат иного типа деятельности, чем простое преобразование одного возбуждения в другое. Мысль в приведённом примере не вырабатывает, не производит эмоцию сама по себе, а лишь запускает работу соответствующего отдела мозга, «включает» его. продуктами вообще могут быть только вещи, а не действия, материальные «тела», а не их деятельности. Соотношения деятельностей, действий описываются терминами «причина» и «следствие», а не терминами «производитель» и «продукт» то есть своего рода обобщающим является тут — в отношении терминов «следствие» и «продукт» — термин «результат». Результат деятельности может быть представлен как в событийном, так и в вещественном виде).

Наконец, даже если, вопреки всему изложенному, счесть возможным употребление в вышеописанных контекстах термина «продукт», то это вовсе не те контексты, о которых идёт речь у нас: мы обсуждаем не внутренние взаимоотношения подструктур мозга (их деятельностей), а отношение материи и духа вообще, мозга (как особым образом устроенного материального образования) и сознания (ментальных явлений). Которые соотносятся именно лишь как работник и его работа (деятельность).

Котлеты (ментальное) отдельно, мухи (физ. процессы) отдельно?

Другая цитата: «современные авторы» «исходят из» «тезиса о зависимости ментальных состояний (ментальных явлений — А.Х.) от физиологических Это тоже весьма сомнительная, двусмысленная позиция. Запутывающая, вводящая в заблуждение. Ни собственно ментальные СОСТОЯНИЯ, ни тем более ментальные процессы не зависят от протекающих в мозгу физиологических процессов. Поскольку попросту сами и являются таковыми. Как буквально (для мыслей как бегущих от нейрона к нейрону возбуждений), так и «в переносном» смысле (для настроений, представляющих собой «стоячие» возбуждения, то бишь рабочие состояния соответствующих зон: ведь эти возбуждения тоже суть не что иное, как физиологические процессы деятельности нервных клеток, просто постоянно воспроизводящиеся, поддерживающиеся в своей идентичности — скажем, постоянством их стимулирования извне или собственной инертностью). Подлинная зависимость обнаруживается лишь между СТРОЕНИЕМ мозга и протекающими в нём физиологическими процессами (ментальными явлениями).

Мой мозг сам по себе, «Я» сам по себе?

Третья цитата (касающаяся аргумента Ламетри и Пристли): «опыт свидетельствует о зависимости ментальных состояний от состояний мозга, и самым простым объяснением этой зависимости будет признание того, что мозг порождает их» Опять зависимость, опять порождение! Да сии ментальные состояния и есть прямиком не что иное, как указанные состояния мозга (выражаясь Вашим языком). От которых они якобы зависят и которыми якобы порождаются. Эти «два» предмета вовсе не существуют раздельно, а суть лишь две стороны одной медали, то бишь, ещё точнее, две явленности, данности нам одного и того же. Просто в одном случае мы наблюдаем «ЭТО» как особое состояние (возбуждённость) определённого участка своего мозга (с помощью электродов и иных приборов, регистрирующих его электрическую и прочую активность), а в другом — «регистрируем» эту же возбуждённость «вживую», непосредственно испытывая её в качестве некоего своего переживания или мысли. Определённое состояние (или, для мысли — совокупность сменяющихся состояний) отдела моего мозга и есть на деле не что иное, как определённое моё переживание — радость, горе (или конкретная мысль: «Где бы перекусить?»). Это и есть моё ментальное состояние собственной персоной — в его непосредственном материальном воплощении (а ни в каком другом оно и не существует).

Подумайте сами: на каком таком основании мы вдруг заключили, что наши ментальные состояния (эмоции ЗАВИСЯТ от состояний нашего мозга? Только на том, что первые всегда наблюдаются (обнаруживаются) совместно, одновременно со вторыми. Где одно, там непременно и другое. Но из этого отнюдь не вытекает зависимость одного от другого (да к тому же ещё и обязательно сознания от мозга: а почему бы и не наоборот?). Эту «связанность» (а, точнее, совместную обнаруживаемость) можно объяснить и иначе. Например, представив себе её обусловленной третьим (вселенской гармонией Лейбница, действиями Бога или общей материальной причины). Наконец, сию совместную наблюдаемость ментальных явлений и возбуждений мозга можно истолковать и так, что это — одно и то же, просто данное нам посредством разных «рецепторов», наблюдаемое с различных позиций. И именно так обстоит дело в действительности! То, что наблюдая у себя определённую эмоцию (попросту — переживая её), мы одновременно фиксируем и определённое состояние (возбуждение) участка нашего мозга, свидетельствует именно о том, что одно и есть другое, а вовсе не о том, что второе порождает первое. Мой работающий мозг — это и есть моё психическое «Я» (я вообще не существую отдельно от своего мозга и тела); конкретные состояния (возбуждения) различных участков этого мозга — суть мои ментальные состояния. Пора уж освободиться, наконец, от аллюзии с колебаниями воздуха каковые действительно порождают в нас звуковые ощущения, то есть материально — как раз особые состояния слуховой зоны коры мозга. Ведь мозг не внешен человеку (подобно указанным колебаниям): он и есть этот человек собственной персоной. Состояния мозга не порождают у человека ощущения или переживания, а и являются непосредственно этими ощущениями и переживаниями — в их материальной ипостаси.

В том, по-видимому, и коренятся все затруднения «современных авторов» с уяснением отношения мозга и сознания, что они (эти авторы) почему-то представляют себе Эго человека существующим отдельно от его мозга. Это ошибка. Психическое «Я» «отдельно» только от покоящегося, отключённого мозга (естественно, вместе со всем его устройством). Вот «бросающаяся в глаза» «отдельность» психического от «материального субстрата», наверное, больше всего и смущает (не распространяясь уже о том, что многие и вообще сводят указанный «субстрат» лишь к скоплению нейронов — а почему не молекул, атомов и далее? — полагая организованные взаимодействия этих нейронов, делающие их особой целостностью, новым «субстратом», посторонним делу). Однако я недаром взял тут слово «отдельность», равно как и выражение «бросающееся в глаза», в кавычки. Они (это слово и это выражение) в данном контексте совершенно неуместны. Потому как при покоящемся мозге никакого Эго попросту и нет: его бытие здесь лишь потенциально. А то, чего актуально нет, не может быть отдельным или являться предметом наблюдения (бросаться в глаза). Тут «наблюдается», если опять же можно так выразиться, только его отсутствие. Так что, повторяю, в указанной ситуации не обнаруживается никакой отдельности психического от материального (сознания от мозга). За неимением этого психического.

Эго актуализируется, появляется («просыпается») лишь с «включением», запуском мозга (относительное значение тут имеет ещё и наполненность данного мозга знаниями, то бишь развитость, сформированность Эго). И оно (Эго) ни в коей мере (ни минуты, ни в каком виде) не существует отдельно от данного работающего мозга. Ибо оно и есть на деле этот работающий мозг. И всё то, что мы осознаём или переживаем в качестве конкретных проявлений своей психики, своего «Я», суть не что иное, как те или иные возбуждения различных участков наших мозгов.

Возбуждения мозга — не сам мозг и не его строение

Ещё цитата: «либо ментальные состояния и есть функциональные схемы, реализованные в мозге, либо они — особая реальность, скоррелированная с В переводе на мой язык это значит: «либо возбуждения мозга и есть его строение, либо они не строение, но связаны с ним». При этом сразу становится ясной абсурдность первой половины фразы. Равно как и абсурдность последующего приводимого Вами утверждения Д.Армстронга: «хотя ментальные состояния и в самом деле мыслимы отдельно от реализующих их материальных систем и могли бы существовать сами по себе, фактически они совпадают

Возбуждения мозга не могут ни быть мыслимыми, ни тем более существовать в отрыве от мозга как особого устройства, и они, конечно же, вовсе не есть сам этот мозг или его строение (действие не есть действующее или устройство действующего). Попробуйте помыслить себе конкретное возбуждение (а не просто абстрактное понятие «возбуждение») само по себе — без того, чьим возбуждением оно является. Попробуйте представить существование такого возбуждения без возбуждённого. Вряд ли из этого выйдет. Ведь это лишь о туманных, представляющих собой неизвестно что «ментальных состояниях» можно рассуждать в столь свободной манере.

Кстати, отмечу и чисто логическую ошибку, допущенную Армстронгом при формулировании данного тезиса. Откуда он вообще вывел, что ментальные состояния могут быть мыслимы и существовать без материальных систем? Только из того, что мозг как материальная система может мыслиться и существовать без ментальных явлений (то бишь в покоящемся или мёртвом состоянии). Последнее, конечно, есть наблюдаемый факт. Но из него никак не следует обратимость данного отношения. Из того, что мозг может существовать помимо ментальных явлений (своих возбуждений), логически ошибочно заключать, что и ментальные явления, в свою очередь, могут существовать помимо мозга. Ну и, само собой, нельзя тут опереться на эмпирию: вряд ли и наблюдал ментальные явления в отсутствие работающего мозга.

Что же касается второй половины приведённой цитаты то она, естественно, требует дальнейшего истолкования. Вернее, в моём переводе тут тоже всё сразу становится ясно: возбуждения мозга, конечно же, вовсе не его строение, но и не нечто, существующее само по себе, не «особая реальность», стоящая особняком к этому строению и вообще к мозгу. О том, как строение мозга обусловливает его возбуждения, написано выше. Однако речь идёт не о возбуждениях и мозге с его устройством, а о ментальных состояних и физиологических схемах. И эти «предметы» мыслятся большинством авторов (при том, повторяю, что позиция меньшинства — в плане отрыва сознания от мозга — ещё радикальнее) в духе завуалированного, «мягкого» интеракционистского дуализма, то бишь именно особыми реальностями, соотносящимися между собой посредством то ли порождения, то ли причинения, то ли ещё как. Короче — в любом случае не так, как устройство мозга обусловливает его возбуждения, не так, как деятельность соотносится с действующим.

Подобных взглядов де-факто придерживаетесь и Вы сами, утверждая, что ментальные состояния «можно рассматривать как особый тип реальности, актуализирующийся при некоторых условиях в материальных Так считает и «Главный пропонент» «теории, согласно которой ментальные состояния есть особая реальность, не совпадающая с функциональными схемами, а лишь скоррелированная с ними», Д.Чалмерс, который «признаёт зависимость ментальных состояний от физических функциональных схем, т.е. по сути допускает, что последние порождают сознание». И который, вдобавок, «отрицает возможность обратного влияния ментальных состояний на физические процессы, протекающие в структурах То бишь — опять двадцать пять: ментальные состояния отдельно, физические процессы — отдельно. Хотя на деле это одно и то же. Ввиду чего одни ментальные явления, естественно, влияют на другие ментальные явления (как физические процессы на физические процессы — возбуждая их или подавляя: ведь торможение тоже не надо сбрасывать со счетов), а также и вполне материально («физически») определяют поведение индивида в целом в его воздействиях на внешнюю среду. «Ментальные состояния» вовсе НЕ «являются лишь спутниками или побочными продуктами физических процессов, не оказывающими обратного влияния на как полагает эпифеноменализм. Они и есть эти процессы — со всей их физичностью и соответствующей включённостью в каузальную «структуру» мира.

Проблема «одинаковых мозгов»

Из описанного (моего) понимания сущности ментальных явлений и их отношения к мозгу и его строению естественным образом вытекает не только решение «проблемы ментальной но и ответ на «вызов» эпифеноменализма, представленный в принципе: «Одинаковый мозг — одинаковые ментальные Верен этот тезис или ошибочен? А это смотря как понимать одинаковость мозга (лучше сказать, двух и более мозгов, потому что если взять один и тот же мозг, то сравнивать на одинаковость тут можно будет только его состояния в различные моменты времени, а эти состояния одного и того же мозга в разные моменты времени заведомо не могут быть идентичными — в силу тех особенностей мозговой работы, о которых пойдёт речь ниже). Если понимать под ней — одинаковостью двух и более мозгов — только идентичность их устройств, то из этого, конечно же, никак не следует одинаковость их рабочих состояний, то бишь возбуждённостей (ментальных явлений). Возбуждения мозга — не сам мозг и не его строение. Последние могут быть совершенно идентичны у двух и более особей, а возбуждения этих одинаковых мозгов — разными (по локализации, конфигурации, типу). Ибо продуцируются сии возбуждения исключительно внешним (в отношении ЦНС) образом — воздействиями среды (включая сюда идущие к мозгу изнутри тела). Одинаковое строение мозгов гарантирует одинаковость «обитающих» в них (в данный конкретный момент — смысл этой оговорки станет ясен ниже) эмоций и мыслей лишь в том случае, если налицо ещё и полная идентичность указанных воздействий, то бишь характера внешней среды (включая и тело).

Так что верным принцип эпифеноменализма будет лишь при условии его изложения в «развёрнутой» редакции: «Одинаковый по строению и характеру возбуждённости мозг — одинаковые ментальные состояния». Но это уже попросту тавтология. Ибо возбуждённости и есть ментальное; постулируя идентичность возбуждённостей, мы и утверждаем на деле не что иное, как идентичность ментальных явлений.

Дополнительно отмечу: ввиду того, что ментальные явления — не строение мозга и к тому же порождаются не столько им (им они вообще не порождаются, а обусловливаются), сколько характером внешних воздействий, пожалуй, можно даже выдвинуть встречное антиутверждение: «Различные мозги — одинаковые ментальные состояния». Различающиеся по устройствам их мозгов люди в идентичных условиях вполне могут испытывать идентичные эмоции и продуцировать одинаковые мысли (конечно, в известных пределах).

Теперь совершим поворот на 180 градусов. До сих пор я всё писал о том, как строение мозга обусловливает ментальные явления (то есть его возбуждения). Но ведь на дело можно и нужно посмотреть и с обратной стороны. Задавшись вопросом: а как возбуждения мозга влияют на его строение? Ведь без этого, надо думать, тоже не обходится? Любой механизм, например, в ходе своей работы и «греется», и претерпевает деформации, и накапливает «усталость». Всё сие, разумеется, в своих особых формах имеет место и в работающем мозге. Для борьбы с чем предназначены различные регенерирующие, удаляющие шлаки и иным образом обеспечивающие работоспособность мозга «механизмы» (сон Но изнашивание — это лишь один из типов обратного «влияния» возбуждений мозга на его строение. Для нас здесь куда интереснее другой его (влияния) тип.

Это иное обратное влияние проистекает из того, что мозг представляет собой не просто самовосстанавливающуюся и самоподдерживающуюся (конечно, не без помощи тела) материальную структуру, но ещё и саморазвивающееся образование, работа которого в немалой своей части (а именно — в той, в которой мозг выполняет функцию управления поведением особи, то есть её действиями в отношении внешней среды) есть не что иное, как работа над собой, самоперестройка. Мозг — самонаучающееся устройство, и это его самонаучение конкретному (приобретение некоего навыка, умения, знания) материально выражается как раз не в чём ином, как в изменении его строения. Специфика мозга (как мыслящего «механизма») состоит в том, что он воспринимает воздействия извне не просто как стимулы (для реакций), а как сигналы, как информацию, перерабатываемую им далее в знания, откладываемые в памяти (не буду здесь разъяснять биологическую выгоду и функциональную вынужденность этого «мероприятия»: нам достаточно констатировать факт). Но что это значит: переработать внешние сигналы (информацию) в знания, записанные в памяти? Да не что иное, как образом трансформировать (вкупе с наращиванием тканей) некие материальные мозговые структуры. Процесс записи всякого конкретного знания представляет собой вполне материальный процесс соответствующей перестройки предшествующего устройства мозга (в некоторой его части). (Решающим образом указанное изменение строения, конечно, осуществляется посредством связей, «путей сообщения» между отдельными нейронами, группами нейронов Результат же этой записи (собственно записанное знание) есть не что иное, как особое строение соответствующего участка (группы нейронов). Как ещё эта запись могла бы быть произведена и в каком виде сохраняться, существовать?

Таким образом, в течение всей жизни человека умственная (и, похоже, только умственная) работа его мозга постоянно перестраивает сам этот мозг, изменяя его строение (разумеется, не в целом, а лишь в отвечающих за накопление и применение знаний и навыков зонах; структуры, отвечающие за эмоции, не перестраиваются: тут имеет место лишь перестройка их «вводов», благодаря которой они, эти структуры, «научаются» избирательно реагировать на определённые стимулы). Позволю себе цитату из учебника: «Ребёнок появляется на свет с полным набором нейронов, но вес его мозга составляет примерно только четверть от веса взрослого человека. Нарастание веса мозга происходит за счёт разрастания связей нейронов между собой и их дальнейшей дифференцировки (например, прорастанием аксонов к зонам иннерваций)».

Так что изменение строения мозга происходит постоянно — по ходу работы его мыслительных отделов (естественно, вкупе с обслуживающими их рецепторами). Мозг в этом плане не нечто консервативное, данное от рождения раз и навсегда в неизменном виде, а вечно надстраивающееся и пристраивающееся здание (в особом его крыле). И, соответственно, каждое его новое (очередное, последующее) возбуждение — есть возбуждение в той или иной степени уже новой структуры (отчего я и пишу выше, что не может быть идентичности строений одного и того же мозга в разные временные моменты его существования: разве что его полностью отключат на это время). Для эмоций сие, как отмечалось, выражается в том, что они возбуждаются по разным поводам (поднабравшийся определённого жизненного опыта человек начинает переживать по такому поводу, который прежде его ничуть бы не взволновал и который не волнует человека с иным жизненным опытом, и наоборот). Для мыслей изменение строения мыслительных зон (а ведь изменяются прежде всего и главным образом именно эти зоны) прямиком отражается на их (мыслей) содержании (изменение структур связей нейронов, естественно, ведёт к изменениям «траекторий» бегущих по ним возбуждений).

Где обитает «физическое прошлое»?

Однако — зачем я всё это рассказал? Для того, разумеется, чтобы иметь возможность переинтерпретировать в правильном ключе ещё некоторые — теперь уже собственно Ваши — рассуждения. Внимание, цитата: «физическое прошлое сохраняется только на уровне содержания интенциональных ментальных (и эти состояния каузально действенны, что Вы — в пику эпифеноменализму — и стараетесь доказать; при моём понимании сути дела тут и доказывать нечего). Однако «физическое прошлое» на деле сохраняется вовсе не в ментальных явлениях (возбуждениях) — оно в них в лучшем случае только выражается. Сохраняется же прошлый опыт человека чисто материально — в конкретном итоговом (на данный момент) строении соответствующих участков его мозга, — строении, выступающем результатом всей предшествующей работы этого мозга (на протяжении его существования) по усвоению и накоплению (фиксации, записи) данных индивидуального (и, естественно, общечеловеческого) опыта. И это строение, разумеется, далее даёт о себе знать при возбуждении ТАК устроенных участков. Характер оных возбуждений отражает характер данного строения, то бишь материализованный в нём опыт, «физическое прошлое». Ибо сии возбуждения суть не что иное, как воспроизведения означенных записей (знаний) — или по отдельности (и тогда мы имеем такие ментальные явления, как представления — либо натуральные, «образные», либо абстрактные, понятийные), или в определённых последовательностях (и тогда мы имеем конкретные мысли о том, о сём).

Ещё вариация на тему: «Допустим, к примеру, что наши технические возможности позволяют нам в мгновение ока создать мою физиологическую копию. Возникает вопрос: какими ментальными состояниями будет обладать мой двойник? никакими, по крайней мере, в первый момент своего существования. Ведь у него нет Комментирую: если вести речь о реальных ментальных состояниях, то Ваш двойник будет или не будет обладать ими отнюдь не в зависимости от наличия у него истории, а в зависимости от того, испытывает ли он в данный момент воздействия внешней среды и имеются ли в его мозгу, соответственно, возбуждения (работает ли он, мозг, вообще). Наличие истории («физического прошлого», опыта) определяет лишь строение мозга, имеет отношение лишь к содержанию памяти индивида. И оно (это наличие истории) в предложенном Вами случае незначимо. Поскольку коли Ваш двойник — Ваша физиологическая копия, то это значит, что его мозговое строение идентично Вашему и что, следовательно, у него Ваша история, Ваша память. Которая — при условии возбуждения данного отдела мозга — «разродится», «выстрелит» Вашими воспоминаниями.

Ещё раз поясню вопрос: прошлое у Вас «оседает в нашей памяти, фундирующей объекты наших интенций, т.е. в приватных, ментальных Прошлое «оседает» (записывается) на деле в виде строений определённых участков мозга. Эти особым образом устроенные участки и есть то, что мы называем «память», хранилище накопленных нами знаний (причём речь идёт вовсе не о гиппокампе, который, выступает лишь в роли управляющего данным хранилищем, отвечает за организацию работы со знаниями; конкретная же их запись идёт прямиком в коре). И оная память (воплощаясь на деле в строении) вовсе не есть ментальные явления. А также ничего не «фундирует» сама по себе. Ментальными явлениями выступают лишь возбуждения данных «памятьевых» участков мозга, то бишь конкретные воспоминания. Которыми, по сути, являются все наши активированные отдельные представления, а также и различные их комплексы (в том числе и такие, которые суть мысли — определённым образом организованные последовательности отдельных представлений, то бишь возбуждений соответствующих нейронов. Имеются, понятно, и комплексы представлений, организованные иначе, — как одновременные, совместные, связные возбуждения разных групп нейронов, дающие в итоге некую многоплановую цельную картину, сложное представление, сложное понятие, сложный образ). Ну и, само собой, указанные возбуждения, будучи обычными физическими процессами, «фундируют» различные другие возбуждения в том же мозге, а также (совместными усилиями и в конечном итоге) и внешние действия организма в целом.

Последние несколько замечаний

Опять цитата: «я сам мог прийти к сегодняшнему моему физиологическому состоянию разными каузальными путями, т.е. иметь другое прошлое. Но естественно допустить, что моё прошлое фиксируется в моих воспоминаниях, которые фундируют мои убеждения и желания. Отсюда следует, что при том же физиологическом состоянии я реально мог бы иметь другие воспоминания, а значит, другие убеждения и

Если разуметь под «физиологическим состоянием» строение мозга, то данное рассуждение ошибочно. Ведь конкретика содержания памяти (отвечающая за конкретность возбуждаемых путём её активации воспоминаний) и выражается материально не в чём ином, как в строении мозга. Иметь определённый комплекс воспоминаний — базисно значит, иметь определённую память, то бишь определённое строение мозга. Иметь при том же строении другие воспоминания просто нельзя. (Хотя возможно, конечно, извлекать из этих идентичных содержательно «копилок» в одном случае одно, а в другом — другое конкретное воспоминание — в зависимости от характера определяющего конкретное возбуждение памяти внешнего воздействия).

Равным образом нельзя и сформировать данные одинаковые (то есть содержание этой памяти, воспроизводящееся в воспоминаниях) различными каузальными путями. Одно и то же конечно, может быть ВЫЗВАНО «на свет божий» (возбуждено, воспроизведено) различными внешними воздействиями, но вот исходно СФОРМИРОВАНА соответствующая ему запись в мозгу, в памяти, может быть в данном своём виде только (или, для одинаковых записей в разных мозгах — идентичным) путём: иначе просто получится другая запись и — при её — другое воспоминание. Каждому особому прошлому может соответствовать только одна совокупность воспоминаний, одна совокупность их записей — память и (говоря просто иным языком о том же самом), только одно строение мозга.

Если же иметь в виду под «физиологическим состоянием» характер конкретной возбуждённости мозга, то приведённые Ваши слова становится просто трудно понять. Завершающая его часть вообще получается противоречивой: раз «физиологическое состояние» мозга включает в себя его возбуждённость или сводится к ней, то как «при том же физиологическом состоянии я реально мог бы иметь другие воспоминания»? Ведь эти последние тут и есть указанная возбуждённость. Которая вроде бы предполагается одинаковой.

Неясной становится и проблема соотношения данных возбуждений с «разными каузальными путями». Нет, то, что вспоминать, как уже отмечалось выше, при разных стимулах можно одно и то же, как и при одинаковых стимулах — разное, само собой. Идентичность причин требуется только при формировании записей идентичных воспоминаний, а не при их воспроизведении. Но что из того? И вообще, при чём тут воспоминания, если речь у Вас на деле идёт вовсе не о них, а о памяти, то бишь опять же о строении мозга? Раз Вы толкуете о фиксации прошлого («Моё прошлое фиксируется в моих воспоминаниях, которые фундируют мои убеждения и желания»). Прошлое, повторяю, фиксируется вовсе не в воспоминаниях а в памяти: воспоминания суть лишь воспроизведения данных записей. И с «фундированием» тут дело обстоит хитрее. Характер воспоминаний, например, «фундируется»: содержательно — характером строений возбуждаемых участков «памятьевой» зоны мозга (что возбудилось, то и вспомнили), а «избирательно», по линии — какое именно воспоминание «всплыло», какой участок конкретно возбудился, — характером возбуждающего воздействия. Сами же воспоминания как физические возбуждения, естественно, «фундируют» уже прочие разные ментальные явления («убеждения и желания») и, далее, поведение человека.

Идём дальше: «Тождественные в физическом смысле люди естественным образом могут иметь разные убеждения, желания и другие ментальные Опять же: что значит «тождественные в физическом смысле»? По строению мозга (и тела)? Или по строению плюс характеру возбуждённости (ведь последняя тоже вполне физична)? Если второе, то ни о каких различиях в ментальных состояниях и всём прочем говорить по определению не приходится. Если же первое, то эмоции и мысли, продуцируемые конкретно вовсе не строением, а воздействиями среды, конечно, могут быть разными (при разности воздействий). То же самое относится и к чисто физиологическим врождённым желаниям (потребностям, нуждам): желание прохлады, например, испытывается только на солнцепёке. Но с воспитуемыми психическими желаниями (скажем, аккумулируемыми в выражении «Сделайте мне красиво») дело уже обстоит сложнее. Ибо они, в силу как раз своей нарабатываемости опытным путём, тем самым представляют собой тоже род знаний, представлений, записей в мозге (понятие красоты формируется исторически и у каждого своё). То есть связаны с его (мозга) строением. От внешних воздействий тут зависит только то, почувствует ли индивид вдруг тягу к эстетическому переживанию, «к общению с прекрасным», но вовсе не то, испытает ли он указанное переживание от общения с конкретным произведением искусства. И даже сама указанная тяга у людей с разным строением мозга, скорее всего, будет возникать при различных внешних воздействиях.

Ещё хуже обстоит дело с убеждениями, которые вообще представляют собой не эмоции, а знания и, следовательно, прямиком материализуются в строении мозга. И существуют, соответственно, именно в таком виде — до и помимо возбуждений данных «убежденческих» участков мозга (то есть не являясь подлинно ментальными явлениями). В ментальные явления убеждения (как и воспоминания) превращаются только в рамках возбуждений указанных участков и тут они суть определённого рода мысли. Впрочем, это уже — к слову. Нам здесь важна лишь та констатация, что нетождественные по строению «убежденческих» участков своих мозгов люди никак не могут обладать одинаковыми убеждениями.

Следующая цитата: «исчерпывающего знания о нейронной структуре мозга может быть недостаточно для предсказания поведения этой А вот это верно. Поскольку конкретное «поведение» Эго обусловливается его текущей определённостью, то есть наличным распределением и характером возбуждённостей конкретного мозга, а вовсе не напрямую строением этого мозга, да к тому же ещё и в его варианте. Не распространяясь уже о том, что предсказывать «поведение» мозга (термин «поведение» тут явно неудачен, ибо поведением обладает только организм в целом) только из него самого, без учёта воздействий на него среды (включая и тело), вообще нельзя. Это ведь вовсе не изолированная система. Характер возбуждённости мозга постоянно изменяется как по внутренним, так и по внешним причинам. Что отражается и на продуцируемом им поведении особи.

Цитирую дальше: «функциональные схемы мозга никак не тождественны ментальным состояниям, а включают их в свой состав в качестве «внешних» Конечно, строение мозга не тождественно его возбуждениям — это уже многократно повторялось. Однако возбуждения мозга никак не входят в состав его строения. Не распространяясь уже о том, что я вообще не могу представить себе, как это можно входить в состав оставаясь вместе с тем вне этого «чего-либо». Понятие «вхождение в состав» никак не предполагает «невключённости в состав». Что это такое: внешние компоненты состава? На мой взгляд, что-то совершенно невообразимое. Крайне неудачная метафора.

Ну и, наконец, заключительное определение: ментальные состояния — «особый тип реальности (сие, понятно, можно утверждать буквально обо всём, что хоть обособленно и даже просто особенно; задача определения в том и состоит, чтобы указать именно «тип» определяемого, что конкретно он собой представляет — А.Х.), возникающий или актуализирующийся в материальных системах биологического типа (выражено опять чрезмерно обще — А.Х.) в целях детерминистической стабилизации этих систем и, возможно, более совершенной фиксации их индивидуальной Лишь в этих последних дефинициях содержатся попытки конкретного определения. Но, увы, неправильные как методологически (нельзя определять, отсылая к целям; да ещё и к целям, видимо, Природы (не Бога же и не людей), которая вовсе не занимается целеполаганием), так и фактически. Ибо ментальные явления, суть нормальные физические процессы и имеют к детерминизму самое обычное отношение, а вовсе не выступают в роли его «спасателей» в борьбе с (дурно понимаемой) свободой воли. Ибо, ментальные явления не имеют никакого отношения и к фиксации («физического прошлого»): последняя материализуется вовсе не в возбуждениях мозга, а в его строении. Впрочем, Вы вообще пришли к данному определению, если можно так выразиться, «окольным» путём, размышляя вовсе «не о том, как в действительности выстраиваются отношения между сознанием и мозгом, а лишь о том, как мы должны мыслить эти отношения сообразно устройству наших когнитивных При таком подходе, разумеется, нельзя выяснить характера реального отношения сознания к мозгу, а в лучшем случае можно познать лишь характер нашего отношения к этому отношению (остающемуся само по себе неясным). (Как понятно, я не разделяю и Вашу уверенность в том, «что задача точной философии заключается не в установлении реального устройства сущего, а в прояснении нашего сознания и устранении тех кажущихся противоречий в мыслях о самом этом сознании и о мире, которые возникают при некорректной интерпретации естественных установок» Мне кажется, что без познания реального устройства сущего невозможно ни прояснить наше сознание в каких бы то ни было вопросах, ни корректно проинтерпретировать наши естественные когнитивные установки. Но это уже — совсем другая тема).

На сём, пожалуй, остановлюсь. Ибо изложенного достаточно для заключения о том, что Вы исходите из традиционного (и ошибочного) представления о сущности ментального и максимум пытаетесь лишь устранить (весьма спорным путём, сомнительность которого однако при данном исходном раскладе даже нет смысла обсуждать) возникающие при таком понимании затруднения. В то время как следует просто изменить само указанное понимание, и тогда все эти затруднения сами собой испарятся.

Источник