ветхий завет у мусульман как называется
«Ветхий Завет, Новый Завет и Священный Коран как трехтомник Бога»
В религиозных кругах России в последние дни активно обсуждали новость о том, что Папа Римский Франциск решился изменить текст молитвы «Отче наш», точнее, ее перевод. Но почему это событие не оставило равнодушным российских мусульман? А потому, что проблема точности переводов священных текстов напрямую касается и их. Подробности — в материале известного мусульманского и общественного деятеля Рустама Батыра.
«В мусульманских богослужениях Коран читается в оригинале. Но борьба за текст Священного Писания оттого идет не менее ожесточенно, чем это было во времена средневековой инквизиции»
БЕРЯ В РУКИ ПЕРЕВОД КОРАНА, ВЫ НЕИЗБЕЖНО ИМЕЕТЕ ДЕЛО С ТОЙ ИЛИ ИНОЙ ЕГО ИНТЕРПРЕТАЦИЕЙ
На этой неделе в религиозных кругах России активно обсуждали новость о том, что Папа Римский Франциск решился изменить ни много ни мало текст молитвы «Отче наш», точнее, ее перевод. В новой редакции слова «Не введи нас во искушение» были заменены на «Не дай нам поддаться искушению». Как считает понтифик, прежний перевод создавал впечатление, будто Бог провоцирует людей на грехи, а с богословской точки зрения считать так неверно. Даже среди католиков инициатива главы католической церкви вызвала неоднозначные оценки. Новость не оставила равнодушными и российских мусульман, ведь проблема точности переводов священных текстов напрямую касается и нас.
В исламском богословии нет аналогов Вульгаты и синодального перевода. В мусульманских богослужениях Коран читается в оригинале. Но борьба за текст Священного Писания оттого идет не менее ожесточенно, чем это было во времена средневековой инквизиции. Полем схватки у нас выступали тафсиры, т. е. толкования к Корану, которые сегодня в свою очередь выливаются в переводы, используемые уже широкой аудиторией. За «неправильную» интерпретацию коранических аятов раньше легко могли отсечь голову, а сегодня — пустить пулю в лоб. Беря в руки перевод Корана, вы неизбежно имеете дело с той или иной его интерпретацией, позицией того или иного богословского лагеря. Иначе говоря, в переводе вы читаете не столько слова Самого Бога, сколько мысли людей по их поводу. И нелишне знать, что они хотят вам выдать от Его имени.
Посмотрим на примере суры аль-Фатиха («Открывающая»), т. е. первой главы Священного Корана, в каких аятах бывает закопан топор войны мусульманских комментаторов. Выбор на Фатиху пал неслучайно: ее часто называют мусульманским «Отче наш».
«В переводе вы читаете не столько слова Самого Бога, сколько мысли людей по их поводу»
ИСЛАМСКОЕ БОГОСЛОВИЕ — ОНО МУЖСКОЕ ПО СВОЕЙ СУТИ
Конечно же, в короткой статье невозможно охватить все дискутируемые моменты этой короткой суры-молитвы. Затронем только один аспект — отношение к иноверцам, прежде всего к иудеям и христианам. В Фатихе есть три основных маркера на данную тему.
Однако, прежде чем их коснуться, необходимо сделать небольшой экскурс в мусульманское богословие. В рамках поднятой темы крайне важно знать, что в среде мусульманских богослов есть два диаметрально противоположных отношения к монотеистическому иноверию: одни видят в их представителях своих собратьев, другие — врагов.
Мусульманские сторонники первой интерпретации основывают свою позицию на многократных призывах Корана считать истинной миссию всех пророков без исключения, которые были ниспосланы Богом до Мухаммада. Христиане и иудеи в Коране уважительно именуется «людьми Писания» и противопоставляются негативному контрпримеру в лице мекканских язычников, названных уммиюн, т. е. людьми, никогда не знавшими Писания. Причем одной лишь декларацией уважения дело не ограничивалось. Мусульманские законоведы, восприняв толерантные установки Священного Писания и Сунны Пророка, разработали целый комплекс соответствующих законов.
Так, мусульманам разрешается жениться на девушках из числа «людей Писания», а, как известно, создание семьи — это финальная точка на пути трансформации идентификации чужого как своего. Мусульманам разрешается и вкушать мясо животного, зарезанного рукою собрата-единобожника из других религиозных традиций. Не случайно муфтий Сирии Ахмад Бадр аль-Дин Хассун после визита в Татарстан раскритиковал российскую практику халяль-сертификации как неуместную. «Как будто весь российский народ ест греховную пищу и только ты ешь халяльную, — заявил он. — Если я зайду в дом к православному, неужели я скажу ему, что его еда греховна?»
В мусульманском средневековом халифате действовала и такая норма: мусульмане и христиане выплачивали джизью, т. е. подать, которая давала им возможность относительно свободно исповедовать свою религию. Конечно, сегодня подобная практика выглядит как анахронизм, но для тех времен это был, пожалуй, эталон веротерпимости, ведь человек мог отстоять свои убеждения всего лишь динаром, а не жизнью на костре. Учитывая же, что и мусульмане также выплачивали государству подать (закят), говорить здесь о религиозной дискриминации будет, наверное, не совсем корректно, ведь, по сути, речь тогда шла о налогах для всех подданных халифата. Это была своеобразная форма относительной свободы совести.
Второй богословский лагерь отказывается признавать христиан и иудеев своими собратьями. Императивы Корана про «людей Писания» ими нейтрализуются через одну богословскую хитрость: улемы данной школы заявили, что современные христиане и иудеи не относятся к «людям Писания» по той причине, что те якобы отошли от принципа единобожия, а поэтому на них и нельзя распространять все вышеприведенные нормы исламского шариата.
Впрочем, справедливости ради заметим, что за отказом признавать современных христиан «людьми Писания» не обязательно стоят ксенофобские мотивы. Нередко это обусловлено усложнением реальной конфессиональной карты современного общества. Не случайно муфтий Татарстана Камиль хазрат Самигулин вступил в заочную полемику со своим сирийским коллегой, ведь он, в отличие от последнего, хорошо знает, что русские люди в постосоветской России, которых многие иностранцы по старинке шаблонно воспринимают за православных, в действительности часто таковыми уже не являются. Отсюда и объективная невозможность автоматически распространить на них мусульманские нормы касательно «людей Писания». Поэтому российская система сертификации халяль — это не камень в огород христиан как таковых, а вынужденный учет де-факто существующего положения вещей.
Сказанное не отменяет того, что многие мусульманские богословы отказываются видеть в современных христианах и иудеях «людей Писания» не потому, что последние лишь номинально исповедуют свою религию или вообще не исповедуют никакой, а потому, что в принципе считают христианство и иудаизм религиями, отпавшими от Бога. Впрочем, и те порой отвечают им взаимностью. Любопытно отметить, что такого рода мусульманские богословы нередко грешат в своих толкованиях весьма забавной половинчатостью. Когда речь идет об употреблении мяса, то христиане и иудеи для них не «люди Писания», потому они с суровыми лицами строгих богомольцев брезгливо сторонятся вкушать мясную пищу последних. Но если вопрос встает о женитьбе на русских красавицах, то здесь на знамена поднимаются все богословские аргументы — лишь бы признать их «людьми Писания» со всеми вытекающими из этого послаблениями. Да, исламское богословие — оно мужское по своей сути, желудок в нем явно проигрывает по силе воздействия на принятие решений перед другими органами.
Камиль Самигулин вступил в заочную полемику со своим сирийским коллегой, ведь муфтий РТ хорошо знает, что русские люди в постосоветской России, которых многие иностранцы по старинке воспринимают за православных, в действительности часто таковыми уже не являются
АБСУРДНО ВКЛАДЫВАТЬ В УСТА ХРИСТИАН СЛОВА О ТОМ, ЧТО «ИИСУС — СЫН АЛЛАХА»
Итак, для одних мусульманских богословов христиане и иудеи — собратья и попутчики в духовной жизни, ведущей к Богу, для других — недруги и даже враги. Посмотрим, как это отражается в толкованиях и переводах Фатихи. Как уже было сказано, здесь есть три основных маркера.
Начнем с конца. Сура заканчивается следующими словами: «Веди нас по прямому пути. Пути тех, кого Ты облагодетельствовал, а не тех, кем [Ты] разгневан, и не заблудших». Согласно интерпретации второй, ксенофобской, школы мусульманских богословов, под теми, кто гневит Бога, подразумеваются иудеи, а заблудшие, по их мнению, это христиане. Если учесть, что правоверный читает Фатиху не менее 32 двух раз за сутки из года в год, то нужно понимать, насколько мощное воздействие подобный рефрейминг оказывает на десятки и сотни миллионов людей по всему свету. Из такого рода надуманных толкований, собственно, и вырастают религиозные войны.
Теперь обратимся к началу. В первых двух аятах говорится: «Хвала Богу, Господу миров, Милостивому и Милосердному!» Абсолютно мирное религиозное славословие. Но и его ксенофобы умудрились превратить в орудие своей пропаганды. В первом эпитете Бога (Милостивый), говорят они, речь идет о Его милости, явленной в этой жизни ко всем тварям, вызванным Им из небытия к свету. А вот второй эпитет (Милосердный), учат они, касается только мусульман в жизни следующей, ибо, дескать, только им суждено попасть в рай. Снова молитва превращается в инструмент потрафления своему нарциссизму и ксенофобии.
Та же борьба идет и за перевод прославляемого в суре имени Всевышнего, которое на арабском звучит как «Аллах». Богословы первой школы подчеркивают, что переводить его нужно не иначе как «Бог», тем самым выражая фундаментальное единство ислама, христианства и иудаизма. Да, между нашими религиозными традициями могут быть различные нюансы в понимании Бога, но это все же понимание одного и того же Бога, а не двух и не трех — того единственного Бога, Который создал Вселенную. Между различными исламскими деноминациями, например ханбалитами и суфиями, Его тоже порой понимают радикально по-разному, но это не делает их слугами разных Богов.
Однако если «Аллах» оставлять без перевода, как предлагают представители второй школы, стремящиеся во всем обособиться от христиан и иудеев, то у слушателей невольно возникает ощущение, что речь идет о каком-то локальном понятии арабской культуры, а не о Боге, чей призыв обращен ко всему человечеству. Тем самым они подвергают сомнению универсальный характер ислама и хотят низвести его на уровень регионального формата. Сам Коран ставит в тупик подобных переводческих провокаторов. В одном из аятов в нем цитируются слова христиан: «И сказали христиане: „Иисус — сын Бога“» (9:30). Другими словами, Коран не подбирает для «христианского» Бога обозначение, отличное от Бога «мусульманского». В обоих случаях использовано одно и то же слово, звучащее на арабском как «Аллах». Значит, и в переводе мы должны сохранять это единство, подчеркнутое самим Кораном, ведь, согласитесь, абсурдно вкладывать в уста христиан слова о том, что «Иисус — сын Аллаха». Конечно, все это справедливо, если мы говорим о языках христианской культуры, но если речь идет о переводе на «мусульманские» языки, то и в отношении христиан, и в отношении мусульман мы обозначаем Бога как «Аллах», т. е. сохраняя все то же терминологическое единство.
Перевод — великая сила, которую нельзя недооценивать и которая может как раскрыть глубину коранических идей, так и похоронить их красоту под хламом собственных интерпретаций. Но, как бы ни старались представители второй, ксенофобской, школы мусульманских богословов, им все сложнее и сложнее скрывать от людей правду о великом трехтомнике Бога, явленного в Ветхом, Новом и Последнем Его Завете с человечеством, именуемым Кораном.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Библия в понимании мусульман
Мусульмане убеждены, что Коран есть Слово Божие, превосходящее все предыдущие откровения. Чтобы сохранять такую свою убежденность, им приходится постоянно оспаривать противоречащие этому утверждения их главного соперника, Библии.
Нападки на Библию
Критические выпады мусульман против Библии можно разделить на две основные категории: во-первых, речь идет о том, что текст Писания был изменен или сфабрикован; во-вторых, в христианское вероучение вкрались доктринальные ошибки, такие как вера в воплощение Христа, в единство ипостасей Троицы, а также концепция первородного греха (Waardenburg, 261–63).
Восхваление изначальной Библии
Как ни странно, но иногда Коран награждает иудейско-христианское Писание такими почетными титулами, как «книга Бога» (Аллаха), «Слово Бога», «свет и руководительство для людей», «[решение всех вопросов]», «[руководство и милосердие]» <«данная в путеводительство и как милосердие»>, «книгаясная», «[освещение, просветление]» (al-furqan), «Евангелие, в котором — руководство и свет, и с подтверждением истинности того, что ниспослано до него в Торе», а также «руководство и увещание для богобоязненных» — Коран, сура 5:50/46 (Takle, 217). Коран призывает христиан заглянуть в их собственное Писание, чтобы узнать Божие откровение, предназначенное для них (Коран, сура 5:51/47). И даже сам Мухаммед в какой-то момент призывается поверить истинность своей проповеди по содержанию предыдущего божественного откровения иудеям и христианам (Коран, сура 10:94).
Библия откладывается в сторону
Эти восхваления Библии могут ввести в заблуждение, так как мусульмане спешат объявить, что Коран превосходит все предыдущие откровения, основываясь на исламской концепции развертывающегося откровения. Тем самым они рассчитывают доказать, что Коран есть исполнение и отмена менее полных откровений, таких как Библия. Один исламский богослов выражает эту общую убежденность следующим образом: хотя мусульманам и надлежит верить в Тору (Моисеев закон), Zabur (Псалмы Давида) и Injil (Евангелие), тем не менее, согласно «самым выдающимся богословам», эти книги в их нынешнем состоянии «искажены». Он продолжает: «Верить нужно в то, что Коран есть благороднейшая из книг […] Это последнее из нисшедших богоданных писаний, отменяющее все предшествующие книги […] Для Корана невозможно подвергнуться никакому изменению или искажению» (Jeffery, 126–28). И хотя это самый распространенный взгляд среди исламистов, многие мусульмане все же заявляют, что верят в святость и истинность ныне имеющейся Библии. Однако это, по большей части, только слова, так как они твердо уверены во вседостаточности Корана. Лишь очень немногие действительно брали в руки Библию.
Против Ветхого Завета
У мусульман зачастую проявляется менее благоприятное отношение к Ветхому Завету, который, как они полагают, был искажен учителями закона. Обвинения включают в себя: сокрытие Слова Божиего (Коран, сура 2:39/42; 3:64/71), искажение в своих книгах слов и смысла Писания (Коран, сура 3:72/78; 4:48/46), неверие во все части Писания одновременно (Коран, сура 2:79/85) и незнание, чему в действительности учит их собственное Писание (Коран, сура 2:73/78). Эту критику мусульмане распространяют и на христиан.
Из-за неоднозначности в утверждениях Корана мусульмане придерживаются различных (иногда противоречащих друг другу) взглядов на Библию. Например, известный исламский реформатор Мухаммед Аб- дух (Abduh) пишет: «Библия, Новый Завет и Коран — это три согласующиеся книги; религиозные люди изучают все три и равно уважают их. Таким образом, божественное учение завершено, и истинная религия сияет в веках» (Dermenghem, 138). Еще один мусульманский автор пытается гармонизировать три великие мировые религии так: «иудаизм сосредоточен на Справедливости и Праведности; христианство — на Любви и Милосердии; ислам — на Братстве и Мире» (Waddy, 116). И все же наиболее типичный для мусульман подход к данной теме иллюстрируется комментарием исламского апологета Аджиджолы:
«Первые пять книг Ветхого Завета отнюдь не совпадают с изначальной Торой, но части Торы были переплетены с другими повествованиями, написанными человеческими существами, и исконное наставление Господа теряется в этой трясине. Точно так же, Четвероевангелие Христа не есть то изначальное благовествование, которое пришло от пророка Иисуса […] изначальное и вымышленное, божественное и человеческое настолько смешались, что пшеницу невозможно отделить от плевелов. Факт состоит в том, что изначальное Слово Божие не сохранено ни иудеями, ни христианами. Коран, с другой стороны, сохранен полностью, и ни йота, и ни одна черта не может быть изменена или убрана из него» [Ajijola, 79].
Эти обвинения снова приводят нас к исламской доктрине tahrif, то есть искажения иудейско-христианского Писания. Исходя из некоторых процитированных выше стихов Корана и, что важнее, из своей малой защищенности перед фактическим содержанием других писаний, исламские богословы в целом выработали два ответа. По словам Назир-Али, «ранние мусульманские комментаторы (например, аль-Табари и ар-Рази) были убеждены, что искажение сводится к tahrif bi’al ma’ni, то есть к искажению смысла текста без изменения самого текста. Постепенно доминирующей стала концепция tahrif bi’al-lafz, то есть искажения самого текста» (Nazir-Ali, 46). Такого мнения придерживались испанские богословы ибн Хазм (Hazm) и аль-Бируни.
Еще один исследователь Корана заявляет, будто бы «библейская Тора, очевидно, не идентична с чистым tawrat [законом], данным Моисею в откровении, хотя имеет место значительное расхождение во мнениях относительно того, до какой степени было искажено первоначальное Писание». С одной стороны, «Ибн Хазм, который был первым мыслителем, систематически рассмотревшим проблему tabdil [изменения], утверждал […], что сам текст был искажен или фальсифицирован (taghyr), и еще он привлек внимание к безнравственным рассказам, нашедшим себе место в своде». С другой стороны, ибн Халдун (Khaldun) полагал, что «сам текст не был искажен, но иудеи и христиане неверно толковали свое Писание, особенно такие тексты, в которых предрекалась или провозглашалась миссия Мухаммеда и пришествие ислама» (Waardenburg, 257).
Выказывает ли исламский богослов больше или меньше уважения к Библии, и будет ли он ее цитировать, а если да, то каким образом, — зависит от его конкретного толкования концепции tabdil. Ибн Хазм, например, отвергал почти весь Ветхий Завет как фальсификацию, и все же с удовольствием цитировал неблагоприятные отзывы из книг tawrat о том, насколько плохо обстояло дело с верой и поведением у Ваnu Isra’il, видя в них свидетельства против иудеев и их религии.
Против Нового Завета
Видный исламский комментатор Юсуф Али настаивает, что «Injil, о котором говорится в Коране, не есть Новый Завет. Это не то Четвероевангелие, которое ныне принято в качестве канонического. То было единое Евангелие, учит нас ислам, раскрытое Иисусу и проповеданное Им. Фрагменты его сохранились в общепризнанных канонических Евангелиях и в некоторых других Евангелиях, оставивших известные следы» (Ali, 287). Делаются прямые выпады против Нового Завета и христианского вероучения. В их число входят обвинения в том, что имели место искажение и фальсификация текста божественного откровения, допущены доктринальные ошибки, такие как вера в воплощение Христа, в триединство Бога, в учение о первородном грехе (Waardenburg, 261–63).
Между исламскими богословами ведется полемика по вопросу о том, имеют ли люди Книги соучастие в вечности. Хотя среднестатистический мусульманин может считать любого, кто был «хорошим человеком», достойным спасения, в теории ислама, если принять во внимание все замечания Корана на данную тему, возникает достаточно серьезная неопределенность.
В среде классических исламских богословов иудеи и христиане обычно расцениваются как неверующие (kafar) из-за того, что не признают Мухаммеда истинным пророком Божиим. Например, как мы обнаруживаем в комментариях к Корану, сделанных Табари, одним из наиболее уважаемых исламских комментаторов всех времен, автор, хотя и проводит различие между людьми Книги и многобожниками (mushrikun) и высоко ставит первых, недвусмысленно заявляет, что большинство иудеев и христиан пребывают в неверии и погрязли в грехе, поскольку отказываются признать истинность Мухаммеда (Antes, 104–5).
К этому добавляются обвинения, направленные против христианской веры в божественную сущность Христа как Сына Божиего, веры, которая приравнивается к непростительному греху shirk и неоднократно категорически осуждается в Коране. Осуждение христиан выражено в стихе 5:76/72: «Не веровали те, которые говорили: “Ведь Аллах — Мессия, сын Марйам” […] Ведь кто придает Аллаху сотоварищей, тому Аллах запретил рай. Убежищем для него — огонь, и нет для неправедных помощников!».
С другой стороны, современный исламский богослов Фальзур Рахман выступает против тех, кто, как он признает, «представляет собой подавляющее большинство исламских комментаторов». Он отстаивает то мнение, что спасение достигается не формальным присоединением к мусульманской вере, но, как указывается в Коране, верою в Бога и в последний день и добрыми делами (Rahman, 166–67). Полемика продолжается, и каждый отдельно взятый мусульманин может встать в этом споре на ту или иную сторону, основываясь на собственном понимании вопроса.
Ответ на исламские обвинения
Одним из признаков того, что такая позиции исламистов имеет критические дефекты, является внутренняя непоследовательность в самих исламских представлениях о Писании. Эти несоответствия можно проследить по следующим цитатам из Корана:
Изначальный Новый Завет («Евангелие») есть откровение Бога (Коран, сура 5:50/46, 72 ⁄ 68, 73 ⁄ 69, 76 ⁄ 72).
Иисус был пророком, и мусульмане должны верить в Его слова (Коран, сура 4:169/171; 5:82/78). Как отмечает исламист Муфассир, «мусульмане верят, что все пророки были истинными, поскольку служение для рода человеческого им препоручено всемогущим Богом (Аллахом)» (Mufassir, i).
Христиане были обязаны признавать Новый Завет во времена Мухаммеда (седьмой век по Р.Х.; Коран, сура 10:94).
В суре 10 Мухаммеду сказано: «Если же ты в сомнении о том, что Мы ниспослали тебе, то спроси тех, которые читают писание до тебя. Пришла к тебе истина от Твоего Господа; не будь же из колеблющихся!». Как отмечает Абдул Хакк, «ученых мужей ислама этот стих приводит в грустное недоумение, ведь он, похоже, отсылает пророка к людям Книги, которые могли бы разрешить его сомнения» (Abdul-Haqq, 23). Одно из самых странных толкований этого места таково, что сура фактически обращена к тем, кто сомневается в призвании пророка. Другие заявляют, что «обращена она к самому Мухаммеду, но речь идет о том, что, как бы они ни старались испортить и развернуть компас, он всегда указывает на один и тот же небесный полюс — чистоту и сохранность Писания». Тем не менее Абдул-Хакк продолжает: «И опять же, если мы примем, что сура обращена к тем, кто сомневается в истинности Ислама, это бросает тень на все обоснования миссии пророка; за ответом на сомнения по ее поводу предлагается обратиться к иудеям [или христианам]; что может лишь усилить доводы об авторитетности Писания — а это вывод, к которому исламские критики вряд ли готовы».
Христиане возражают, что Мухаммед не стал бы обращаться к ним, чтобы принять искаженный текст Нового Завета. Кроме того, Новый Завет времен Мухаммеда по существу совпадает с современным текстом, так как современный текст Нового Завета основан на рукописях, созданных за несколько столетий до Мухаммеда. Следовательно, по логике этого стиха Корана, мусульмане должны признать аутентичность современной Библии. Но в таком случае они должны признать и учение о богосыновстве Иисуса, и доктрину Троицы, поскольку именно этому учит Новый Завет. Однако мусульмане категорически отвергают эти доктрины, тем самым создавая в исламе глубокую внутреннюю дилемму.
Еще один пример непоследовательности в исламском отношении к Библии заключается в том, что Коран провозглашает Библию «Словом Божиим» (Коран, сура 2:70/75). Мусульмане также настаивают, что Слово Божие не может быть изменено или искажено. Однако, как указывает Пфандер, «если оба эти утверждения верны […] то отсюда следует, что Библия не была изменена или искажена ни до времени Мухаммеда, ни после» (Pfander, 101). Тем не менее исламское вероучение утверждает, будто бы Библия была искажена, что и порождает противоречие.
Как указывает исламист Ричард Белл, неразумно предполагать, будто бы иудеи и христиане могли объединиться в заговоре об изменении текста Ветхого Завета. Ведь «их [иудеев] чувства по отношению к христианам всегда были враждебными» (Bell, 164–65). С какой бы стати две враждующие стороны (иудеи и христиане), пользовавшиеся одним и тем же текстом Ветхого Завета, сговорились изменить его, подтверждая тезисы своего общего противника, мусульман? В этом нет никакого смысла. Далее, в предполагаемое время текстуальных изменений иудеи и христиане были рассеяны по всему миру, из-за чего гипотетическое сотрудничество в искажении текста было невозможным. И количество находящихся в обращении экземпляров Ветхого Завета было слишком велико, чтобы произвести единообразное изменение. Кроме того, нет никаких упоминаний о таких изменениях со стороны бывших иудеев и христиан, принявших в тот период ислам, а уж они-то наверняка не преминули бы сказать об этом, будь это правдой (см. McDowell, 52–53).
Противоречие с фактическим свидетельством
Более того, отрицание мусульманами Нового Завета противоречит чрезвычайно весомому рукописному свидетельству. Все Евангелия сохранились в папирусе Chester Beatty Papyri, созданном около 250 г. И весь Новый Завет содержится в рукописи Vaticanus Ms. (В), датируемой приблизительно 325–350 г. Имеется свыше 5.300 других рукописей Нового Завета, относящихся к периоду от второго до пятнадцатого веков (и сотни из них написаны до Мухаммеда), а этим подтверждается, что мы располагаем по сути тем же самым текстом Нового Завета, который существовал во времена Мухаммеда. Эти рукописи подтверждают также, что наш текст — все тот же исходный текст Нового Завета, который был написан в первом столетии. Эти рукописи образуют непрерывную цепь свидетельства. Например, самый ранний известный фрагмент Нового завета, «Фрагмент Джона Райленда» (John Rylands Fragment), датируется примерно 117–138 г. В нем сохранились стихи из главы Ин. 18 именно в таком виде, в каком они приведены в современном тексте Нового Завета. Точно так же в «Папирусе Бодмера» (Bodmer Papyri), восходящем примерно к 200 г., сохранился целиком тот самый текст посланий Петра и Иуды, который нам известен. Большая часть Нового Завета, включая Четвероевангелие, содержится в Chester Beatty Papyii, а весь текст Нового Завета можно найти в рукописи Vaticanus, датируемой приблизительно 325 г. Нет абсолютно никаких данных о том, чтобы содержание Нового Завета было испорчено или искажено, как заявляют мусульмане (см. Geisler and Nix, chap. 22).
И наконец, мусульмане пользуются либералистской критикой Нового Завета, чтобы доказать, что Новый Завет был искажен, неверно расценивается и датируется. Однако современный либеральный исследователь Нового Завета Джон А. Т. Робинсон (Robinson) пришел к выводу, что текст Евангелия был создан заведомо при жизни апостолов, между 40 и 60 гг. по Р.Х. Бывшая ученица Бультмана, новозаветный критик Эта Линнеманн еще позднее пришла к выводу, что такая позиция, будто бы сохранившийся в рукописях текст Нового Завета не рассказывает о действительных словах и делах Иисуса, больше не имеет обоснований. Она пишет: «Со временем я все больше и больше убеждалась, что значительная часть новозаветной критики в том виде, в каком она практикуется приверженцами историкокритического богословия, не заслуживает звания науки» (Linnemann, 9). Она продолжает: «Евангелия отнюдь не представляют собой литературные произведения, в которых творчески перерабатывается уже законченный материал, в той манере, в какой Гёте переработал популярную историю о докторе Фаусте» (ibid., 104). Напротив, «каждое Евангелие содержит завершенное и уникальное в своем роде свидетельство. Своим существованием оно обязано прямой или косвенной причастности к событиям» (ibid., 194).
Более того, обращение исламских апологетов к подобной либералистской критике подрывает их собственное учение о Коране. Исламские авторы любят цитировать выводы либералистов о Библии, не уделяя достаточно серьезного внимания их предпосылкам. Отрицание всего сверхъестественного, которое заставляет либералистских критиков Библии отказывать Моисею в авторстве Пятикнижия, ссылаясь, в частности, на употребление в разных частях текста разных слов для обозначения Бога, могло бы точно таким же образом привести к заключению, что Коран не написан Мухаммедом. Ведь в разных местах Корана тоже встречаются различные имена Бога. Слово Allah обозначает Бога в сурах 4, 9, 24, 33, однако в сурах 18, 23 и 25 используется слово Rab (Harrison, 517). Мусульмане словно бы находятся в блаженном неведении относительно того, что взгляды подобных критиков основаны на отрицании ими всего сверхъестественного и, применительно к Корану и к своду Хадис, точно так же подрывали бы основы мусульманского вероучения. Словом, последовательные исламисты не могут апеллировать к критике Нового Завета, основанной на убеждении, что чудес не бывает, если только не хотят оспорить и свою собственную веру.
Заключение
Если христиане в дни Мухаммеда были обязаны признавать свой Новый Завет и если великое множество рукописей подтверждает, что современный текст Нового Завета остался, в сущности, тем же самым, каким и был, то, согласно учению самого Корана, христиане обязаны принять новозаветное учение. Однако Новый Завет и сегодня подтверждает, что Иисус есть Сын Божий, Который умер на кресте за наши грехи и через три дня воскрес. Но это уже противоречит Корану. Таким образом, отрицание мусульманами аутентичности Нового Завета несовместимо с их собственной верой в богодухновенность Корана.
Библиография
Норман Л. Гайслер. Энциклопедия христианской апологетики. Библия для всех. СПб., 2004. С. 115–119.