война и мифы первые дни войны
«Война и мифы» — эксклюзив без выдумок через 70 лет
— Сейчас на Первом мы смотрим первые четыре серии документального цикла «Война и мифы»… Сколько их всего?
— Готовы восемь: План Ост, Первые дни войны, Штрафбат и заградотряды, Ополченцы и коллаборационисты, Ленд-лиз, Военнопленные, Война в Европе, массовые потери и массовый героизм
— Как выбирали, какие мифы разоблачать? Их же очень много.
— Ужасно, на самом деле, трудно. Пришлось разбить огромную войну всего лишь на восемь серий, из огромного количества мифов — выделить какие восемь основных… Я бы обязательно сделала еще серию про тыл, например. У меня были еще две или три важные темы, но я понимала, что их уже никуда невозможно вместить.
Конечно, мы брали самые, если можно так сказать, драматургичные темы, где очевидна полемика, где нужно подобрать огромное количество ярких и доступных и понятных зрителям фактов, чтобы доказать ту или иную точку зрения, чтобы показать, что было на самом деле. Конечно, мы обсуждали выбор с Владимиром Мединским, автором книги «Война. Мифы СССР 1939–1945», с историками. От каких-то тем отказывались, потому что они слишком узко специально-научные.
На нашу голову скопились и мифы советской поры, и весь постсоветский маразм, когда в журналах и газетах любой «историк» может написать что угодно, например, что соотношение наших потерь было 1:16, как написал в свое время один из наших коллег в одном из журналов (не буду рекламировать дурные СМИ). Советские мифы о наших потерях тоже совершенно безумны. Основываясь на данных всего международного научного сообщества, можно сказать, что за годы войны мы потеряли около 27 миллионов человек. Понятно, что в советские годы эти цифры были сильно преуменьшены. И 20 миллионов называли, и 15, и 10.
Собственно говоря, острота дискуссии стала определяющей при выборе тем для фильма. Нужно было поднять самые спорные, самые болезненные для нас темы и постараться объективно и спокойно, опираясь на факты, на российские и международные архивы, их проанализировать. Будь то первые дни войны, проблемы, связанные с штрафниками, с заградотрядами, с ополченцами, с коллаборационистами.
— Как соотносится книга Владимира Мединского и документальный цикл на Первом?
—Книга Владимира Мединского «Война. Мифы СССР 1939–1945» живет своей жизнью и уже пережила несколько изданий и дополнений. Идея переложить ее на язык документального кино родилась примерно два года назад. Книжку прочел заслуженный артист России Михаил Пореченков. Он получил до актерского военное образование, очень интересуется историей нашей страны в целом и особенно историей Великой отечественной войны. Ему показалось важным и интересным сделать документальный фильм по этой книге. Нужно было перевести ее на киноязык, дополнить чем-то, визуализировать. Пореченков обратился к Владимиру Ростиславовичу Мединскому и получил одобрение. Позже мы встретились с Михаилом Пореченковым и замечательным продюсером Максимом Королевым. Потихонечку начала собираться команда. Режиссером стала Элла Тухарелли. Композитором – Кирилл Немоляев.
Владимир Мединский. Фото Анна Гальперина
— Что потребовалось для перевода книги на язык документального кино?
— Все прекрасно знают, что переносить историческую книжку в кино или даже в документальный фильм — история очень неблагодарная. И мы пошли«от противного». Чего не должно быть в нашем фильме? Например, что обязательно используется во всех документальных фильмах о войне? — воспоминания ветеранов. Будем ли мы использовать воспоминания ветеранов? Нет, не будем.
—Почему?
—Потому что ветераны очень старенькие, а воспоминания уже многократно собраны. Когда пару лет назад я писала про ветеранов для другого проекта, нам звонили родственники и просили больше не звонить дедушке, потому что он поговорил о тех годах по телефону — и ему уже плохо с сердцем. Некоторые пожилые люди забывают какие-то факты, путают фамилии. Нам хотелось перестать мучить ветеранов. Слава Богу, уже собрано огромное видео- и кинодостояние, записаны сотни и тысячи интервью, подробных рассказов. Но при этом, конечно, нам хотелось, как людям, работающим на телевидении, какого-то эксклюзива.
— Какой эксклюзив может быть через 70 лет?
— Нам хотелось опубликовать, снять истории, которые никто никогда не вспоминал, не читал, не публиковал и вообще внимания на них не обращал. Сами бы мы, конечно, не справились. Но мы познакомились с Артемом Драбкиным и с Лешей Исаевым, молодыми исследователями, которые на сайте Iremember.ru— «Япомню.ру» годами собирают воспоминания ветеранов. С «Лейкой» и блокнотом, с диктофоном они ездят не только по России, но и по Европе, собирают свою«Повесть временных лет». И без них я бы, конечно, не справилась со сценарием. Мы договорились, что мне с утра до вечера и с начала до конца проекта будут помогать самые разные историки, потому что я легко могу написать всяких глупостей. И поэтому мы садились с Темой Драбкиным и Лешей Исаевым и просили их найти нам воспоминания штрафников, ополченцев, найти воспоминания о заградотрядах, воспоминания священников, которые, например, были в Псковских приходах в годы войны. Канву книг Владимира Мединского мы начинили этими уникальными деталями. Этими исповедями сынов века. Благо, у меня было много времени, чтобы найти интересные куски и вычитать эти совершенно фантастические воспоминания, найти уникальные свидетельства о пленных в Германии, о пленных немцах, о начале войны, о войне в Европе, о Лендлизе, о помощи союзников, о той технике, которую нам присылали. Это не опубликованные ранее тексты, просто расшифрованные интервью, где пожилые люди, бывает, путаются в фактах. Этот путь был счастливо мною пройден. Мне было очень интересно, местами страшно, местами просто невыносимо: например, за день нужно было прочесть четыреста страниц воспоминаний заключенных, где описан ад, ад на земле. Иногда приходилось останавливаться, чтобы просто подышать. Воспоминания, например, десятилетнего ребенка в еврейском гетто. Что пересказывать? Это невозможно читать. Один старик говорил: «Я буду называть даты, вы можете их проверить по исторической литературе, но я помню все. Я не помню, что было вчера, но я помню каждый тот день: сколько людей расстреляли, как убивали женщин, как издевались над детьми и стариками».
— Как это визуализировали?
— Если читаешь воспоминания о Вяземском котле, есть возможность поехать в Вязьму и снять современные поисковые отряды, которые до сих пор находят останки этих солдатиков. Едешь в командировку, нужен результат, и я помню, как беспокоилась: «Вы точно уверены, что вы найдете? Простите за цинизм, но в лес идешь за грибами — не всегда возвращаешься с полной корзинкой. А вы идете искать погибших столько лет назад бойцов. Неужели вы уверены, что у нас получится снять материал?» Телефонная трубка удивленно ответила: «Грибы, может быть, в лесу можно и не найти. А останки солдат районе Вязьмы на полях — к сожалению, до сих пор…» Потребовалось всего пятнадцать минут, чтобы найти место, и тут же при нас подняли девять красноармейцев. Было только четыре жетона, которые позволяют надеяться найти родственников этих погибших и захоронить их не в могиле, где будет написано «Неизвестному солдату», а с именем и фамилией.
Мы ездили в один из монастырей Суздаля, где находился лагерь для итальянских и немецких военнопленных. Мы использовали воспоминания очевидцев и исследования историков. На территории монастыря есть экспозиция, посвященная вот этой части истории обители. Мы наполнили наш репортажами, поездками в Брест, в Вязьму, в Суздаль, в Дрезден, в Берлин, Гамбург, Кельн, Освенцим, Майданек, Смоленск, Подольск, Красногорск. Боюсь что-то забыть, потому что все это снималось два года.
— А как ввести в фильм воспоминания, если это просто текст?
— Нам не очень хотелось играть и устраивать театр из воспоминаний фронтовиков, но тем не менее, нужно было прочитать эти воспоминания. Для нас было большой радостью, что Михаил Пореченков сам бросился обзванивать своих коллег — и все с радостью откликнулись. И Сергей Безруков, и Андрей Мерзликин, и Константин Хабенский, и Андрей Смоляков, и Ирина Пегова, и Петр Федоров. Наши любимейшие и замечательные артисты посчитали своим долгом прочитать эти воспоминания в нашем проекте. Это было очень ценно.
— Кто из ученых историков участвовал в проекте?
— Нам, действительно, нужно было заручиться поддержкой научного сообщества. Мы выбирали экспертов — тех, кто может рассказать о штрафбате, кто всю профессиональную жизнь занимался ленд-лизом, кто изучал войну на территории Европы, или советских военнопленных, или писал докторскую диссертацию о Сталине в первые дни войны. Например, Юрий Рубцов — специалист по штрафбатам, Андрей Назаров — по Ленд-лизу. О Церкви в годы войны мы, конечно, говорили с Алексеем Светозарским, профессором Московской духовной академии. Много говорили с Михаилом Мягковым — это научный директор Российского Военно-Исторического общества. Академик Георгий Александрович Куманев тоже стал гостем нашей студии. Мы записывали огромные подробные беседы. У нас порядка пятисот страниц расшифровок этих интервью. Наверное, можно издать отдельную книжку — и достаточно любопытную. С нами работали уникальные консультанты из Подольского архива, мы работали в Красногорском архиве.
— А зарубежные ученые?
— У нас была, конечно, серьезная экспедиция в Германию, Польшу, Белоруссию, потому что нам нужно было снять очень много архивных документов. В Польше нам нужно было снять концентрационные лагеря. И нам нужны были немецкие историки. Они основываются на документах, на идеально сохранившихся немецких архивах. Если вы помните, был конфликт вокруг опроса телеканала«Дождь» о блокаде Ленинграда: не лучше ли было сдать город. Как раз во время этой дискуссии с нами беседовала немка, одна из экспертов-историков, хранитель всего немецкого архива, связанного с Национал-Социалистической партией. Она говорила: «Я не понимаю, о чем вы спорите. Есть документы. Немцы — очень серьезные люди, все планы готовились. Это план OST, здесь написано: на месте Ленинграда не должны жить три с половиной миллиона ленинградцев, а должны жить двадцать тысяч немцев, и должно это называться «Ингерманланд»». Было немножко неловко, что немецкие историки не понимают, как на постсоветском пространстве могут возникать такого рода обсуждения, когда есть исторические факты.
— Насколько тщательно соблюдали историческую достоверность «реквизита» — обмундирования, техники?
Когда снимаются художественные фильмы, и авторам указывают на какие-то исторические неточности, то режиссер, сценаристы или исполнители главных ролей могут спокойно сказать: мы снимали фильм в первую очередь о любви, даже если это фильм о войне. Но поскольку мы снимали исторические реконструкции, мы не могли сказать, что мы снимаем фильм о любви. У нас форма, в том числе немецкая, одежда, шнурки, еда, лица — всё должно соответствовать тому времени. Немецкую форму — страшно красивую — идеально подобрали костюмеры «Беларусьфильма».
И разумеется, если в кадре появляется военная техника, она должна полностью соответствовать истории и быть на ходу. Допустим, в серии «Первые дни войны» никаких развалившихся немецких танков мы снимать не можем, все должно быть в идеальном состоянии. Я принимаю участие во многих проектах на телевидении и могу сказать, что меня как сценариста потрясло, как серьезно отнеслась команда, работавшая над этим фильмом, к каждой мелочи. Мне оставалось только учиться и надеяться, что у меня в жизни будет побольше проектов, на которых можно будет работать вот так, по-честному, не валяя дурака.
— Зритель не всегда способен оценить такую дотошность без особых пояснений.
— Это не повод перевирать детали. Пореченков на съемках однажды читает свой текст и спрашивает меня — проверяет:«Что такое эскарп?» — Я сразу отвечаю: «Окоп широкого профиля». Для многих мужчин, возможно, это очевидно и естественно, а мне — пришлось разобраться. Зато теперь в музее техники я поражаю воображение многих пап, когда рассказываю своим детям, чем гусеницы танка Matilda отличаются от гусениц танка Sherman, чем Hurricane отличается от Airacobra, чем эскарп отличается от обычного окопа, что такое вообще профиль окопа и что означает«широкий профиль». Но, сначала было очень трудно. Объяснений в словаре мне часто не хватало, потому что ни одно из слов, объясняющих термин, ни о чем мне не говорило. Группа историков из Военно-Исторического общества взялись нам помогать, они рецензировали мои сценарии. Какие-то места меня просили убрать. Потому что нельзя в фильме, который называется «Война и мифы», добавлять мифов. Или же просили в очень симпатичный фрагмент добавить фразу «Есть версия, что…»— то есть, что есть и альтернативные версии. В общем, мы старались быть максимально объективными. Я не знаю, насколько можно в этой теме соблюсти объективность. Понятно, что у каждого дедушка и бабушка рассказывали что-то свое, и каждая семья по-разному переживала войну. Наверное, должно пройти еще полвека, чтобы спокойнее и объективнее относиться к этому периоду нашей истории. Но тем не менее, основываясь на фактах и на цифрах, нужно развенчать какие-то самые идиотские мифы.
— Пытались ли разобраться в том, откуда мифы берутся?
— Понятно, что если мы говорим о советских мифах, то это огромная пропагандистская машина. При попытке демифологизации некоторых тем часто с водой раньше выплескивали и ребенка. Например, у нас есть тема «Массовый героизм», фильм выйдет чуть позже. Мы говорим о Зое Космодемьянской, о пионерах–героях, о Николае Гастелло. Когда изучаешь реальную биографию человека и его подвиг, очень часто выясняется, что подвиг в реальной жизни был тоньше, пронзительней, ярче, чем в официальном изложении. И, возможно, кончина этого героя была даже страшнее, чем то, что демонстрировала сталинская пропаганда. Порой все детали убирались, и пионер-герой или летчик-ас являлся перед нами сразу в мраморе.
Огромное количество книг о Советском Союзе вышло в Европе, многие написаны, мягко говоря, не комплиментарно по отношению к действиям Красной армии, они очень быстро переводятся на русский язык и роскошно издаются, а расходятся как горячие пирожки. Они тоже становятся материалом для мифов.
Если говорить о перестроечных и постперестроечных мифах, и о новейших, которые стали появляться все чаще и чаще, — то идеи найти конкретного виноватого — Иванова или Петрова, который придумал то ли или другое, у нас не было. Мы пытались разобраться в Великой войне, а не тыкать пальцем в Мальчишей-плохишей. Да и за неделю до очередной важной и памятной, я надеюсь, все-таки для абсолютного большинства граждан нашей страны и стран СНГ даты, не очень хотелось сводить с кем-то счеты или указывать на какие-нибудь ничтожные газетенки на Первом канале.
— Но ведь многие мифы растиражированы в учебниках, в том числе в постсоветских, а не в газетенках?
— Да, и в учебниках, и во вполне серьезных исторических трудах. В книге «Война и мифы» Владимир Мединский, разумеется, дает все ссылки, какой миф он взял из какой статьи, из какого учебника. Иначе порой в их существование просто трудно поверить. Но фильм снимался не ради того, чтоб цитировать двоечников на Первом канале. Да и с точки зрения телевизионного языка процитировать газетную статью очень трудно.
— Например, миф о том, что Сталин был в первые дни войны пребывал в прострации, а СССР были не готов к войне, насколько я помню, был внушен мне в школе…
— Конечно. Боже нас упаси оправдывать генералиссимуса. Сказать, что Сталин не был подавлен, попросту напуган— конечно, был. Но в прострации не был. Я не хотела бы пересказывать все содержание серии. Но нам было важно сказать, что Сталин, находясь в Кунцево, не жевал галстук. И руководство страны не пыталось сбежать в тыл. Есть архивные данные о том, какое количество генералов, его первых, вторых и двадцать третьих заместителей были у него на заседаниях в первые дни войны. Не успеет одно совещание закончиться — начинается второе, все протоколируется, стенографируется. Безусловно, Сталин был растерян, безусловно, страна была не готова к войне, военная реформа не была проведена до конца. Сохранились данные, что Сталин говорил о том, что война, по всей видимости, будет, но он думал, что она начнется в 1942, может быть, в 1943 году. Но говорить о том, что он попросту сидел под кроватью и ждал, когда придет Берия и выстрелит ему в голову, нельзя. Потому что это – миф.
— То есть «с одной стороны» и «с другой стороны», картинка многоплановая.
Мы только о том и говорим, что нет белого и черного. Особенно в войне, через которую прошли 30 миллионов только в Советском Союзе. С другой стороны, есть абсолютно однозначные вещи, которые нужно понять и принять, и цифры, которые нужно знать. И имена, которые нужно помнить. Православным людям, думаю, это очевидно. Чем герои войны отличаются от монахов Пересвета и Осляби – героев Куликовской битвы… Но вряд ли кто-то поминает в своих молитвах героев Советского Союза… А почему?
— Часто шутят, что Россия — страна с непредсказуемым прошлым. Каждые лет 15—20 все оценки и акценты меняются, обнаруживаются новые факты. И в начале XXI века снова все приходится демифологизировать. Кто и когда начал ту демифологизацию, которую нам обещает фильм?
— Я думаю, сейчас мы увязли по уши во все новых и новых мифах. Меняется само отношение к теме войны. Вот мой приятель, с которым мы вместе учились на журфаке в Университете, по поводу того же Вали Котика сказал: «Да мне вообще плевать на вашего Валю Котика, я пацифист. Что он делал — это проблемы военного времени, а я живу в мирной стране». Это тоже спорный тезис, но для меня его слова были потрясением: в нашем с ним общем детстве, отрочестве и юности были какие-то абсолютные величины, и ерничать, идиотничать, шутить, хихикать и вообще умничать на тему Великой Отечественной войны было недозволительно. Всем было понятно: моя бабушка, мой дед это пережили, а я не пережила, и я не имею права судить. Представить себе, как люди пережили пять лет этого ада, невозможно. Но времена меняются, и я подозреваю, что мифы будут страшнее, а поставить точку на теме войны вообще невозможно.
У меня в голове не умещается, как возможна светски отстраненная болтовня по поводу Холокоста. Когда мы снимали в Освенциме и в Майданеке, я видела, какие там ходят люди. Очень много праздно шатающихся туристов. Тут и там я слышу хохоток. Тут же лежат восемь тонн волос, которые остались — от погибших людей. И тут же кто-то хохочет.
С другой стороны это не значит, что не должно быть полемики, разных точек зрения, конечно, нет. Если в основе той или иной статьи лежит не ерничанье, не издевательство и не откровенное глумление, а желание разобраться и понять, то мне кажется, что точка зрения любого оппонента может быть очень важна, интересна и просто необходима для научного сообщества.
Фильм «Война и мифы»
1 канал
Война и мифы [мини-сериал] (2014)
«Война и мифы» — многосерийный документальный телевизионный фильм, разоблачающий современные мифы о Великой Отечественной войне. Снято по книге В. Р. Мединского «Война. Мифы СССР 1939-1945». В этом многосерийном документальном фильме говорится о том, насколько превратно истолкована местами история, точнее та ее часть, которая касается Великой Отечественной войны.
Вокруг нее столько мифов и легенд, что впору издавать сборник и читать на ночь детям. Идея разоблачения мифов принадлежит В. Мединскому, который написал книгу на эту тему. В первом фильме затрагивается так называемый план Ост. Фашисты имели свои планы относительно Восточной Европы. Сегодня принято считать, что наша жизнь могла бы быть чуть ли не сказкой, если бы Советский Союз сразу капитулировал. Якобы мы могли жить примерно на таком уровне, на котором живут сегодня немцы. Однако в фильме опровергается данный тезис при помощи множества аргументов. План Ост, о котором идет речь, состоял в полном уничтожении славян. Своего рода это правда и ответы, на вопросы, которых мы так ждали ранее.
Война и мифы 2014 трейлер
Информация о фильме
Название: Война и мифы
Год выхода: 2014
Жанр: документальный
Режиссер: Элла Тухарели
В ролях: Михаил Пореченков, Пётр Фёдоров, Георг Ханс Шнаак, Сергей Безруков, Андрей Мерзликин, Андрей Смоляков, Ирина Пегова, Алексей Барабаш, Константин Хабенский, Александр Доронин
1 серия: «План Ост»
Серия подробно рассказывает про фашистский «План Ост», согласно которому планировалось полное уничтожение славянского населения на территориях Восточной Европы и СССР, опровергая современный миф о том, что если бы СССР без боя сдался фашистам, то гражданское население получило бы невероятные плюсы, а уровень жизни в стране улучшился во много раз.
2 серия: «Первые дни войны»
Серия подробно рассказывает о действиях советского военноначалия летом 1941 года, опровергая миф о том, что СССР был абсолютно не готов к Войне, а И. В. Сталин находился «в прострации», оставив страну без лидера.
3 серия: «Ополченцы и коллаборационисты»
Серия подробно рассказывает о гражданских людях, которые добровольно отказались от брони и пошли на фронт ополченцами, опровергая современный миф о том, что народное ополчение из граждан Советского Союза формировалось под угрозой репрессий силой. Также в серии рассказывается о коллаборационистах – гражданах Советского Союза, помогавших фашистской Германии на оккупированных территориях.
4 серия: «Штрафбат»
Серия подробно рассказывает о реальном количестве штрафных батальонов в Советской армии, опровергая миф о том, что на всех фронтах воевали сотни батальонов штрафников под жестким прикрытием заградотрядов.
5 серия: «Ленд-лиз. Вклад союзников»
США и Великобритания помогали Красной Армии. Своими победами мы обязаны союзникам. Вот самый главный миф. А теперь правда о ленд-лизе. Мифологизация ленд-лиза вредна и даже опасна. В своем радикальном виде это выглядит примерно так. Американцы с англичанами не только храбро воевали сами, но еще и содержали Красную Армию. Фактически всеми своими победами она обязана союзникам.
6. серия: «Военнопленные»
Мы в плену. Неужели надо было пройти через столько испытаний, с такой верой стремиться в ополчение. Пройти изматывающее обучение и наконц принять бой, только один бой и вдруг, как сломанные часы остановиться. Не иметь впереди ничего. Трудно будет выжить в этом аду, но во сто крат остаться человеком.
КиноПоиск рейтинг: 7.875 (78 голосов)
Правда о первых днях Великой Отечественной войны
Владимир Мединский — министр культуры Российской Федерации, автор книги «Война», в которой развенчиваются популярные мифы о Великой Отечественной войне, а также даются ответы на острые вопросы, первым в ряду которых стоит вопрос о причинах начала войны.
Предлагаем вниманию читателей главу из книги «Война» «Правда о первых днях».
Сталин вопреки очевидным фактам считал, что это еще не война, а провокация отдельных недисциплинированных частей немецкой армии.
Н. С. Хрущев, Доклад XX съезду КПСС «О культе личности и его последствиях»
Если все книги, в которых подробнейшим образом объясняются причины наших поражений в начале войны, сложить вместе, то получится нерушимая стена. Высотой с «Ленинку», шириной – с ее фасад.
Как в «Марше защитников Москвы»:
Мы не дрогнем в бою
За столицу свою,
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной,
Обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага.
Воцерковленные люди вообще-то знают, что «нерушимая стена» – одно из имен Богородицы. Откуда Она в стихах советского поэта?
Ну да ладно, к этому еще вернемся.
Так вот, эти бы бесконечные стеллажи книг туда – на западную границу СССР. Сложить из них хоть еще один дот, еще одну огневую точку. Была бы польза!
Разобрано все. Подсчитаны дивизии, корпуса, группы. Высказаны десятки, сотни предположений, теорий, выводов. Но всегда, после самого убедительного изложения и поставленной в конце точки остаются невысказанные вопросы: «Как же так? Почему?»
Неоднократно было доказано, что в трагическом развитии событий в первые месяцы войны виноват лично Сталин. До этого, в других книгах, доказывалось, что Сталин не виноват, а наоборот, большой молодец.
Давалось объяснение, что виной всему – внезапность нападения… и разбуженные вражеской артиллерией советские солдаты и офицеры мечутся в исподнем по плацам военных городков. В других исследованиях столь же убедительно демонстрируется, что дата нападения советскому руководству была известна, и войска якобы получили приказы к боевому развертыванию.
Но как бы ни были авторы уверены в правоте своих теорий, как бы удачно ни обыгрывали в своих трудах эту больную тему, все равно между их выводов сквозит: «Как же так? Почему?»
Одно простое объяснение
Вы знаете, я не буду разбирать этот пласт литературы. Дам всего одно простое объяснение – и это будет самая короткая глава в книге. Даже без эпиграфа.
Немцы были сильнее. Всё.
Это не говоря о качестве техники, моральном духе покорителей Европы и заслуженно хваленом немецком «орднунге» в войсках. Их было больше, и они, признаемся, умели воевать лучше всех в мире. Остановить немецкую военную машину тогда не мог никто. На тот момент. Вот и все объяснение. Точка.
А потом Россия сосредоточилась.
Потом сильнее стали мы.
Почему начало войны – не поражение, а победа?
Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина. 20/VII-41
Надпись, процарапанная на стене Брестской крепости
Зачем гитлеровские стратеги дали плану нападения на СССР имя Барбароссы – средневекового германского полководца, утонувшего в реке во время зарубежного похода? Загадка. Наверное, плохо знали историю. Наверное, им просто показалось звучным итальянское прозвище Фридриха Рыжебородого, сына Фридриха Одноглазого. Эх, постоянно призываю, господа, не ленитесь, учите историю. Узнаете много интересного. Не в бою, не от ран, даже не от яда погиб Барбаросса, а просто полез в воду, не зная броду.
Основным условием успеха для «Операции «Барбаросса»» были не внезапность и не создание многократного превосходства на направлениях главного удара. Не удары танковыми клиньями и даже не успешный обход Припятских болот, упоминание о которых назойливо переходит из одного варианта этого плана в другой. Главным условием победы была скоротечность войны.
Директива № 21 Верховного командования («Операция Барбаросса»). Ставка фюрера. № 33408. Отпечатано 9 экз. Совершенно секретно. Подпись: Адольф Гитлер. 18.12.1940.
«Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии».
Из директивы по стратегическому сосредоточению и развертыванию войск («Операция Барбаросса»). Генеральный штаб. Оперативный отдел. №050/41. Отпечатано 20 экз. Совершенно секретно. Только для командования. 31 января 1941 г.
«Операции должны быть проведены таким образом, чтобы посредством глубокого вклинения танковых войск была уничтожена вся масса русских войск, находящихся в Западной России. При этом необходимо предотвратить возможность отступления боеспособных русских войск в обширные внутренние районы страны».
Еще в конце июля 1941 года, через месяц после начала войны, немецкое командование рассчитывало, что цели «Барбароссы» будут достигнуты в ближайшее время. Москва и Ленинград, по плану – 25 августа. Волга – начало октября. Баку и Батуми – начало ноября.
Этим планам не суждено было сбыться ни 25 августа, ни 25 декабря. Никогда. Ибо я убежден: Гитлер проиграл войну Красной Армии – и я не отделяю ее героических солдат от ее руководства – уже в августе 1941-го, когда «Операция Барбаросса» была сорвана.
Самые большие беды, жертвы и страдания советского народа были впереди. Еще не раз будет казаться, что Россия висит на волоске. Но уже ничего нельзя было изменить. Германия не могла вести в России затяжную войну.
Первые ростки победы
Цель – Ленинград – отодвигалась от нас в далекое будущее… дело принимало серьезный оборот.
Генерал Майнштейн «Утерянные победы»
Да, летом 41-го было всякое. Пыльные колонны наших пленных, дороги, забитые беженцами, дезертиры и расстрелы (вызвали в Москву и расстреляли всю верхушку командования ЗапОВО), были паника и ощущение свершившейся катастрофы. Но если бы было только это, как нам часто представляется по сегодняшним фильмам и книгам, то 25 августа немцы действительно маршировали бы по Москве.
Значит, происходило и другое. Планировались и осуществлялись контрудары. Перестраивалась стратегия. Подтягивались резервы. А главное, открылось удивительное русское явление – массовый героизм.
Давайте отметим пунктиром, штрихами некоторые, казалось, незначительные эпизоды, которые, складываясь вместе, уже тогда обозначали нашу будущую Победу.
В небе над Брестской крепостью
Мемориальная доска в Брестской крепости
Об истории обороны Брестской крепости на земле слышали многие. Я расскажу о первых боях в небе над Брестом – 22 июня 1941 года.
Около 10 часов утра на подступах к Бресту четыре самолета 123-го истребительного авиаполка, пилотируемые молодыми офицерами Можаевым, Жидовым, Рябцевым и Назаровым, вступили в бой с восемью Ме-109. Сразу же был подбит самолет Жидова. Когда он пошел на снижение, три немца стали атаковать его сверху – чтобы добить. Можаев, прикрывая выход товарища из боя, пулеметной очередью сразил одного из них. Тем временем второй самолет был подожжен самим падающим Жидовым. К концу воздушного боя Рябцев, израсходовав весь боекомплект, повел свою «Чайку» на «мессершмитт» и протаранил его. Вместе с обломками рухнул на землю и гитлеровский летчик. Сам Рябцев благополучно спустился на парашюте.
Так на глазах защитников Брестской крепости был совершен один из первых (по данным энциклопедии «Асы Сталина», в тот день – уже 9-й) воздушных таранов в Великой Отечественной войне.
Этот крохотный эпизод – к истории про то, как весь наш воздушный флот был уничтожен немцами в первые часы на аэродромах, про мальчишек-осоавиахимовцев, которых пачками сбивали асы Геринга, и растерянных летных комиссаров, бегавших, вытаращив глаза, в исподнем по разбомбленным аэродромам. Всякое, видимо, в бардаке первых дней/недель войны было. Но было и другое. Как и эти – уже в первые минуты войны – победы в небе над Брестом, вдохновившие защитников крепости на небывалую в истории войн оборону.
Гродно (Белоруссия, у границы с Польшей)
Самый первый контрудар Красная Армия нанесла уже утром второго дня войны – 23 июня южнее Гродно – во фланг вражеской группировке. Шесть немецких дивизий оказались на несколько суток прикованы к району Гродно и понесли большие потери.
29 июня генерал Гальдер сделал в дневнике следующую запись: «Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволять себе известные вольности и отступления от уставных принципов; теперь это недопустимо…»
Лида (Западная Белоруссия, рядом с Гродно)
Героически действовали в районе города Лиды (там будет позже разворачиваться действие фильма «В августе 1944-го») наши артиллеристы. Оборудовав противотанковый рубеж на реке Дзитва, встала обороной 8-я отдельная противотанковая бригада, которой командовал полковник с говорящей фамилией Стрельбицкий. На этом рубеже ожесточенные бои велись почти неделю – до 28 июня. Артиллеристы уничтожили 60 танков противника. Полковник Стрельбицкий награжден орденом Красного Знамени.
Пограничники
Бои в районе границы. Лето 1941
5-я застава 17-го погранотряда – вы что-нибудь о ней слышали? Одна из сотен. Вот что рассказывал старшина этой заставы И. П. Максимов:
«Сначала фашисты открыли по нам артиллерийский огонь. После двухчасовой артподготовки, примерно в 6.00, в воздух поднялись немецкие самолеты и начали бомбить. Мы находились под таким обстрелом, что вынуждены были в окопах полного профиля рыть еще и щели, чтобы людей не поражали осколки.
Часть пограничников была на границе, остальные заняли круговую оборону заставы, благо за два дня до начала войны были вырыты еще два окопа. Первым встретил немцев наряд в составе четырех человек. На понтонном мосту они подбили бронетранспортер и мотоциклиста. Почти в семь утра появилась первая цепь немцев. Наступали плечом к плечу, с трубками во рту. Мы подпустили их на бросок гранаты и открыли огонь из имеющихся у нас винтовок, пулеметов. Наступление было отражено. Фашистам только оставалось подогнать несколько танков, погрузить на них трупы и отвезти за Буг».
Первые герои Великой Отечественной
8 июля 1941 года был подписан первый в годы войны Указ Президиума ВС СССР о присвоении звания Героя Советского Союза летчикам Жукову М. П., Здоровцеву С. И. и Харитонову П. Т., прикрывавшим Ленинград от налетов вражеской авиации и сбившим каждый – по нескольку самолетов противника.
Здоровцев вел затяжной бой с бомбардировщиками противника, пока не расстрелял все патроны. Пошел на таран – и вражеский самолет вместе с экипажем врезался в землю, а Здоровцев остался невредим.
Харитонов, израсходовав боеприпасы, тоже не вышел из боя, атаковал вражеский бомбардировщик безоружным – но хитро, не таранил, а изящно, как гонщик Формулы-1 на скорости в 300– 400 км/ч проскользнул вдоль немца – и вскользь – винтом отрубил ему воздушные рули. Уничтожив противника, Харитонов благополучно посадил свой самолет невредимым на аэродроме.
Жуков (эта фамилия вскоре тоже станет говорящей) также под конец затяжного боя – уже без боеприпасов – совершил виртуозный прием военного пилотажа: прижимал своей машиной самолет люфтваффе книзу, пока фриц, не в состоянии вырулить, в конце концов на сверхнизком полете не рухнул прямиком в Псковское озеро.
Помните оплеванную критиками за «фантастичность и неестественность» сцену в «Утомленных солнцем-2», когда немецкий летчик, пытаясь попасть в цепляющихся за морскую мину девочку и священника, прижимается, выбирая угол прицела, ниже, ниже и, не справившись с управлением – рушится в воду? В кино это происходит словно бы по молитве.
В это же киновремя, в том же июне 1941-го, происходило то же самое, что и в выдуманном сюжете. На самом деле.
И, закрыв глаза, я вижу, я явственно слышу, как это было. Как беззвучно слетают шипящие звуки молитв-проклятий – с плотно сжатых губ младшего лейтенанта Жукова. Безоружного русского мальчишки-аса, загоняющего в воды озера вражеский «Юнкерс».
Смоленск
Об этом сегодня уже никто не помнит. Как в разгар Смуты, в начале XVII века Смоленск дал пример всей России. Два года, в одиночку, в окружении, ничтожно малым гарнизоном, не только без помощи Москвы, а вообще – без всякой власти в Москве [там уже свергли царя, и олигархическая семибоярщина уже признала власть поляков (!)], один против всего белого света – Смоленск выдерживал иноземную осаду. Жрали крыс, выставляли в зубцах стен Смоленского Кремля длинные шесты – чтобы осаждающие принимали их за пики и ружья стрельцов – настолько мало оставалось живых защитников крепости…
Но не сдавались. Эта героическая оборона вдохновила Минина и Пожарского.
С нее началось возрождение России.
Спустя 300 лет, в 1941-м, Смоленск опять встал Нерушимой стеной на пути иноземного войска. Смоленское сражение началось 10 июля 1941-го. Это был большой жилой город. Там не был подготовлен оборонительный рубеж. Уже и «линия Молотова», и «линия Сталина» – в глубоком тылу немцев. Дорога на Москву – открыта. Гитлер знал это, и планировал взять Смоленск с ходу, за 12 дней. Но эта битва продолжалась два месяца.
Именно там, под Смоленском, окончательно рухнула «Операция Барбаросса».
Продолжаем – пунктиром, штрихами…
Для поражения немецких танков все шире привлекалась авиация. Удары она наносила специальными термитными шарами и бутылками с горючей смесью.
30–31 августа наши летчики уничтожили более 100 танков. Тогда же воздушным ударам подверглись 8 аэродромов противника, на которых уничтожили 57 самолетов. Так что не только мы теряли самолеты на земле в начале войны.
11 августа начальник германского Генерального штаба Франц Гальдер записал в дневнике: «Общая обстановка все очевиднее показывает, что колосс Россия… был нами недооценен».
Ельня
Первого значительного успеха мы добились под Ельней, где 24-я армия с 30 августа по 8 сентября провела наступательную операцию. В основу замысла тогда еще генерала Георгия Жукова был положен классический двусторонний охват с окружением и разгромом немцев по частям.
В 7 часов утра около 800 орудий, минометов и реактивных установок обрушили шквал огня на врага. После четырехдневного упорного сопротивления противник под угрозой окружения начал отходить. 6 сентября Ельня была освобождена. 8 сентября Ельнинский выступ, вдававшийся в нашу оборону, был срезан. Пять немецких дивизий потеряли за неделю боев на одном участке фронта – 45 тыс. человек.
Теперь – прошу минуту внимания.
При разгроме Франции и всей ее армии, при разгроме английских экспедиционных сил во Франции, захвате Бельгии, Голландии, Люксембурга германская армия потеряла 45 774 убитыми. То есть общие потери немцев за неделю под Ельней в сентябре 1941-го сопоставимы с потерями за целый год (!) войны в Европе. «Здесь, под Ельней, родилась советская гвардия. Первым четырем стрелковым дивизиям (100, 127, 153 и 161-й), особо отличившимся в боях, было присвоено звание «гвардейская»».
И все это тоже – 1941 год.
Цена первых успехов
Под Смоленском наши безвозвратные потери составили 486 171 человек, а санитарные – 273 803 человека. Страшные цифры. Но и у немцев танковые дивизии лишились половины личного состава и машин, общие потери составили около полумиллиона человек. Здесь впервые – уже в первые месяцы войны – мы начинали выходить на паритет по потерям.
Кто был последним защитником Брестской крепости?
Эти люди заслуживают величайшего восхищения.
О ЗАЩИТНИКАХ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ
Музей обороны Брестской крепости
В этой книге нельзя ограничиться одним эпизодом с тараном в небе над Брестской крепостью. Ее оборона – как камертон: Брестская крепость задала героическую тональность всей Великой Отечественной. И пусть о подвиге защитников нам стало известно только после войны, – немцы-то знали. Знали свою судьбу.
Укрепления Бреста выглядели внушительно, но только внешне. Кстати, одним из проектировщиков «модернизации» крепостных фортов в 1913-м был царский офицер Дмитрий Карбышев – тот самый несгибаемый генерал Карбышев, которого немцы в феврале 1945-го вместе с другими заключенными концлагеря Маутхаузен превратят на морозе в ледяную глыбу.
Брестская крепость притягивает удивительные совпадения: в лагере для советских военнопленных генерал Карбышев сблизился с тем самым майором Петром Гавриловым, который с 22 июня 1941 года возглавлял оборону крепости. 23 июля (повторю – ИЮЛЯ) Гаврилов тяжело раненным попал в плен. Не через неделю, не через десять дней – через месяц и один день после начала войны. Каким-то чудом майор Гаврилов в немецком плену выжил. После освобождения его восстановили в звании и взяли назад на службу. А в 1957-м, когда о подвиге Бреста узнала вся страна, Гаврилову присвоили звание Героя Советского Союза.
Земляной вал Бреста с казематами в принципе создавал некие возможности для обороны. В 1939 году поляки тоже сразу не сдались. Они героически защищали крепость от бронетанкового корпуса генерала Гудериана – три дня. 14 и 16 сентября отбили семь атак. И ушли из крепости только в ночь на 17 сентября: силы были неравны, поляков было всего 2–2,5 тысячи. На рассвете в нее вошли немцы. В Бресте они не задержались и вскоре передали его нашим войскам. Кстати, именно там в 1918-м был подписан Брестский мир – с теми же немцами.
Итак, укрепления крепости позволили полякам продержаться три дня – это известно. Увы, мы не знаем, сколько дней точно держались наши защитники крепости. Точнее, сколько недель, месяцев.
Мы не знаем имени человека, процарапавшего штыком на стене: «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина. 20.VII.41 г.». Он ведь не подписался.
20 июля… Значит, этот солдат воевал в подземельях Брестской крепости уже месяц, практически без пищи и боеприпасов. У наших солдат были консервы и патроны, но совершенно не было воды. Немцы это быстро поняли и блокировали доступ из руин крепости к реке. Дожидались, пока последние защитники, врывшиеся в землю посреди гор разложившихся на жаре трупов, просто умрут от жажды. Несмотря на это – только организованная оборона крепости каким-то чудом продолжалась до августа 1941 года. Но долго еще и после боялись подходить немцы к подземельям. Словно зомби, восставшие из ада, поднимались оттуда по ночам черные тени, и звучали автоматные очереди. По немецким источникам, последние очаги сопротивления в Бресте были подавлены только в сентябре. Когда уже пал Киев и Смоленск. Есть и другие легенды. В северокавказской прессе был опубликован рассказ, как уже поздней осенью в момент, когда эсэсовцев выстроили на плацу для награждения за очередные «подвиги»…
Фамилия – Барханоев. Ее нет среди тех, чьи имена увековечены на плитах мемориального комплекса «Брестская крепостьгерой». Там вообще нет фамилий 3/4 защитников, так навсегда и оставшихся Неизвестными солдатами. Но действительно довольно много других кавказских – в том числе вайнахских – фамилий[2]. Так что хорошая легенда, правильная. В интернете она гуляет под названием «Последний защитник Брестской крепости». Однако это не совсем точно, этот герой – не был последним защитником.
Писатель Сергей Смирнов, благодаря которому мы и узнали о подвиге героев Бреста, долгие годы пытался выяснить, кто же был последним, или последними. Одна из глав его знаменитой книги, удостоенной Ленинской премии, так и называется – «Последние». Смирновым записан поразительный рассказ еврейского скрипача Ставского, позднее расстрелянного в гетто. Этот рассказ привел старшина Дурасов, который сам был ранен под Брестом, попал в плен и остался в рабочей команде при немецком госпитале.
«Однажды, – это было, как вспоминает Дурасов, в апреле 1942 года, – скрипач опоздал часа на два на работу и, когда пришел, с волнением рассказал товарищам о том, что с ним случилось. На дороге его остановили немцы и увезли в крепость. Там, среди развалин, в земле была пробита широкая дыра, уходившая куда-то глубоко вниз. Вокруг нее с автоматами наготове стояла группа немецких солдат.
Когда скрипач спустился, в темноте грянул выстрел.
Когда они кое-как выкарабкались наверх, последние силы оставили незнакомца, и он, закрыв глаза, изнеможденно опустился на камни развалин. Гитлеровцы, стоя полукругом, молча, с любопытством смотрели на него. Перед ними сидел невероятно исхудавший, заросший густой щетиной человек, возраст которого было невозможно определить. Нельзя было также догадаться о том, боец это или командир, – вся одежда на нем висела лохмотьями.
Видимо, не желая показать врагам свою слабость, неизвестный сделал усилие, чтобы встать, но тут же упал на камни. Офицер бросил приказание, и солдаты поставили перед ним открытую банку с консервами и печенье, но он не притронулся ни к чему. Тогда офицер спросил его, есть ли еще русские там, в подземелье.
– Нет, – ответил неизвестный. – Я был один, и я вышел только для того, чтобы своими глазами посмотреть на ваше бессилие здесь, у нас, в России…
По приказанию офицера музыкант перевел ему эти слова пленного.
И тогда офицер, обращаясь к своим солдатам, сказал:
– Этот человек – настоящий герой. Учитесь у него, как нужно защищать свою землю…»
Это было в апреле 1942 года. Имя и судьба героя остались неизвестными.
Раз за разом уничтоженные очаги сопротивления снова оживали и назавтра огрызались огнем, а после очередного рапорта об «окончательной» зачистке крепости немецкое военное кладбище в ее окрестностях продолжало расширяться. Когда 24 июня майор Гаврилов возглавил оборону, у него было 400 бойцов.
Чуть больше, чем у обессмертившего себя в веках спартанского царя Леонида.
Из надписей на плитах мемориала «Брестская крепость»:
ШУМКОВ Александр Иванович
р. в 1913 в г. Константиновка Донецкой обл., в РККА с 1939, окончил курсы мл. лейтенантов, лейтенант, командир 9-й стрелковой роты
84-го СП, погиб 22 июня 1941.
ШУМКОВА Любовь Сергеевна
р. в 1919 в д. Романово Лебедянского р-на Липецкой обл., жена лейтенанта А. И. Шумкова, командира 9-й стрелковой роты 84-го СП, погибла 22 июня 1941.
ШУМКОВА Светлана Александровна,
р. в декабре 1940 в г. Бресте, дочь лейтенанта А. И. Шумкова, погибла 22 июня 1941.
Московский анабасис бравого генерала Блюментрита
Если я возьму Киев, я возьму Россию за ноги; если я возьму Петербург, я возьму ее за голову; заняв Москву, поражу ее в сердце.
Правда, выяснилось это уже после войны, когда увидели свет дневники гитлеровских генералов. Заяви такое вслух немецкий военачальник, безрезультатно штурмуя Ленинград или откатываясь от Москвы, его бы лишили орденов, звания и расстреляли перед строем. В вермахте тоже с этим не церемонились.
В 1946–48 годах американцы пытались выведать у пленных немецких генералов, в чем секрет непобедимости русской армии. На роль Мальчиша-Кибальчиша эти потрепанные вояки не годились, и на вопросы отвечали честно. В результате этих то ли интервью, то ли протоколов допросов и появилась книга «Роковые решения вермахта», которую американский редактор представил вполне откровенно: «Мы, американцы, должны извлечь пользу из неудачного опыта других».
Одним из тех, кто вынужден был рассказывать о своих поражениях, – начальник штаба 4-й армии вермахта генерал Гюнтер Блюментрит1. Удивительно, но этот фашист отзывается о противнике – русских – гораздо более позитивно, чем сегодня некоторые наши собственные «либеральные» публицисты. Хотя местами его чисто европейская дремучесть вызывает даже умиление – а ведь вторую войну воевал человек против нас. В общем, очень интересная Россия получается у генерала Блюментрита.
«Близкое общение с природой позволяет русским свободно передвигаться ночью в тумане, через леса и болота. Они не боятся темноты, бесконечных лесов и холода. Им не в диковинку зимы, когда температура падает до минус 45. Сибиряк, которого частично или даже полностью можно считать азиатом, еще выносливее, еще сильнее… Мы уже испытали это на себе во время Первой мировой войны, когда нам пришлось столкнуться с сибирским армейским корпусом».
Да уж, сибиряки, подошедшие на подмогу Москве, сумели впечатлить лощеного германского офицера. Сразу и вспомнил нас, и всё былое…
«Для европейца, привыкшего к небольшим территориям, расстояния на Востоке кажутся бесконечными… Ужас усиливается меланхолическим, монотонным характером русского ландшафта, который действует угнетающе, особенно мрачной осенью и томительно долгой зимой. Психологическое влияние этой страны на среднего немецкого солдата было очень сильным. Он чувствовал себя ничтожным, затерянным в этих бескрайних просторах».
«Русский солдат предпочитает рукопашную схватку. Его способность не дрогнув выносить лишения вызывает истинное удивление. Таков русский солдат, которого мы узнали и к которому прониклись уважением еще четверть века назад».
Прониклись уважением? То-то расстреливали пленных прямо на марше, сбрасывая трупы в обочину. Или боялись, а потому зверствовали? Нет, не понять нам, славянским недочеловекам, тонкостей душевной организации противника. Дальше – еще интереснее. Оказывается, немцы не знали нашего оборонного потенциала! Хорошо же была налажена секретность в предвоенном СССР, которую интеллигенция считала глупой шпиономанией. Подчеркну, эти воспоминания относятся не к весне 1945-го, когда мы стояли на подступах к Берлину, а к осени 1941-го, когда немец пер на Москву.
«Нам было очень трудно составить ясное представление об оснащении Красной Армии… Гитлер отказывался верить, что советское промышленное производство может быть равным немецкому. У нас было мало сведений относительно русских танков. Мы понятия не имели о том, сколько танков в месяц способна произвести русская промышленность. Трудно было достать даже карты, так как русские держали их под большим секретом. Те карты, которыми мы располагали, зачастую были неправильными и вводили нас в заблуждение.
Были, как выясняется, и в верхушке германского генералитета трезвые головы. И решались высказываться – пока война еще не началась.
«Фельдмаршал фон Рундштедт, командовавший группой армий «Юг» и после фельдмаршала фон Манштейна наш самый талантливый полководец во время Второй мировой войны, в мае 1941 г. сказал о приближающейся войне следующее:
«Война с Россией – бессмысленная затея, которая, на мой взгляд, не может иметь счастливого конца. Но если, по политическим причинам, война неизбежна, мы должны согласиться, что ее нельзя выиграть в течение одной лишь летней кампании»» (напомню, именно эта задача официально ставилась перед армией фюрером. – В. М.).
Но вот война началась – и немцы в недоумении. Не ЕвроПа-с, господа, вам тут совсем не Европа. Да, скифы мы…
«Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои. Там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Они всегда пытались прорваться на восток… Наше окружение русских редко бывало успешным».
Война продолжалась и преподносила все новые неприятные сюрпризы.
«От фельдмаршала фон Бока до солдата все надеялись, что вскоре мы будем маршировать по улицам русской столицы. Гитлер даже создал специальную саперную команду, которая должна была разрушить Кремль.
Когда мы вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск вдруг резко изменилось. С удивлением и разочарованием мы обнаружили в октябре и начале ноября, что разгромленные русские вовсе не перестали существовать как военная сила. В течение последних недель сопротивление противника усилилось, и напряжение боев с каждым днем возрастало…»
Блюментрит наврядли читал «Войну и мир» и про дубину народной войны он, конечно, не слышал. А вот судьбу Наполеона в своих воспоминаниях мусолит постоянно. Нет, сравнивать Гитлера с Бонапартом – это не было голой придумкой советской пропаганды. Так считали и сами немцы.
«Глубоко в нашем тылу, в огромных лесных и болотистых районах, начали действовать первые партизанские отряды… Они нападали на транспортные колонны и поезда с предметами снабжения, заставляя наши войска на фронте терпеть большие лишения. Воспоминание о Великой армии Наполеона преследовало нас, как привидение. Книга мемуаров наполеоновского генерала Коленкура, всегда лежавшая на столе фельдмаршала фон Клюге, стала его библией. Все больше становилось совпадений с событиями 1812 г.»
Все больше совпадений? А вы как хотели? Вторая Отечественная!
Но уж вовсе удивительным, будто придуманным изобретательным сценаристом, кажется эпизод с французами, снова наступавшими на Москву, – в 1941-м. Однако нет, это не фантастика, а аутентичные мемуары генерала вермахта.
«Четыре батальона французских добровольцев, действовавших в составе 4-й армии, оказались менее стойкими. У Бородина фельдмаршал фон Клюге обратился к ним с речью, напомнив о том, как во времена Наполеона французы и немцы сражались здесь бок о бок против общего врага. На следующий день французы смело пошли в бой, но, к несчастью, не выдержали ни мощной контратаки противника, ни сильного мороза и метели. Таких испытаний им еще никогда не приходилось переносить. Французский легион был разгромлен… Через несколько дней он был отведен в тыл и отправлен на Запад».
Бой на Бородинском поле. Осень 1941
Если бы я писал киносценарий из эпохи наполеоновских войн, то махнул бы рукой на строгое следование исторической правде и вставил бы этот эпизод с французским легионом, в серой форме вермахта, – погибающим на заснеженном поле Бородина. Здесь была бы правда иного уровня – художественная.
«И вдруг на нас обрушилась новая, не менее неприятная неожиданность. Во время сражения за Вязьму появились первые русские танки Т-34… В результате наши пехотинцы оказались совершенно беззащитными. Требовалось по крайней мере 75-мм орудие, но его еще только предстояло создать. В районе Вереи танки Т-34 как ни в чем не бывало прошли через боевые порядки 7-й пехотной дивизии, достигли артиллерийских позиций и буквально раздавили находившиеся там орудия».
Он втоптал их прямо в грязь
Фридрих II Великий
Но, может, этот самый Блюментрит был в вермахте отступником, своего рода моральным уродом, несмотря на свою высокую должность? Может, лишь он один среди германских милитаристов отдавал должное врагу? Да нет.
«С изумлением мы наблюдали за русскими. Им, похоже, и дела не было до того, что их основные силы разгромлены…»
«Буханки хлеба приходилось рубить топором. Нескольким счастливчикам удалось обзавестись русским обмундированием…» «Боже мой, что же эти русские задумали сделать с нами? Мы все тут сдохнем. » Однако, может, и это – окопная правда, зато те, кто возглавлял нашествие и видел, так сказать, всю картину объемно, другого мнения? В мемуарах немецких военачальников – а это огромная литература, – конечно, много самолюбования, попыток оправдаться, объясниться перед потомками. Тем не менее, все боевые генералы как один отдают должное русским – начиная с первых дней войны.
Генерал-полковник (позднее – фельдмаршал) фон Клейст, летом 41-го – командующий 1-й танковой группой, которая наступала на Украине:
Генерал фон Манштейн (тоже будущий фельдмаршал):
Дневник генерала Гальдера (1941 год):
«Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен». (Запись от 24 июня.) «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека… Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей и т. п. в плен сдаются немногие». (29 июня.) «Бои с русскими носят исключительно упорный характер. Захвачено лишь незначительное количество пленных». (4 июля.)
Фельдмаршал Браухич (июль 1941 года):
«Своеобразие страны и своеобразие характера русских придает кампании особую специфику. Первый серьезный противник».
Добавлю, что для гитлеровцев он оказался и последним. В общем, все понятно и достаточно очевидно. Но чтобы уже закончить с немцами, дам целиком историю, описанную командиром 41-го танкового корпуса вермахта генералом Райнгартом. Про то, как немцы впервые увидели советский тяжелый танк КВ. По-моему, история потрясающая.
«Примерно сотня наших танков, из которых около трети были Т-IV, заняли исходные позиции для нанесения контрудара. С трех сторон мы вели огонь по железным монстрам русских, но все было тщетно… Эшелонированные по фронту и в глубину русские гиганты подходили все ближе и ближе. Один из них приблизился к нашему танку, безнадежно увязшему в болотистом пруду. Безо всякого колебания черный монстр проехался по танку и вдавил его гусеницами в грязь. В этот момент прибыла 150-мм гаубица. Пока командир артиллеристов предупреждал о приближении танков противника, орудие открыло огонь, но опять-таки безрезультатно.
Один из советских танков приблизился к гаубице на 100 метров. Артиллеристы открыли по нему огонь прямой наводкой и добились попадания – все равно что молния ударила. Танк остановился. «Мы подбили его», – облегченно вздохнули артиллеристы. Вдруг кто-то из расчета орудия истошно завопил: «Он опять поехал!» Действительно, танк ожил и начал приближаться к орудию. Еще минута, и блестящие металлом гусеницы танка словно игрушку впечатали гаубицу в землю. Расправившись с орудием, танк продолжил путь как ни в чем не бывало».