Что идет после революции
Краткая история России после 1917 года
Период с 1924 г по 1953 г.
Период с 1956 г по 1965 г.
Сыграв свою роль, сталинизм исторически исчерпал себя. Он стал помехой для нормальной жизни страны и дальнейшей её эволюции. В сфере управления обществом сложился государственный чиновничий аппарат, который стал играть более важную роль сравнительно с аппаратом сталинской власти. В его интересах было сделать своё положение стабильным, обезопасить себя от правящей сталинской мафии, опиравшейся на органы государственной безопасности и массовые репрессии. В сфере идеологии сталинский уровень идеологии перестал соответствовать интеллектуальному уровню населения и его настроениям.
В среде советской интеллигенции стали приобретать влияние люди, выглядевшие либералами в сравнении с людьми сталинского периода. Они отличались от своих предшественников и конкурентов лучшей образованностью, «большими» способностями и инициативностью, более свободной формой поведения, идеологической терпимостью.
Началось интенсивное проникновение Советского Союза в страны Запада в самых разнообразных формах: расширение дипломатических служб, числа журналистов, учёных, деловых людей, туристов и т.д. Стал складываться значительный слой людей, часто бывавших за границей, имевших регулярные контакты с западными людьми, так или иначе связанных с заграничными делами. Они превращались в привилегированную часть населения, испытывали на себе в первую очередь соблазны западного благополучия. Через них влияние Запада испытывала правящая верхушка.
Период с 1965 г по 1985 г.
Период с 1985 г по 2000 г
Наибольшие проблемы сложились в экономической сфере, а несменяемость власти не позволяет опробовать иные методы развития экономики.
В чем суть проблем в экономике.
1. Не проводится ее модернизация. В определенной степени это связано с такими факторами:
— наличием природных ресурсов (нефти, газа, леса, металла), что позволяет получать достаточно высокий экспортный доход;
— боязнью сокращения рабочих мест, безработицы, так как современная модернизация производства сокращает огромное число людей. А эти люди голосуют за власть. Проще держать большое число людей, платя им низкую зарплату и ввозя еще более низкооплачиваемых гастарбайтеров.
2. Высочайшей коррупцией на всех этажах власти. Элиты не ощущают себя легитимными и ведут себя как временщики.
3. Сохраняются большие государственные сверхмонополии, которые не имеют конкурентов, а потому слабо модернизируются.
4. Практически отсутствует конкурентная среда. Рынок поделен между небольшим числом крупных монополий, что позволяет осуществлять их сговор, сохраняя высокие цены при отсутствии модернизации производства. «Ловить» этот картельный сговор практически невозможно.
В результате в России началась затяжная стагнация: производство не увеличивается, а в обрабатывающих отраслях – падает. Выхода всего два: жесткая принудительная политика государства, заставляющая проводить модернизацию без сдерживания сохранения рабочих мест (с запретом на вывоз капитала) и принудительное дробление монополий с созданием конкурентной среды и с самыми жестокими штрафами за сговор. То есть, по сути дела, резкое вмешательство государства с пренебрежением к свободе частного предпринимательства и частной собственности.
Нынешняя власть (исполнительная и законодательная) на способна провести подобные меры, так как тесно связана с монополиями.
Возможность сохранения России в ее нынешних границах связана, на мой взгляд, только с
отказом от капиталистической системы, может быть, по китайскому образцу. Очевидно, что настроенный западнически средний класс будет бороться против этого всеми силами.
От революции к перевороту и обратно. Как менялось наименование событий 1917 года за прошедшие сто лет
Что произошло в 1917 году – революция, переворот, две разных революции или что-то иное. Нередко ответ на этот вопрос начинается со слов «традиционно считается» или «обычно говорят». Но ведь бывали разные традиции обращения к сюжетам 1917 года и разные привычки наименования тех исторических событий. Далеко не всегда слово «переворот» было однозначным ругательством, как порой представляется сейчас, а слово «революция» – однозначной похвалой и героизацией. Автор этой статьи решил разобраться, какая точка зрения на семнадцатый год может считаться более традиционной и более верной.
Революция на глазах у современников
Для очевидцев событий, происходивших в Петрограде в конце февраля 1917 года, было очевидно: идет революция. Подобная характеристика была повсеместной, и еще до отречения Николая II от престола происходившие на глазах изменения назывались революционными. Об этом писал в дневнике оставшийся в истории безымянным столичный гимназист: «26 февраля, воскресенье. Самый кровавый день из всей революции». Об этом же телеграфировала на следующий день своему мужу императрица Александра Федоровна: «Революция вчера приняла ужасающие размеры».
Газета «Речь». 5 марта 1917 г.
События нескольких дней конца февраля – начала марта, свергнувшие монархию, не воспринимались завершенными. Революция продолжалась и в последующие месяцы, поскольку процесс формирования новой власти только начинался (это отразилось и в названии Временного правительства, и в неопределенной форме правления в России – вплоть до провозглашения осенью республики). Поначалу восприятие революционного процесса было весьма восторженным – чего стоит хрестоматийный пример великого князя Кирилла Владимировича, который, по воспоминаниям дворцового коменданта Владимира Воейкова, 1 марта пришел в здание Государственной Думы с красным бантом на плече. Но уже к концу весны эйфория в обществе прошла.
Газета «Русская воля», например, часто использовала заголовки «Да здравствует революция», «Революция в окопах», в летние месяцы – «Революция на краю пропасти» и т. п. Благосклонная оценка Александра Керенского как «светлого юноши революции» постепенно сменилась критикой революционных деятелей – Виктора Чернова, например, постоянный автор газеты писатель Леонид Андреев называл «скоморохом революции». Любопытно, что впоследствии, когда Военно-революционный комитет уже в ходе захвата власти большевиками закрыл газету, то в приказе он предписал реквизировать типографию «Русской воли» «для нужд революции» – тогда революцией стал уже тот процесс, который осуществляла новая власть. При этом революция в языке современников чаще всего не имела никакого определения – она не была «февральской», «буржуазной», «демократической» или какой-либо еще.
Открытка «Да здравствует Революция!». 1917 г.
Одним словом, текущие события воспринимались как процесс революции вне зависимости от моральной и политической позиции современников. В ряде случаев, однако, определенные политические силы использовали революционность в качестве однозначно положительной характеристики, видя в своих оппонентах «контрреволюционеров»: так, попытка большевиков организовать 10 июня демонстрацию против Временного правительства вызвала у меньшевика Ираклия Церетели возглас, согласно которому «контрреволюция может проникнуть к нам только через одну дверь: через большевиков». Тем самым он подчеркивал недемократический характер их действий, направленный против существующих революционных органов власти. Таким же образом поступали и большевики, объявив 7 октября от лица Льва Троцкого, что Временное правительство и Предпарламент носят контрреволюционный характер, находятся под влиянием контрреволюционных элементов (сторонников генерала Лавра Корнилова).
Как можно увидеть по титульной странице издания 1924 г., хронологические рамки Февральской революции могли выходить за пределы февральско-мартовских дней 1917 года.
Позиция полного отрицания революции проявилась у некоторых современников еще в 1917 году. Упомянутый выше Леонид Андреев в сентябре 1917 года в статье «Во имя революции» поставил вопрос: в России происходит Революция или же всего лишь Бунт. Впоследствии он склонился ко второму, отказавшись называть увиденное и пережитое благим для писателя словом «Революция». Но для большинства революция продолжалась, и на ее фоне в конце октября состоялась очередная смена власти.
Титульная страница популярной брошюры, изданной в 1918 г. – один из примеров раннего использования понятия «Великая русская революция».
Октябрь как революция, переворот и восстание
В массовом сознании по-прежнему живет фраза Владимира Ленина, произнесенная им 25 октября (7 ноября по новому стилю) 1917 года на заседании Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов: «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, совершилась». Популяризация этой фразы произошла не без влияния кинематографа, а именно фильма Михаила Ромма «Ленин в Октябре» (1937).
Немногие при этом смогут вспомнить, что вслед за этими словами Ленин добавил: «Какое значение имеет эта рабочая и крестьянская революция? Прежде всего, значение этого переворота состоит в том, что у нас будет Советское правительство, наш собственный орган власти, без какого бы то ни было участия буржуазии». Таким образом, двойственность событий конца Октября, которые с «технической» точки зрения являлись организованным переворотом и захватом власти, но с «идейной» – революцией, изменившей общественный строй, понималась еще их организаторами и участниками.
Октябрьская революция как событие фигурировало, например, в декларации фракции большевиков, оглашенной на заседании Учредительного собрания 5 января 1918 года: от имени «большинства трудовой России» большевики требовали от членов собрания «признать завоевания Великой Октябрьской революции, советские декреты о земле, мире, о рабочем контроле» и т. д. В то же время в первые месяцы советской власти часто звучала мысль о перевороте-событии в контексте революции-процесса: «Конечно, приятно и легко бывает говорить рабочим, крестьянам и солдатам, приятно и легко бывало наблюдать, как после Октябрьского переворота революция шла вперед», – говорил Ленин на заседании ВЦИК 24 февраля 1918 года.
Восприятие незавершенности революции постепенно уходило в прошлое по мере осознания того факта, что мировой произошедшая революция уже не станет. Как следствие, уходили в прошлое и революционные органы власти: революционные трибуналы были ликвидированы в конце 1922 года в связи с окончанием Гражданской войны и созданием губернских судов, Революционный военный совет упразднен в 1934 году. Революцией остались только события конца октября 1917 г. и, в зависимости от контекста, примыкающие к ним первые недели советской власти.
Пример восприятия Октябрьской революции как процесса, который продолжился после взятия большевиками власти – до роспуска Учредительного собрания и даже позже.
Иногда захват власти 24–26 октября 1917 года именовался «Октябрьским вооруженным восстанием». Так, Александр Керенский 24 октября на заседании Предпарламента в Мариинском дворце оценил ситуацию в столице как «состояние восстания». Но и впоследствии понятие «восстание» использовалось – возможно, чтобы подчеркнуть массовость событий в Петрограде. В одном из томов сочинений Льва Троцкого, опубликованном в 1925 г., одновременно фигурируют все три определения Октября: революция, восстание и переворот.
Извлечение из содержания воспоминаний Л. Д. Троцкого (Сочинения. Сер. 1: Историческое подготовление Октября. Т. 3: 1917 г. Ч. 2: От февраля до Бреста. М., 1925).
Итак, в конце 1910-х – начале 1930-х гг. сложилось взаимозаменяемое использование привычных нам понятий в применении к Октябрю. Естественно, «революцией» Октябрь назывался тогда, когда этого требовал контекст: например, во время празднования десятилетия революции в 1927 году (первого официального торжественного юбилея), утвержденные партией лозунги содержали именно слово «революция», но не «переворот»; в остальных же случаях, не требовавших эмоционального подтекста, заметна синонимичность терминов.
Значок «Х лет Октябрьской революции». Из фондов Государственного музея политической истории России (Санкт-Петербург).
Стоит также добавить, что чем дальше, тем больше обособленное восприятие Октября влияло и на применение термина «Февральская революция» как отдельного события. Понимание революции 1917 года как единого процесса в Советской России не прижилось.
Взгляд из другой России
В сравнении с советской историографией, которая в 1920–1930-е гг. стремилась к четкой концептуализации и догматизации политической истории, эмигрантская мысль межвоенного периода отличалась крайним разнообразием идей и взглядов на актуальные исторические события. Осмысление революции было одной из ключевых проблем для общественной мысли Русского зарубежья, ведь именно это событие вытолкнуло его представителей за пределы России, сформировав иную, другую Россию.
Публицист Николай Устрялов, например, употребляя понятия «Февральская революция», «Октябрьская революция», «большевистская революция», чаще при этом писал о «русской революции», подразумевая под ней весь исторический поворот, который произошел в России в 1917 году. Но в ряде его статей можно увидеть и более широкое понимание революции: «Гром пушек кронштадтского восстания возвестил истории, что начался перелом в развитии великой русской революции», – писал он в 1922 году; стало быть, еще в предыдущем 1921 году, во время Кронштадтского восстания, революция не казалась ему оконченной. Иногда, чтобы подчеркнуть знаковость используемой им формулировки, Устрялов писал о «Великой Русской Революции» с прописных букв.
Позиция Устрялова – пример оценки революционных событий с точки зрения идеологии сменовеховства 1920-х гг. (по названию сборника статей «Смена вех»), согласно которой победившая коммунистическая власть в России действует в национальных интересах русского народа, и в этом смысле итог русской революции – это не отрицание национального пути России, а шаг в сторону какого-то нового этапа этого пути. Национальный характер революции выражался и в ее названии – «русская».
Н. В. Устрялов, русский эмигрант, публицист, философ.
Некоторые эмигранты, желая подчеркнуть «авторство» Октябрьской революции в России, демонстративно писали о «большевистской революции»: например, Иван Ильин («Кто из нас еще столь наивен, чтобы не понимать мирового размаха большевистской революции?») или Николай Бердяев («Талантливый и блестящий Троцкий, создавший вместе с Лениным большевистскую революцию, извергнут революционным потоком и находит себе пристанище лишь в Турции»). Для консервативно настроенных деятелей Зарубежья революция сама по себе была спорным или даже вовсе негативным явлением, поэтому они ее не отрицали, лишь подчеркивая определением «большевистская» ее узкую направленность.
Эмигранты социалистического направления, напротив, старались указать, что большевики совершили не революцию, а нечто противоположное. Так, меньшевистский орган «Заря» в 1922 году соответствующим образом оценил пятилетие Октября в статье под названием «Юбилей русской контрреволюции». В этом же журнале Октябрьская революция характеризовалась как «контрреволюционный переворот».
Меньшевистский журнал «Заря. Орган социал-демократической мысли» (Берлин).
Итак, несмотря на плюрализм мнений, отметим, что большинство деятелей Русского зарубежья не отрицало революционного характера 1917 года, и в целом именно эмигрантская мысль сохранила и развивала идею о единой русской революции. Характеристика же Февраля и Октября как отдельных событий присутствовала, но в зависимости от позиции автора и самого контекста могла быть разной.
Великая Октябрьская социалистическая революция
Вернемся в советские реалии. Понятие «Октябрьский переворот» и после 1930-х гг. продолжало мелькать в текстах и публикациях – в основном в сочинениях участников и современников событий. Например, Иосиф Сталин в 1950 году в газете «Правда» опубликовал свою известную работу «Марксизм и вопросы языкознания», в которой отмечал, что «русский язык остался в основном таким же, каким он был до Октябрьского переворота».
Еще раз подчеркнем, что «революцией» события октября 1917 года назывались сразу же, и было бы некорректно утверждать, что поначалу «официально» Октябрь был назван «переворотом», а с 1927 года название поменялось (подобный тезис иногда встречается у современных публицистов). Дело скорее в том, что только с 1927 года можно говорить о культе годовщины революции, ставшей официальным праздником, при котором наименование «революция» было более уместным в силу торжественности и идейного содержания. Однако знакомое поколениям советских граждан догматическое словосочетание «Великая Октябрьская социалистическая революция» появилось не сразу, а лишь к следующему юбилею, в 1937 году. Периодически появляясь на страницах газет и других печатных изданий, четырехсоставное сочетание стало устойчивым наименованием в год 20-летия революции.
Вариативность описаний революции в 1937 г. сменяется официальным наименованием. Газета «Правда». 7 ноября 1935 г., 7 ноября 1936 г., 10 ноября 1936 г., 7 ноября 1937 г.
«Краткий курс истории ВКП(б)», опубликованный в 1938 г., закрепил наименование, провозгласив: «Великая Октябрьская социалистическая революция победила». Аналогичный тезис, выделенный в тексте таким же отдельным абзацем, был использован в «Кратком курсе» в главе, описывающей Февральскую революцию: «Февральская буржуазно-демократическая революция победила». Обязательное определение типа революции – буржуазно-демократическая или социалистическая – объясняло без лишних комментариев, что Февраль и Октябрь – два разных исторических рубежа, соответствующих марксистской концепции перехода от феодального общества к буржуазному, а затем от буржуазного к социалистическому. Четкость определений и жесткое разделение революционного процесса 1917 года на две революции пережили сталинское время и существуют в виде словарной, энциклопедической формы по сей день.
Марка, посвященная 40-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Серия «Белорусская ССР». 1957 г.
Так, Февральскую революцию «Большая советская энциклопедия» называла «второй русской революцией» (соответственно, Октябрьская была третьей и отдельной революцией). Февральские события описали как «буржуазно-демократическую» революцию авторы «Большой российской энциклопедии» в 33-м томе, вышедшем в юбилейном 2017 году. Мы не будем останавливаться на многочисленных примерах использования классических советских определений, которые и не думают уходить со страниц печатных изданий и из устной речи, хотя следует отметить, что официальное советское «Великая Октябрьская социалистическая революция», в отличие от лишенного очевидной идеологической хлесткости «Февральская буржуазно-демократическая», используется скорее людьми левых политических взглядов или же авторами, желающими акцентировать внимание на величественности и знаковости Октября.
Переворот и заговор
Желание дистанцироваться от советского официоза в перестроечную и постсоветскую эпоху вызвало, в числе прочего, отрицание официального взгляда на историю. Всё чаще стало звучать понятие «Октябрьский переворот», и, в отличие от ранней советской эпохи, лишь в редких случаях оно сочеталось с формулировкой «Октябрьская революция» как полноправным синонимом в одном и том же тексте (за исключением текстов периодических изданий и коллективных сборников с разными авторами).
Нельзя при этом сказать, что слово «переворот» всегда несет отрицательный, критический оттенок, особенно в научных работах; чаще всего исследователи стараются исходить из контекста, и если лексика самих изучаемых ими источников – воспоминаний, газетных публикаций, документов – подсказывает им не изменять используемый в них термин, то они будут склоняться к его употреблению. Встречается и утилитарный подход к выбору термина: если речь идет о самих октябрьских днях в Петрограде, то описываться будет именно переворот, а не революция как эпохальное событие.
Страница специального проекта ТАСС к 100-летию революции.
Вместе с тем политическая интерпретация стала брать свое, и нередко можно столкнуться с намеренным выбором в пользу «переворота» для демонстрации своей политической позиции. Так, известный деятель перестройки Александр Яковлев в предисловии к русскому изданию «Черной книги коммунизма» под названием «Большевизм – социальная болезнь XX века» писал только об «Октябрьском перевороте», хотя французские авторы книги использовали словосочетание «Октябрьская революция». Сознательно говорит об «Октябрьском перевороте 1917 г.» коллектив авторов получившего известность своей политической ангажированностью учебного пособия «История России. XX век» под редакцией А. Б. Зубова.
Обложка книги издательства «Алетейя» 2001 г., составитель которой В. И. Кузнецов поддерживает миф о влиянии немецких денег на Октябрьскую революцию.
Переосмысление истории привело в современной литературе и к иному взгляду на Февральскую революцию: смещая акцент со стихийного участия петроградских масс в ходе событий февраля – марта 1917 года на политическую позицию ряда государственных, общественных и военных деятелей, авторы периодически пишут о «Февральском заговоре» и «Февральском перевороте». Безусловно, и сами свидетели Февраля могли употреблять эти слова, хотя они не оспаривали революционный характер смены власти (здесь уместна аналогия с совместным использованием определений Октября большевиками). Например, известный думский деятель Александр Гучков, ставший членом Временного правительства, выступая 8 марта 1917 года на торжественном заседании Центрального военно-промышленного комитета, говорил: «Господа, этот переворот является не результатом какого-то умного и хитрого заговора, какого-то комплота, работы каких-то замаскированных заговорщиков, которых искали во тьме ночной агенты охранки. Этот переворот явился зрелым плодом, упавшим с дерева».
Современный американский историк Александр Рабинович с удивлением отмечает в интервью 2017 года, что только в постсоветской России он столкнулся с тезисом о Феврале как следствии заговора, хотя Октябрьское восстание и на Западе часто считают «хорошо организованным путчем». Впрочем, делает вывод Рабинович, «заговор не был главным ни в Октябре, ни в Феврале». Пожалуй, эта взвешенная позиция отражает возможность использования «нереволюционных» определений Февраля и Октября: в том или ином контексте они применялись и могут применяться в будущем, но всё же тенденции на полное отрицание понятий «Февральская революция» и «Октябрьская революция» в серьезной литературе и общественном сознании не наблюдается.
Великая русская революция
Страница онлайн-проекта Государственной публичной исторической библиотеки России
В свете столетнего юбилея 1917 года повсеместным стало использование отстраненных и обобщенных сочетаний «революция 1917 г.», «революция 1917 г. в России», «российская революция 1917 г.». На первый взгляд безликое определение, по мнению некоторых публицистов, связано с желанием не акцентировать общественное внимание на характере и значении Октябрьской революции. Но подобная мотивация, если и присутствует сегодня, не столь заметна, как проявившаяся с рубежа 1990–2000-х гг. тенденция воспринимать события вековой давности аналогично Великой французской революции.
Как и французские события, Великая русская революция (также «Великая Русская революция» или просто «Русская революция») переломила ход отечественной истории, оказав при этом влияние и на мировые процессы. Если Франция фактически открыла XIX век для Европы и мира, то Россия – XX век. Обе революции были сложными процессами со своей внутренней периодизацией, а также чередой сменяемых режимов и форм власти. Такой логикой руководствуются сторонники термина. «Величие» для них – не похвала, а всего лишь признание за событием мирового значения.
Обложка книги историка А. В. Шубина 2014 г., одного из самых активных сторонников использования терминов «Великая Российская революция» и «Великая Русская революция» в отечественной науке
В самом начале статьи был поставлен вопрос: какое определение событий 1917 года может считаться более традиционным и более верным? Скорее всего, никакое и все одновременно. Вставая на жесткую позицию разделения Февраля и Октября, упорно называя Октябрь либо «переворотом», либо «революцией» (не принимая чужой точки зрения), или же обобщая все факты в форме одной Великой русской революции, мы можем упустить оттенки богатой истории того периода. А каждое наименование, опираясь на собственную аргументированную и логичную традицию, именно эти оттенки подчеркивает. Поэтому, на взгляд автора, стоит понимать и в какой-то мере принимать взгляды на 1917 год во всем их разнообразии.
Лига историков
8.3K постов 36.1K подписчиков
Правила сообщества
— уважение к читателю и открытость
— регулярность и качество публикаций
— умение учить и учиться
— бездумный конвейер копипасты
— публикации на неисторическую тему / недостоверной исторической информации
— простановка тега [моё] на компиляционных постах
— неполные посты со ссылками на сторонний ресурс / рекламные посты
— видео без текстового сопровождения/конспекта (кроме лекций от профессионалов)
— дискуссии на тему постов
— уважение к труду автора
— личные оскорбления и провокации
— неподкрепленные фактами утверждения
Автор этой статьи решил разобраться, какая точка зрения на семнадцатый год может считаться более традиционной и более верной.
Написал кучу текста, но так и не разобрался. Но вывод какой-никакой был нужен. И автор такой:
Скорее всего, никакое и все одновременно.
Видимо та наука, которой занимается автор:
Хорошо японцам и анимешникам. У них, что переворот, что революция один хрен называется одинаково «какумеи».
Сейчас та же жоппа что и до 1917.
Переворот. Ибо над пролетариатом стоял буржуй. Потом чиновник и номенклатура из тех же бывших рабочих. По сути ничего не изменилось
100 лет расстрелу бывшего царя
Относительно 100-летия расстрела бывшего царя.