Что кричал евсеев после матча с уэльсом
Евсеев: «Своих слов после матча с Уэльсом не стыжусь. Это был крик тем обстоятельствам жизни»
Главный тренер «Уфы» Вадим Евсеев рассказал, что не смог без эмоций смотреть повтор стыкового матча Евро-2004 между Россией и Уэльсом.
В ответной игре в Кардиффе Евсеева освистывал стадион, но несмотря на это, он смог забить единственный и победный гол, а после финального свистка крикнул в телекамеру нецензурное слово. Позднее Евсеев признавался, что главное — что интересовало его во время игры, это здоровье его ребенка, поскольку он переносил операцию на сердце.
«Когда я увидел Георгия Александровича [Ярцева], просто застыл. Таня потом сказала: давно тебя таким не видела. Взяла телефон, сняла на память.
Не знал, что «Матч» покажет сегодня игру с Уэльсом. Сделал все утренние дела, было время перед обедом, вот я и сел у телевизора. Включил и словно попал в прошлое.
До сих пор не могу без эмоций видеть фото Полины в больнице. Я был в сборной, тренировался, играл, мог отвлечься от мыслей, а Таня была с дочкой и весь ее мир сжался до размеров палаты. Игру она, разумеется, не смотрела. Тогда это был еще другой мир, с другими возможностями интернета…
Время может убежать вперед, на целые годы. И вдруг случайность отбрасывает тебя назад, в прошлое. Сразу вспомнил стадион, запах травы на поле, крики болельщиков. Свой гол, единственный за сборную, видел много раз. Но все равно подскочил, разве что руки не вскинул. Те эмоции улеглись, но не исчезли.
Своих слов после матча не стыжусь. Что было, то было. Я такой, какой есть. И что именно имел в виду, не знаю до сих пор.
Это был крик тем обстоятельствам жизни», — написал Евсеев в инстаграме.
Вадим Евсеев — об игре с Уэльсом: «Своих слов после матча не стыжусь. Это был крик тем обстоятельствам жизни»
Главный тренер «Уфы» Вадим Евсеев поделился воспоминаниями от стыкового матча Евро-2004 между Россией и Уэльсом, который в среду в своем эфире показал телеканал «Матч ТВ».
— Когда я увидел Георгия Александровича, просто застыл. Таня потом сказала: «Давно тебя таким не видела». Взяла телефон, сняла на память. Не знал, что «Матч ТВ» покажет игру с Уэльсом. Сделал все утренние дела, было время перед обедом, вот я и сел у телевизора. Включил и словно попал в прошлое.
— Я — тренер, работаю не первый год. Но только могу догадываться, под каким напряжением был тогда Ярцев. На кону стояла не только путевка на Евро-2004. Вся его карьера была на кону. Выиграл — герой. Проиграл —…
— До сих пор не могу без эмоций видеть фото Полины в больнице. Я был в сборной, тренировался, играл, мог отвлечься от мыслей, а Таня была с дочкой и весь ее мир сжался до размеров палаты. Игру она, разумеется, не смотрела. Тогда это был ещё другой мир с другими возможностями интернета…
— Время может убежать вперед, на целые годы. И вдруг случайность отбрасывает тебя назад в прошлое. Сразу вспомнил стадион, запах травы на поле, крики болельщиков. Свой гол, единственный за сборную, видел много раз. Но все равно подскочил, разве что руки не вскинул. Те эмоции улеглись, но не исчезли.
— Своих слов после матча не стыжусь. Что было, то было. Я такой, какой есть. И что именно имел в виду — не знаю до сих пор. Это был крик тем обстоятельствам жизни, — написал Евсеев на своей странице в Instagram.
На момент приостановки Тинькофф чемпионата России сезона-2019/20 «Уфа» занимает 9-е место в турнирной таблице, набрав 27 очков в 22 матчах.
Как родилось «. вам!» 15 лет победе России над Уэльсом
Нас с женой заставили подписать страшную бумагу
В больницу я приехал ранним утром. Дочка Полина перед операцией на сердце ночевала уже там, а жена Таня с тещей остались в гостинице при клинике.
Дочка в свои четыре годика ничего не понимала и не боялась. А вот мы с Таней. Нас ведь бумагу заставили подписать. Страшную. Что в случае летального исхода больница ответственности не несет. Деваться некуда, подписали. Но состояние – не передать.
Когда Полину увезли на операцию, нам сказали погулять часа три-четыре. Пошли в центр Мюнхена. По Мариенплац, по Карлсплац – туда-сюда, только чтобы время скоротать. Я старался идти спокойно, эмоций не показывать. Хотя внутри их хватало. Но рядом – женщины, и если еще и я начну истерить. Нет, если ты мужик, то в такой ситуации должен быть непроницаем.
Вдруг пошли звонки. Вначале знакомый спрашивает: «Как дочка?» – «Откуда вы знаете?» – «Да вся страна об этом говорит!» Мы с Таней – в шоке.
В первый момент было неприятно, особенно я встревожился за жену, которой даже в больницу, как потом выяснилось, начали названивать. Все-таки это наша личная история. Любому было бы дискомфортно, и вначале я немного обиделся на Георгия Александровича Ярцева, который всем об этом рассказал. Но спустя некоторое время, поскольку операция прошла успешно, раздражение исчезло.
– Есть надежные люди, которым ты доверяешь безоговорочно. И когда Вадику перед играми с Уэльсом потребовалось уехать к дочери, я даже не сомневался, что он не просто вовремя вернется, но приедет готовым на сто процентов. Недаром, когда позвонил ему сразу после назначения в сборную, сказал: «Мы же друг друга не подводили» . Так было и до того, так оказалось и после.
Да, я рассказал журналистам, а через них и болельщикам, почему Вадик улетел в Германию и что случилось с его дочкой. Объясню почему. Перед Уэльсом каждый день собирались пресс-конференции. И все интересовались, зная мое отношение к Евсееву и то, что это игрок основного состава: почему его нет. А вы помните, какой в тот момент была ситуация с некоторыми игроками и какие вокруг всего этого роились слухи ( Ярцев намекает на последующую дисквалификацию Егора Титова из-за массового употребления в «Спартаке» бромантана. – Прим. И.Р.). Подоплека вопроса была такая: не на таблетках ли он , не из-за этого ли уехал?
Поэтому я и сказал: у спокойтесь, человек уехал по таким-то семейным обстоятельствам. Сказать абстрактно – «по семейным» — было нельзя, потому что это не выглядело бы убедительно, слухов стало бы только больше. Вокруг сборной и так-то творилось черт-те что, и нельзя было ситуацию замалчивать. Надо было четко ответить, почему Евсеев не участвует в тренировочном процессе.
Часов через пять вернулись в больницу. Когда подходили – ног под собой не чувствовали, хотя никто никому ничего не говорил. Но вс е же понятно. Лица бледные, напряжение внутри – дикое.
Большего облегчения, чем после слов переводчика: «Всё отлично!», я не испытывал ни разу в жизни. Мигом успокоились, обрадовались. И вдруг слышим: «Вы к ребенку-то зайдете?» А мы к реалиям нашей медицины привыкли – нам и в голову не приходило, что такое возможно. Операция-то у Полины была не на пальце, а на сердце. Но оказалось – можно. Хоть и в реанимацию!
А потом Таня говорит: «Видишь, всё нормально. Езжай завтра в сборную. Я знаю, что тебе это надо. А мне мама поможет, я же не одна тут остаюсь».
Жена знала, как я футбол люблю. Хотя вряд ли она до конца понимала, какой важности эти игры с Уэльсом. Для нее в любом случае на первом месте был ребенок, и это правильно. Но Полине было уже лучше, и пусть я ничего не говорил, Таня поняла, что мне лучше поехать.
Связался с администратором сборной Виктором Вотоловским, он быстро решил вопрос с билетом – я же в Мюнхен из Москвы без обратного летел. Не знал, как все будет, не хотел брать.
Наутро улетел. К обеду уже был в команде. Пробежался, пришел в баню, и ребята сильно удивились: «Ты откуда взялся?»
ЦСКА нас простимулировал. Часть этих денег ребята отдали мне
Заняли второе место в группе, попали в стыки на Уэльс. А дату операции перенести было уже невозможно – там, в Мюнхене, вс е на месяцы вперед расписано. И вот в субботу последний тур чемпионата, в понедельник у Ярцева начинается сбор в Тарасовке. Приезжаю, сразу захожу к нему в номер. Там трое – сам Ярцев, Ринат Дасаев и Никита Симонян.
Саныч отвечает: «Никаких вопросов. Конечно, поезжай к семье. А когда с ребенком вс е будет хорошо, мы тебя тут ждем в любой момент». И Дасаев то же самое повторил, и Никита Павлович поддержал.
Ни одного слова о сроках, в которые мне «надлежит вернуться в расположение сборной», и всего такого прочего, не было. Не то чтобы я был удивлен, просто стало приятно – не каждый в столь нервной обстановке так бы себя повел. Но в Ярцеве я всегда был уверен.
И не только в Ярцеве. Я ведь из Кардиффа полетел в Мюнхен, а у «Локомотива» вскоре была игра Лиги чемпионов, дома с киевским «Динамо». И никто мне не звонил, не подгонял. Наоборот, я сам позвонил Сереге Овчинникову – команда тогда была в Хосте на сборах. А он передал слова С е мина: «Сколько надо, столько и оставайся». Юрий Палыч – он всегда таким человеком был. Нормальным.
Хотя, возможно, Ярцева я и на неделю раньше предупредил. Припоминаю, что в РФС за деньгами приезжал – их тогда наличными давали – и к нему заходил. Вышло, кстати, немало – за ту осень и следующий год я заработал в сборной тысяч 120 долларов, и расценивал это как деньги, упавшие с неба. Учитывая, что до того я в сборной не играл, а тут сразу оказался основным защитником. Хотя какой-то суммой премиальных за отборочные матчи мы поделились с теми ребятами, кто играл при Газзаеве, а при Ярцеве уже не призывался.
Операция обошлась мне в 50 тысяч евро, сумму нам еще в конце зимы – начале весны назвали. Зарплата у меня в «Локомотиве» на тот момент была 10 тысяч в месяц, и деньги на оплату имелись. Ведь все 10 тысяч я откладывал: в «Локо» были хорошие премиальные за победы и жил я на них. А зарплату копил. Вот она и пригодилась.
А самое поразительное произошло потом. Про операцию только ребята из «Локомотива» заранее знали. И 23 августа мы обыграли «Сатурн», который шел в тот момент то ли на первом, то ли на втором месте. Я забил гол на 90-й минуте. И за победу в том матче нам ЦСКА бонус пообещал, простимулировал, можно сказать. 100 тысяч долларов на команду. Ничего страшного в этом не вижу – нам же не за поражение деньги пообещали, а за победу!
Так вот, выиграли мы, приезжаем на базу в Баковку, а там ко мне в комнату Овчинников заходит. И дает три толстые пачки долларов. По десять тысяч.
«Это что?», – говорю. «Ребята скинулись, – отвечает. – На операцию, которая у твоей дочки будет. Из этих денег, которые мы получили от ЦСКА». Для меня это было неожиданно и очень приятно.
Но это – «Локомотив» времен Юрия Семина. Настоящая семья. Команда, где никто никого не оставлял в беде. Я счастлив, что в ней играл, потому что мало где сталкивался с такой атмосферой.
– Я была потрясена, узнав про 30 тысяч от команды. Нет, конечно, понимала, какие среди ребят в «Локомотиве» отношения, да и среди девчонок тоже. Но чтобы до такой степен и…
Тут Сергею Овчинникову, хоть после их развода с Ингой у меня к нему отношение сложное, надо отдать должное. Он сказал ребятам: «Нужно помочь». Пусть мы и сами на тот момент уже могли позволить себе такую операцию, но они – молодцы. Нет слов. Я только одну такую историю еще слышала: когда разбился на машине вратарь ЦСК А Вениамин Мандрыкин, ребята тоже собирали деньги на его лечение.
И это же надо, чтобы операция совпала со стыковыми матчами с Уэльсом. Вадик к нам со сбора прилетел, на что я, честно говоря, не надеялась. Даже при том, что знала, как к нему Ярцев хорошо относится, не думала, что он его со сборов перед такими важными матчами отпустит.
День операции помню по минутам. Полине дали какое-то успокаивающее лекарство и увезли. У меня была ужасная истерика, немецкие врачи со всем их самообладанием не выдержали и предупредили: «Если она сейчас не угомонится , мы ее выведем из клиники». Это не передать словами, только мать может чувствовать, что это такое – когда твоего ребенка увозят на операцию на сердце и неизвестно, что будет, привезут ли его назад живым. Ведь это – сердце, и его останавливают!
Операция длилась шесть часов. Это был ад. Ведь нам говорили – часа три, максимум четыре. Мы пришли в гостиницу, я говорю: «Наверное, мне надо поспать, время быстрее пройдет». Но куда тут заснуть!
Вадик абсолютно не показывал нам с мамой, что его колотит. Я ему еще говорю: «Ну почему ты такой спокойный? Что, в тебе сердца нет?» Сейчас-то понимаю, чего ему это внешнее спокойствие стоило. Муж совершенно правильно себя вел, потому что если бы еще и он начал показывать, что у него внутри, вообще не знаю, что бы со мной и мамой стало.
Точно так же, кстати, вела себя и Инга Овчинникова, моя лучшая подруга. Мы и сейчас, когда они с Сергеем давно уже не вместе, а она живет в Америке, каждый день созваниваемся и по сорок сообщений в сутки друг другу пишем. А тогда все подружки звонили и плакали: ой ты бедная-несчастная. И только Инга звонила и как ни в чем не бывало бодрым голосом спрашивала : «Ну, что ты там делаешь? Когда прилетаешь?»
И ни слова про операцию. Я думала: «Ну ни фига ж себе, какая она бесчувственная». Только спустя время поняла: если бы еще и она начала скулить, как остальные, наверное, я бы не выдержала. А она, женщина мудрая, меня тянула за луковичку туда, наверх. И до сих пор, мне кажется, тянет.
После операции Вадик метался, лететь ему или оставаться. Но я понимала, что ему будет лучше вернуться в сборную. А смысл сидеть в Мюнхене? Чтобы я поплакалась ему в жилетку? Так для этого со мной мама была, с которой я могла все эти чувства разделить. А он – спортсмен. И у него была важнейшая игра. И я видела, что ему это надо. Он улетел, но каждый вечер мне звонил. А прямо из Кардиффа прилетел обратно в Мюнхен.
В эпизоде с Гиггзом я притворялся. Ради команды
Началось все с моего нарушения на Гиггзе. Хотя арбитр и дал свисток в нашу пользу, можно сказать, что я сыграл грубо. Если не грязно. Въехал ему шипами сбоку в икроножную мышцу, чуть ниже колена.
Тот мяч был ничейный, мы шли к нему одновременно. Что показательно, и главный судья, и его помощник были рядом, и оба нарушения не увидели. Да, Райан меня опередил, а я ему поверх мяча попал в ногу. Мяч улетел в аут. Я посмотрел на Гиггза. Вид у него был остервенелый. Понял, что это ему не понравилось.
В конце концов, судьи рядом стояли. И, по-моему, он был зол на них больше, чем на меня. Читал, он говорил потом, что тем ударом я мог сломать ему ногу. Что ж, значит, запомнит меня на всю жизнь, хоть и врезал я ему по ноге неумышленно. А в Англии, между прочим, он проходил через такое каждую вторую игру. И, повторяю, с моей стороны это была не специальная грубость. Я хотел сыграть в мяч. Не получилось.
Извиниться я не хотел. Там война была. Не до извинений. Мяч вернулся из аута, и после этого, как я понял, он захотел мне отомстить. Вначале ударил головой в бровь. Я даже не сообразил, что происходит, а упал уже после того, как он локтем въехал мне в голову. На этом Гиггз успокоился.
Да, не скрою, секунда размышлений, падать или нет, была. Но почему соперники могут нас провоцировать, а мы им ответить тем же не имеем права? Почему мы должны подставлять вторую щеку? Можно было не падать, можно. Но я не считаю, что поступил плохо, потому что сделал это ради команды.
Я всегда таскал рояль. И никогда не осуждал того же Симеоне за эпизод с Бекхэмом на чемпионате мира 1998 года во время встречи Аргентина – Англия. Ведь благодаря тому моменту аргентинцы победили. Другое дело, что судья нашего матча эпизода не заметил – и Гиггза, в отличие от Бекхэма, не удалил.
Зинедин, кстати, нормально отреагировал. Футбол, игровой момент, ничего особенного. Я его зауважал, потому что он не повел себя как истеричка. Да и на Гиггза не зол – опять же футбольный был эпизод, никакой подлости. Если бы было не так, никогда не пригласил бы его на свой прощальный матч. И он вроде собирался приехать, да май на дворе был, и календарь «МЮ» не позволил.
С Гиггзом же у меня такого желания не было. Людей, которые меня хорошо знают, отсутствие реакции с моей стороны удивило. Я действительно часто не прощал людям то, что они делают на поле. Как раз в том сезоне меня за такое удалили в Ярославле. Но с Уэльсом был тот случай, когда главным была команда, а не личные амбиции. И пришлось терпеть.
Пиво до трех ночи в Тарасовке
Дома с Уэльсом сыграли вничью – 0:0. Результат был, мягко говоря, не очень – уж в первом-то матче точно рассчитывали выиграть и задел сделать. В раздевалке тишина стояла мертвая, гнетущая. Ощущение было – как будто на чемпионат Европы уже не попали.
К тому же остались без Овчинникова и Мостового. Причем Мост свою желтую получил именно в куче-мале, случившейся после моего эпизода с Гиггзом. А Босс пострадал от португальского судьи, который всегда его «любил». Так, по крайней мере, Серега после матча сказал. В итоге на второй матч мы в любом случае оказывались с вратарем, у которого ноль матчей за сборную. Приятного в этом было мало.
Обсудить, в общем, было что. И мы вечером после первого матча решили в Тарасовке пивка попить. По-моему, в номере у Димы Аленичева на третьем этаже. Под картишки. Мы с Витей Онопко, правда, в них не играли – в отличие от Аленя, Радима, Гуся (Ролана Гусева – Прим. И.Р.).
Кончился первый ящик «Миллера», который как-то пронесли на базу еще до меня. Я был назначен ответственным за пронос второго. Разработали целую систему ухищрений, чтобы не увидела охрана. С учетом высокого тарасовского забора сделать это в районе полуночи было непросто. Но нам, как мы думали, удалось – с помощью перехода по второму этажу.
Но спустя годы, когда с ветеранами куда-то играть ездили, Георгий Саныч раз хитро на меня посмотрел, вспомнил тот день и говорит: «Чё, думаешь, я ничего не знаю? Вс е знаю!» И расписал – как говорится, картина маслом. А мы-то думали. Вс е лучше понимаю истину, которую не раз слышал: одно из главных тренерских искусств – каких-то вещей не замечать.
Уверен, что стукачей среди нас не было. Просто камеры, охрана – все эти современные навороты мы недооценили. Хорошо, что без последствий.
А посидели тогда прилично. То ли до двух, то ли до трех. И нам это надо было. Не присели бы – как знать, выиграли бы ответный матч в Кардиффе или нет. Когда ты находишься в таком моральном состоянии, как мы после первой игры, лучше не держать вс е в себе, а общаться, разговаривать. Из этого ведь тоже коллектив настоящий складывается. У нас в «Локомотиве» всегда так было.
В Кардиффе поселились на природе, у озера. Никакого ажиотажа не ощущали, ничего не видели и не слышали. Зато были поводы для веселья. Ноябрь, холод противный – но все до такой степени раскрепощены, что кто-то из массажистов на потеху игрокам даже окунулся. По этим вещам у нас всегда Слава Зинченко, сапожник, специалистом был, приговаривал: «Я везде купаюсь».
В день игры я созвонился с женой, она сказала, что с дочкой вс е нормально. Когда выходил на поле, о ней и думал. О том, что сыграю сейчас для нее – а потом полечу к семье, в Германию. Билет уже был, администратор сборной купил.
Думал, Гиггз не пожмет мне руку
Конечно, он был настроен против меня и нашей команды, разгорячен, но держал себя в рамках. Только один раз не выдержал. Мяч ушел в аут, и обычно люди, чтобы ты его ввел, спокойно тебе его катят. А он со всей силы в меня ударил. Ничего страшного, я и не к такому был готов. Особенно после того как на третьей минуте Сэвидж, длинноволосый такой, шипами мне в колено врезался. Но я тоже не собирался плакаться. Игровой момент. Не разлетелось же колено, жив-здоров остался!
Откровенно говоря, я думал, что руку перед игрой Гиггз мне не пожмет. Но он пожал. Правда, Гиггз в этот момент, как я понял, смотрел мне в глаза, а у меня они были опущены. Но не потому, что я чувствовал себя в чем-то виноватым. Я умышленно не смотрел не только на него, но и на остальных игроков сборной Уэльса.
Когда прилетели, было смешно. Выходим из здания аэропорта. Шум, ажиотаж, телекамеры, микрофоны. И все мечутся, ищут кого-то одного. Потом выяснилось, что это меня искали. Но не узнали.
Вначале было как-то непривычно, когда мяч попадал ко мне – и раздавался дикий свист. Свистели, орали, улюлюкали все 72 тысячи – кроме наших болельщиков, естественно. Пресса своих за эти дни накрутила. Из-за истории с Гиггзом. Но я быстро привык.
Когда весь этот свист услышал, в голове всплыл эпизод с Луишем Фигу в матче «Барселона» – «Реал». Он тогда только из Каталонии в Мадрид перешел, и болельщики «Барсы» его ненавидели. И не просто на него орали и предметы разные швыряли, а даже свиную голову с трибун кинули. И ничего – он спокойно к этому отнесся и сыграл, как умеет. Вот и я себе сказал: «Сделай то же самое».
Скажу больше – мне это помогло. Я же человек такой – лучше всего играл, если был заведен, разозлен. Так что, может, и не забил бы я никакого гола, если бы весь стадион в Кардиффе мне не свистел. Знаете, как приятно играть в такой обстановке! Тем более что там, в отличие, например, от Стамбула, только кричали и гудели, но ничего на поле не бросали. В Уэльсе и сеток заградительных нет – менталитет не позволяет людям предметы в игроков кидать и на поле выбегать. Найдется, конечно, пара сумасшедших в год – как в том знаменитом случае, когда Эрик Кантона охамевшему фанату наподдал. Но в целом вс е безопасно.
В итоге я вышел на замену и успел забить гол. После чего подбежал к скамейке и заорал: «С е мин, со. ать!» В пылу обиды за невыполненное тренером обещание. Слышали это все, кто находился не только рядом, но и на расстоянии метров двадцати. С глоткой у меня вс е в порядке.
Девять из десяти тренеров после такого выгнали бы меня из команды. Что сделал бы тот же Романцев – даже представить страшно. Но Палыч лишь усмехнулся. Промолчал. А потом, когда я после чемпионата мира не только вернулся в состав, но и начал постоянно забивать, на тренировках постоянно всем говорил: «Разозлитесь на меня, как Евсеев!»
А в Уэльсе эту мою особенность не знали. И про все мои эмоции, про Полину, про то, что играю ради нее. Нет, я не говорил себе: «Ты должен забить гол». Защитнику накручивать себя таким образом глупо. Хотелось просто выиграть и выйти на чемпионат Европы. А кто при этом забьет, никакого значения не имело.
Когда брали автографы, часто просили, чтобы дописал ту фразу
И вот – 22-я минута. Штрафной. К мячу, как обычно, идет Гусь, Ролан Гусев.
Я не видел, куда он подает. Сам Гусь потом рассказывал в интервью, что главным для него было перебить мяч через высоченного Хартсона, вставшего на ближней штанге. Я же просто пошел в зону, а потом получилось так, что мяч всех перелетел – и мне даже не пришлось прыгать. Даже не бил, а просто подставил голову. Вратарь, гадая направление, метнулся в угол, но мяч о землю ударился и по центру залетел. Го-о-ол!
Эмоции в ту секунду, конечно, зашкалили. Мог ли тогда уже подбежать и в камеры что-то крикнуть? Мог. Но понимал, что еще больше часа игры осталось и ничего еще не решено. Нечего расплескиваться, играть надо.
На установках в сборной Ярцев ни разу мне не говорил, чтобы я шел в чужую штрафную на стандартные положения. Моей задачей было не забивать мячи, а обороняться и начинать атаки. А при «стандартах» следовало оставаться с одним из партнеров – чаще всего Димой Сенниковым – за линией штрафной и держать нападающих соперника, которые не отходили назад.
А бегать вперед, на те же стандарты, мне хотелось всегда. В том же «Локомотиве» я так забивал много мячей, вошел во вкус. И было даже немного досадно, что в сборной у меня другое задание.
К огда я прибежал в штрафную, меня никто не держал. Марк Хьюз, тренер Уэльса и бывший партнер Гиггза по «Манчестер Юнайтед», тоже ведь разбирал нашу игру, в том числе и первую, в Черкизове. А там я никуда не бегал. Вот нестандартное решение и привело к такому исходу. Подумать только: я же всего один гол за сборную забил. Зато такой, о котором никогда не забудут.
Но не считаю, что это я, я сборную на чемпионат Европы вывел. Просто гол забил. А вывела – вся команда, и заслуга у всех была равной.
Когда увидел мяч в сетке, почувствовал, что сделал это ради Полины. Ей этот гол и посвятил.
. И вот – конец. Мы – на чемпионате Европы! Вижу – Ярцев бежит ко мне. Обнимаемся. Потом – куча-мала у углового флажка, все сходят с ума. Ловим Ярцева, в воздух кидаем. Потом в раздевалке кто-то быстро накачается пивом, которое там непонятно откуда возникло, и начнет кидаться пивными банками.
Я заметил, что за мной неотступно следует камера. В одну сторону иду – она сюда, в другую – туда. Вроде как герой матча. Рядом идет Бородюк. И, видимо, уже понимает, что я готов что-то отчудить. Говорит: «Не надо, не надо!»
По-моему, я даже два раза это «Х. вам!» крикнул. А до этого – фразу «Знай русского Ивана!» Но, видимо, еще был далеко от микрофона, и ее зрители не услышали. Жаль. А вот о той фразе не жалею. Абсолютно. И мне было приятно, когда узнал, что к чемпионату Европы выпустили серию футболок с этим выражением.
О чем я думал, когда кричал? Хотел ли, чтобы народ услышал? Да если честно, ни о чем не думал, ничего не хотел. В таком состоянии голова отключается.
А крикнул я это, естественно, валлийцам, имея в виду, что снимают матч не наши, а они. Адресовал эту фразу народу Уэльса. Не сказать, что как-то его ненавидел – ничего подобного. Просто мы их обыграли! Знал, что британское телевидение всегда так действует – после финального свистка показывает лучшего игрока и того, кто забил.
Крикнул – и тут же забыл. Как это говорится – в состоянии аффекта. В этих словах не было смысла. Просто я вложил в них вс е то, что испытал до и во время операции Полины. Вс е то, что чувствовал после первой игры, когда на телевидении все говорили, что в Уэльсе у нас нет шансов, потому что дома сыграли вничью и в гостях у нас не будет двух ключевых игроков. Может, тем, кто в нас не верил, тоже кричал – кто его знает? Сейчас многое домысливать можно.
Не только в анекдотах, но и в жизни в связи с этим возникали смешные моменты. Когда я закончил карьеру игрока и несколько месяцев работал в агентской компании у моего друга детства Саши Маньякова, поехали мы как-то в Киргизию подписывать местного футболиста Валерия Кичина. Так какие-то высокопоставленные киргизские чиновники представляли меня друг другу так: «Знакомься, это Вадим Евсеев. Ну тот, который “ Х. вам! ”»
Если честно, я не краснел. Сказал – и сказал. Время было очень позднее, и дети, которые такие слова слышать не должны, уже давно должны были спать.
Первым, помню, прямо в раздевалку мне дозвонился одноклассник Андрей Ровдо. Вернее, это был первый звонок, когда я взял трубку. «Знаешь, что ты в камеру сказал?» – спрашивает. «Нет», – отвечаю. Он и объяснил.
. Больше этого выражения я нигде не повторял, хотя многие просили – на бис. Крылатая фраза должна быть сказана лишь однажды. Если повторяться, будет банально. Да и невозможно такое подготовить заранее. Это может случиться только на таком диком эмоциональном накале, который у меня тогда был.
Потом, когда ко мне подходили за автографом, не раз просили, чтобы дописал еще и эту фразу. Отвечал: «Сами допишете». Много раз такое было. Но не написал ни разу.
Дочка матом не ругается. Хотя все эти слова, уверен, знает. У них же в классе – сплошные пацаны. А шестнадцать лет – как раз тот возраст, когда матерятся для самоутверждения. В классе, правда, всего пять человек, школа-то частная. Но четверо остальных – ребята.
Меня с тали регулярно узнавать на улице. Какая-то 60-летняя бабуля опознала в магазине – тут я вообще обалдел. Позвали на программу Андрея Малахова. Наконец, на новогодний «Голубой огонек», где мы с Катей Лель пели. Понравилось ли? Предпочел бы, как Саша Овечкин в ее клипе: стоять у телефона-автомата и ничего не делать.
Ведь если бы не было всех этих переживаний – не было бы и гола. Уверен на тысячу процентов.
– Первой, по-моему, мне после матча написала эсэмэску девушка Булыкина: «Ну твой и отчудил!» О б оже, думаю, ну что он там еще натворил?! А тут и Инга Овчинникова звонит, вс е рассказывает. Радуюсь, конечно, что забил, но , услышав про фразу, хватаюсь за голову: «Мама дорогая, и что же теперь будет?!»
Вначале была в шоке, обалдела. Как-то не особо мне это вс е понравилось. Но потом поняла, почувствовала. Видимо, у него вс е то, что творилось с дочерью, внутри сидело, и он не знал, как с этим справиться.
Мне кажется, этот гол он получил откуда-то свыше. Бог дал ему этот глоток славы за вс е , что он тогда пережил.
Он ничего не имел в виду. У него это просто вышло. О перация у Полины удачно завершилась. О н забил этот гол, и команда вышла на чемпионат Европы. Что-то щелкнуло в голове – и Вадик не нашел ничего лучшего, чем вот это крикнуть.
Дома-то он матом редко ругается. Есть, правда, одно словечко, которое проскальзывает – даже Полина ему говорит: «Папа, ну сколько можно?»
У Малахова всем было очень смешно от той реплики Вадика. Даже песню про нее Газманов, кажется, сочинил. А я сказала, что мне в те недели было не до смеха. И только близкие знают, каково нам тогда пришлось на самом деле.
Тот момент стал переломным не только в судьбе Вадика, но и в моей. В хорошем смысле. До того была очень напряжена по поводу ребенка и ее болезни, годами не могла ни минуты отдохнуть – в первую очередь морально. А тут как-то отпустило. Слушала, как Вадик поет с Катей Лель, вспоминала, что мы пережили. И подумала: «Слава Богу. Все худшее позади».