храм икона взыскание погибших в москве брюсов переулок

Брюсов переулок в Москве, Храм Воскресения Словущего и его святыни.

В одном их чудесных уголков старой Москвы находится Брюсов переулок. Он проходит от Тверской улицы и до Большой Никитской, но, несмотря на такую небольшую протяженность, обладает невероятно богатой историей. Здесь еще сохранились доходные дома, музеи-квартиры творческой интеллигенции (артистов, композиторов, дирижеров, пианистов).

Храм Воскресения Словущего в Брюсовом переулке.

Прогуливаясь по переулку можно увидеть мемориальные доски на зданиях, где ранее проживали знаменитости. В настоящее время многие дома являются федеральными памятниками архитектуры и находятся под охраной государства.

На углу Брюсова и Елисеевского переулков установлен памятник Мстиславу Ростроповичу, а напротив него стоит Храм Воскресения Словущего на Успенском Вражке.

«Воскресения Словущего» означает, что храм Воскресный, а «на Успенском Вражке», потому что раньше на этом месте был овраг.

Стены снаружи украшены иконами и у каждой лежат живые цветы.

В Храме совершается множество православных обрядов.

От метро Тверская до Храма всего 10 минут пешком.

Храм Воскресения Словущего смог сберечь различные святыни из окрестных храмов, которые закрывались в советское время. А в настоящее время особо почитаемыми святынями является икона Пресвятой Богородицы «Взыскание погибших» и чтимый образ с мощами Святителя Спиридона.

Образ Божией Матери «Взыскание погибших» пользуется любовью у москвичей и гостей столицы, его часто называют «жемчужиной верующей Москвы». Это чудотворная икона, ей молятся при болезнях, пьянстве, просят счастья в браке и благополучия. Многим, по их молитвам, посылается помощь, об этом наглядно говорит количество благодарственных приношений от верующих, которыми обильно украшена икона (цепочки, кольца, крестики). Марина Цветаева и Сергей Эфрон вечались перед этой иконой.

Про Спиридона Тримифунтского и его башмачок, хранящийся в Москве, в Даниловом монастыре я писала здесь. В Храме Воскресения Словущего он изображен на богато украшенной иконе, в центре которой находится открывающийся ковчег, а там находится частица святых мощей Спиридона Тримифунтского.

Этого Святого верующие считают помощником в рабочих делах, покровителем жилищ, ему молятся в болезни, а также люди, отправляющиеся в путешествие. И, конечно, он всем помогает. Немало историй можно прочитать в интернете рассказывающих, как он помог чудесным образом. Нашей семье Спиридонушка также помог в решении жилищного вопроса, который мы не могли решить долгое время. С молитвой ему и Матронушке Московской все благополучно решилось!

Ежедневно в Храме проходят богослужения. Их расписания есть на официальном сайте Храма.

В 2016 году Храм Воскресения Словущего реставрировали, сегодня он может удивить многих своим великолепием.

Внутри Храм небольшой, но с высоченными сводами.

Внутри царит спокойствие и умиротворение. Чувствуется, что Храм намоленный за долгие годы.

Не удивляйтесь, если увидите в этом Храме известные медийные лица. Они тоже люди, им тоже хочется прийти в Храм, помолиться, поставить свечи за здравие и упокоение. А в соседнем с Храмом доме живет художник Никас Сафронов.

Это место удивительное, но стоит выйти из Храма и свернуть с тихого Брюсова переулка на шумную Тверскую, как снова попадаешь в московский водоворот событий…

Друзья, в столице, на Таганке, есть Покровский женский монастырь, куда не прекращается людской поток, желающих поклониться Матроне Московской. Об этом месте я писала подробнее здесь. После Храма на Успенском Вражке можете направиться туда.

Прочитать реальные истории помощи Спиридонушки Вы можете на сайте Храма Спиридона Тримифунтского в Ломоносове, а также там можно попросить Спиридона о помощи, написав записку, которую служители распечатают и положат рядом с его иконой и башмачком. Чудеса не заставят себя ждать. Верьте!

Источник

Воспоминания. Брюсовский храм

На этот праздник народу всегда было полно. Кстати, Колчицкий очень ревновал народ к этому празднику. Чашу его терпения переполнил такой случай: его матушка — матушка Варвара, — тоже пошла на этот праздник и, притом, что толпа стояла на улице, попыталась сквозь нее пробиться, говоря: «Я матушка о. протопресвитера!» — «Ну и что же? — ответили ей. — Места-то все равно нет!» Она пожаловалась, и после этого Колчицкий заказал точную копию с иконы, повесил ее в Елоховском и сам стал служить в этот день. Часть народа ходила туда.

Я начал служить акафисты в этом храме с 1963 г. Церковь тогда была под угрозой сноса, — и это был уже второй натиск. Первый имел место в 1930-е гг., и тогда храм отстояли артисты Художественного театра во главе со Станиславским. А тогда, в 1963 г., Патриарх благословил мне раз в месяц служить в этом храме акафисты, и я стал там регулярно мелькать. Вообще же место моего служения в те годы было другое. В 1963 г., с июля по октябрь, я был настоятелем Елоховского собора, а потом в течение ряда лет служил в Новодевичьем.

Потом в 1971 г., когда Патриарх Пимен вызвал из Ленинграда владыку Серафима, назначил его митрополитом Крутицким и Коломенским, и попросил меня уступить ему Новодевичий, потому что у него были больные ноги, и ему трудно было бы ездить в какую-то другую церковь. Я спросил: «А где же мне служить?» — «А вы будете со мной в соборе, да и без меня, пожалуйста, служите». Через некоторое время он предложил мне на выбор три места: Сокол, Сокольники и Хамовники. Я тогда сказал: «Сокол и Сокольники, пожалуй, не потяну по слабости здоровья. Объем там огромный, народу много, а у меня голос от природы слабый, и напрягать его я не люблю. А в Хамовниках уже сложилась своя жизнь, я там буду лишний». И попросил себе Брюсовский храм.

Сокол и Сокольники всегда были богатейшими храмами Москвы, и то, что Патриарх Пимен мне их предложил, было своего рода материальной поддержкой. Но я с церкви никогда денег не брал, так что мне это было безразлично. В Хамовниках действительно была своя жизнь. Там служил замечательный настоятель, о. Павел Лепехин, сложилась своя община. И хотя после него священники менялись, дух сохранялся. Но не только это было причиной моего нежелания. Церковь эта довольно «мучительная»: душная, с низкими сводами. Я служил там на «Споруч-ницу грешных», и службы эти всегда были очень тяжелы: народу тьма, икона маленькая, и все к ней стремятся подойти. Храм двухъярусный, но и по второму ярусу не пройдешь.

Насчет Брюсова Патриарх не отказал, но время шло, а благословения его тоже не было. С октября по январь шло согласование. Какие-то силы препятствовали моему вселению туда. Конечно, это могли быть и служители: так как храм приходской, а архиерей в храме это неудобство для всех. Но настоятелем тогда был о. Владимир Елховский, и я не думаю, что препятствия исходили от него.

Прежде, чем стать священником, о. Владимир был офицером, военным инженером. Вскоре после окончания войны явился в Чистый переулок, как был, в своей фронтовой гимнастерке. Тут же потребовал: «Доложите обо мне Патриарху», — и заявил, что хочет быть священником. Таким визитом были невероятно удивлены, но ему повезло. Патриарх принял его, и вскоре он был рукоположен и получил храм. Военную простоту и прямоту в общении он сохранил навсегда. Он и в службе долго не мог избавиться от военных привычек. Когда его только рукоположили, у него даже возгласы звучали по-армейски, выходя на амвон, он по-военному командовал: «Ми-р-р всем!» Со временем это стало менее заметно. О. Владимир шутил, что церковные награды — митру, палицу, набедренник, право служить с отверстыми Царскими вратами нужно давать все сразу — молодым священникам, пока им всего этого еще очень хочется. А потом постепенно отнимать по одной, и уж в качестве последней награды священнику надо предоставлять право служить с закрытыми Царскими вратами, чтобы старенький батюшка мог и посидеть, если совсем устал.

Церковного старосту за богослужением у нас поминают как «ктитора». Это старый термин, но в советское время произошла его трагикомическая метаморфоза. Исторически ктитор — это тот, кто вносил средства на содержание храма или монастыря. Им мог быть император или богатый купец, — во всяком случае, тот, кто давал деньги. А в нашей действительности ктитор стал должностным лицом и либо избирался общиной, либо назначался исполкомом. Это был чиновник на жаловании и зависел он от того, сколько может взять из церковной кассы. Безусловно, были и очень хорошие старосты, которые самоотверженно увеличивали церковную кассу своими заботами, питаясь от нее в соответствии со своими минимальными нуждами, по совести, но были и те, кто, не внося ничего, разрушал тем самым и приход, и храм.

Со временем храму было передано помещение во дворе. Это был деревянный барак — судя по всему, самострой времен гражданской войны. Пол в нем был земляной, поверх земли когда-то были положены доски, которые от старости сгнили. В советское время в этом доме жили какие-то люди, не имеющие никакого отношения к храму. У них было только электричество и, кажется, газ, не было даже канализации. Общественная уборная находилась под алтарем храма, там, где сейчас мастерская. При храме не было никаких особых помещений, только комнатка для священников — там, где сейчас находится ризница, и еще была буквально фанерная пристроечка уборщицы Евдокии Степановны и матушки Евдокии, — где сейчас находится умывальник.

И вот, наконец, барак был передан Издательскому отделу. Решение было принято на уровне секретаря ЦК и не прошло всех необходимых инстанций, — поэтому на дом и сейчас нет документов. Получив помещение, я сразу начал в нем международную работу: стал водить туда иностранные делегации и послов. Они видели земляной пол и ужасались: в каком виде центр церковной просветительской деятельности. Информация стала просачиваться за границу. Тогда власти стали предъявлять мне претензии, что я «веду пропаганду». По этому поводу у меня был разговор с Куроедовым, и я сказал, что, действительно, нельзя же вести просветительскую работу в таких условиях. Он согласился. Тогда я спросил:

— Вы можете разрешить построить новый дом?

— А не знать, что он строится, можете?

— А какое время? Неделю?

— Ну, день. За день управитесь?

Поэтому дом построен без всякого проекта и нигде не проходил утверждения — любая инстанция могла наложить вето. Управились и с разборкой старого дома и с постройкой нового за выходные — с вечера пятницы до утра понедельника. А Куроедов все время сидел и трясся, не позвонят ли с вопросом, что происходит. Но все обошлось. Вообще Куроедов был неплохой человек. Я до сих пор чту его память и в день его смерти вместе с его женой и дочерью посещаю его могилу. Похоронен он на Митинском кладбище. В нем было много черт партийного работника, но было и другое. Он многое понимал и во многом шел навстречу, с ним всегда можно было договориться. Уже позднее, после того, как он был уволен со своей должности, он признался: «Владыка, я же мальчишкой в храме прислуживал!» То же можно сказать и о Карпове. Это была очень интересная фигура с определенным внутренним багажом благородства. Хотя он и был чекистом, участвовал в изъятии церковных ценностей в 20-е гг.

Со временем я почувствовал необходимость вывезти хор за рубеж — надо было познакомить западную публику с нашим пением. Но сделать это в те годы было нелегко. Я разговаривал с синодалами — безрезультатно. Все говорили, что никто не пропустит. Мы тогда уже вывозили выставки, но я понимал, что одни молчаливые картины или фотографии впечатления не производят. Наконец, пошел к Куроедову. «Вот — говорю, — Владимир Алексеевич, выставка 150 квадратных метров, а что мне делать с двумя экскурсоводами?» — «А что, мало? Ну, так возьмите больше» — «Больше… но сколько можно?» — «А сколько нужно?» — «Да вот, двадцать два человека…» — «Ну и берите!» — «Да, но ведь вы знаете, как, русские люди, как выпьют, запоют…» — «Ну и пусть поют!» Когда же в газетах появилось сообщение, что в Нюрнберге произвел фурор хор, приехавший с архиепископом Питиримом, все заахали «Что? Как? Какой хор?» Но дело было уже сделано.

В тот, первый наш выезд в Германию я очень волновался и по другому поводу: Германия — очень музыкальная страна. Там есть такие коллективы — просто обычные работающие люди. Днем он, скажем, слесарь-сборщик. А вечером они собираются в клуб и играют классический репертуар на различных музыкальных инструментах: струнных, духовых. В домах у них везде фортепиано. Я думал, что будет очень трудно нам получить признание. Но меня успокоили, сказав, что наш репертуар и по содержанию, и по исполнению, намного превосходит этот общий фон. Действительно, когда состоялся первый концерт, успех был сенсационным. Мы проехали более тридцати городов Германии с фотовыставкой и с концертным сопровождением. Ведь наша церковная музыка несет в себе все богатство и древних распевов, и классики со времен Возрождения.

Афганский вопрос

Когда в январе 1980 года я приехал в Германию, меня забросали вопросами: зачем мы вошли в Афганистан. Я тогда имел смелость сказать, что мы оттуда просто не выходили.

Исход афганской войны для меня был ясен с самого начала. Афганистан — страна с особым родовым укладом. В детстве мне запомнилась одна прочитанная книга, в которой русский путешественник, беседуя с афганцем и интересуясь условиями их жизни, спросил, чем они питаются. В ответ был перечислен очень скудный набор: лепешка, иногда — барашек с какими-то горькими приправами, — все очень просто. Но удивительнее всего было другое. «А что вы пьете?» — спросил путешественник. — «Воду». — «Ну, понятно, воду, но что все-таки?» — «Воду», — повторил афганец, не поняв вопроса. Тогда русский путешественник, бывалый, знаток Азии, Востока, уточнил: может быть чай или еще что-то — там было какое-то перечисление. Оказалось, что чай пьют только больные, здоровые люди пьют воду, а об алкоголе у них и речи не было.

Со временем у меня появился и более основательный интерес: изучая русскую политику в отношении южных стран

Китая, Индии, Персии, куда в Первую мировую войну был даже послан отряд горных стрелков, я понял, что Афганистан — особая модель человеческого общества, с которой можно жить только в добрососедских отношениях, поэтому неудача британского колониализма была заранее предрешена, а русская политика в отношении Афганистана раньше строилась на глубоком понимании уклада жизни, который отличал эту страну. Русское присутствие в Афганистане было всегда — оно было мирным, дружественным, на основе взаимных интересов. В годы революционного перелома, 1917—1921, с Афганистаном у нас не было басмаческих проблем, а афганский рынок очень поднялся за счет русского имущества, которое сплавляла туда новая власть.

Таким образом, воевать в Афганистане было делом заведомо безнадежным. Вторым фактором был так называемый «вьетнамский синдром».

Вспоминаю, как мы принимали у нас на Погодинской делегацию ветеранов Вьетнама из Соединенных Штатов, и руководитель делегации выразил удивление, что иерарх высокого ранга занимается этой проблемой, в то время как религиозные организации США ничем подобным не интересуются. Для меня внимание к воинам-«афганцам» было делом совести и гражданского понимания проблемы. Поэтому, когда в 1989 году я стал депутатом, первый вопрос, который я поставил нашему высокому руководству, был вопрос о положении участников афганской кампании.

Несколькими годами раньше я познакомился с Александром Александровичем Котеневым. Он тогда занимался историей Великой Отечественной войны, работал в архивах, я консультировал его по вопросам, связанным с Церковью, и мы подружились. Я поделился с ним своими соображениями и мы решили, что надо повернуться к этой проблеме независимо от того, будет она получать поддержку или нет.

Тогда мы организовали концерт нашего церковного хора (в доме литераторов на Большой Никитской) в поддержку воинов-«афганцев» — поддержка была не столько материальная, сколько чисто идейная. Вскоре после этого родился союз воинов-«афганцев», и я с честью берегу в своем сейфе билет № 2 (первый номер был у Котенева). Ряд акций мы смогли провести самостоятельно, а потом вошли в контакт с благотворительными организациями Запада и, в частности, в Италии получили помощь для инвалидов — колясками. На этой основе нашей делегацией была направлена миссия благодарности в Италию, в Рим. Делегацию принимал папа Иоанн Павел II. Я не счел возможным иметь с ним встречу, поскольку в это время сильно обострились отношения католиков и униатов с православными на Западной Украине, но нашу делегацию римский первосвященник принял очень внимательно, состоялась беседа, и дальше эта работа продолжалась, несмотря ни на какие конфессиональные различия. В Италии есть благотворительная организация (некоторое время ее возглавлял кардинал Мартини, передавший затем руководство другим лицам) — она занимается подобными проблемами как внутри собственной страны, так и за ее пределами. Мы получали от них помощь, некоторые инвалиды выезжали в Италию на протезирование. Вершиной нашей деятельности стало создание «Дома Чешира» в Солнцеве.

Теперь, вспоминая этот пройденный путь, я могу сказать, что мы не сделали того, чего хотели, — в этом была и наша вина, — но я продолжаю поддерживать дружеские отношения со многими «афганцами»; ежегодно 27 декабря мы совершаем в нашем храме панихиду о погибших, отмечаем молитвой и дату вывода войск из Афганистана. В трудный для меня период реорганизации Издательского отдела Александр Александрович Котенев на некоторое время принял меня и моих сотрудников в Царицыне. И я, насколько позволяют силы и возможности, остаюсь верным другом тех, кто прошел эти огненные смерчи.

[1] — Несколько лет мы с ним сосуществовали, а затем Господу было угодно вмешаться: в храме случился пожар. Пожар случился днем, а загорелось от свечи. Одна женщина, у которой сын куда-то сдавал экзамены, наставила целый подсвечник свечей перед «Взысканием погибших». После службы Евдокия Степановна, главная «блюстительница» иконы, куда-то ушла, свечи догорали, что-то упало на ковер… Я тогда куда-то уезжал, куда — не помню. Когда вернулся, о. Владимир сообщил мне о том, что случилось. Я сразу же поехал в храм. Горел даже иконостас, у «Взыскания погибших» лопнуло стекло, икона была вся черная, но осталась цела. Вышло так, что еще до пожара я приготовил документы, свидетельствующие о том, что в храме неисправна проводка, но староста на них никак не реагировал. Когда начали расследовать причины пожара, на это обратили внимание — тогда-то и удалось его «спихнуть».

[2] — Дирижировали в старину сжатой рукой и вообще очень незаметно, без лишних движений. До революции был случай, когда наш Синодальный хор пригласили в Милан. Все посмеивались: нашли кому искусство показывать! Но хор имел невероятный успех, особенно после случая, когда в зале внезапно погас свет. В полной темноте хор продолжал петь чисто и не сбиваясь. Когда свет зажегся вновь, все встали и аплодировали стоя.

[3] — Зато он рассказывал такой эпизод. В 1952 г. проводилась большая церковная конференция в защиту мира, для участников был организован концерт и Козловского попросили выступить. «Хорошо, — сказал он, — только я спою то, что хочу». Кураторы наши насторожились: как так, без согласования. А он — категорически: либо я пою, что хочу, либо вообще не пою. В конце концов разрешили. И спел он… на слова Некрасова: «Сейте разумное, доброе, вечное…» У меня с ним были хорошие отношения, и однажды мы совместно совершили поездку в Ярополец, на могилу гетмана Дорошенко, где Иван Семенович «спевал» украинские песни…

Источник

ВЗЫСКАНИЕ ПОГИБШИХ

Икона Божией Матери «Взыскание погибших»

Икона Божией Матери «Взыскание погибших»

Иконография

На иконах «Взыскание погибших» Матерь Божия, чуть наклонив голову влево, поддерживает сплетёнными руками стоящего на Её коленях Младенца Иисуса, чьи ноги свободно видны из под облачения, а Он прижимается к Её щеке и держится рукой за Её шею.

История

Название иконы связано с восходящей к IV веку истории о чудесном прощении эконома Феофила Аданского по его молитвам к Божией Матери, к Которой он обращался как к «Взысканию погибших» перед Её иконой. Повествование о Феофиле стало известно на Руси с XVII века, а в следующем столетии прославилось несколько чудотворных образов Богоматери, получивших наименование «Взыскания погибших».

Чтимый список с Борской иконы «Взыскание Погибших». Зачатьевский собор Серпуховского Пречистыя Богородицы Высоцкого мужского монастыря

Наиболее ранним из русских образов Пресвятой Богородицы с этим названием можно считать образ, некогда находившийся в Георгиевском храме города Болхова Орловской губернии, написанный, по преданию, в 1707 году. Прославилась икона позднее, в середине XVIII века, через чудесное избавление от гибели благочестивого крестьянина села Бор Калужской губернии Феодота Обухова. Однажды, в день Крещения Господня, по пути из города Болхова этого крестьянина застигла страшная пурга с сильным морозом. Потеряв дорогу, лошади остановились у оврага. Обухов от стужи продрог и, не видя средств ко спасению, выпряг лошадь и привязал к саням; сам укутался, лёг в сани и стал засыпать, сознавая, что совсем замерзает. В эти страшные минуты он обратился к Божией Матери с молитвой о спасении и дал обет заказать список с иконы «Взыскание погибших», находившейся в Георгиевском храме в Болхове. Сердечная молитва его была услышана: в соседнем селении под окном одного крестьянина вдруг раздался чей-то голос: «Возьмите!» Крестьянин вышел и увидел в санях своего полузамерзшего друга Феодота Обухова.

По выздоровлении Феодот Обухов немедленно выполнил свой обет, заказав список с иконы «Взыскание погибших» для своей приходской церкви. В память своего спасения в канун Богоявления он попросил изобразить вверху иконы сюжет Крещения Господня во Иордане. Вскоре, благодаря щедрым пожертвованиям почитателей иконы на месте бедного сельского храма была выстроена прекрасная каменная церковь. Борская икона «Взыскание погибших» прославилась многими благодатными знамениями и чудесами. Так, в 1871 году в соседнем городе Серпухове свирепствовала эпидемия холеры, которая прекратилась после того, как в город принесли чудотворную икону. С тех пор икону Божией Матери ежегодно торжественным крестным ходом приносили из села Бор в Серпухов. Обычай этот сохранялся до тех пор, пока Борский храм не был разрушен. Святая икона Божией Матери после этого бесследно исчезла.

Особый интерес представляют сохранившиеся предания об иконе Божией Матери «Взыскание погибших», находящейся в храме Воскресения Словущего в Москве.

Икона Божией Матери «Взыскание Погибших» из храма Воскресения Словущего на Успенском вражке в Москве

Первая московская святыня

Этот список иконы был написан итальянским мастером и принадлежал московской дворянской фамилии. Последний её владелец овдовел и оказался на пороге нищеты. Его усердные молитвы перед домашней святыней были услышаны: он был спасён от нищеты и отчаяния, судьба его детей-сирот также благополучно устроилась. Впоследствии он передал икону в храм Рождества Христова в Палашах, и к чудотворному образу стали приходить люди, потерявшие надежду и отчаявшиеся. Похожий случай произошёл после революции, когда от этой иконы чудесно получила помощь оставшаяся с тремя малолетними детьми жена арестованного священника. Ею овладели мысли о самоубийстве, и она была остановлена взглядом Богоматери с иконы и последующей молитвой к Ней. А на следующий день матушка обнаружила в сумке сверток с золотыми червонцами.

В 1812 году Палашевский храм был разграблен французами. Икона «Взыскание погибших» была найдена разрубленной на три части среди поруганного церковного имущества. Образ Богородицы страдал вместе с народом, и поэтому был ещё более почитаем. При обретении иконы совершилось множество чудесных знамений и исцелений. Впоследствии она была реставрирована.

Икона «Взыскание погибших» Звонарская. Фото начала XX века (в окладе)

Вторая московская святыня

Икона «Взыскание погибших» Звонарская. Фото конца XX века (без оклада)

Когда в 1934 году храм закрылся, икону «Взыскание погибших» собирались было отдать в одну из московских церквей, но волей Божией она попала Пюхтицкий монастырь. После того как в 1994 г. эта обитель получила подворье в Москве в Звонарском переулке, икона снова вернулась в свой храм. Сейчас она вставлена в иконостас и доступ к ней ограничен.

К чудотворной иконе «Взыскание погибших» обращались невесты, выходя замуж, с молитвой о том, чтобы брак был благодатным; приходили к ней люди с мольбой об освобождении от пороков, страждущие в болезнях, а также матери с ходатайством о погибающих детях.

Молитвословия

Ра́дуйся, Благода́тная Богоро́дице Де́во,/ во объя́тиях Свои́х Преве́чнаго Младе́нца и Бо́га носи́вшая./ Проси́ Его́ да́ти ми́ру умире́ние/ и душа́м на́шим спасе́ние./ Сы́н бо Тебе́, Богома́ти, веща́ет,/ я́ко вся́ проше́ния Твоя́ во благо́е испо́лнит./ Сего́ ра́ди и мы́, припа́дающе, мо́лим Тя́/ и наде́ющиеся на Тя́ да не поги́бнем,/ и́мя Твое́ имену́ем:// Ты́ бо еси́, Влады́чице, Взыска́ние поги́бших.

Взыщи́ на́с погиба́ющих, Пресвята́я Де́во,/ не по грехо́м бо на́шим наказу́еши на́с,/ но по человеколю́бию ми́луеши:/ изба́ви на́с от а́да, боле́зни и ну́жды// и спаси́ на́с.

Источник