учение ария о христе
Очерк о православной догматике, ересях и арианстве, написанный языком, понятным деловым людям
Приблизительное время чтения: 16 мин.
Человек, открывающий для себя Православие, неизбежно сталкивается со странным противоречием: христианство, основанное на проповеди любви и свободы, в то же время является самой догматизированной религией мира. Ни одна из мировых религий не создала такого сложного и подробного учения о Боге. Горы книг, учебников, богословских трудов, соборных постановлений… Все это богатство христианской мысли часто вызывает у верующего человека двойственное чувство. С одной стороны, возникает ощущение превосходства своей религии над всеми прочими, которое можно выразить словами лесковского Левши: “ Наши книги против ваших – толще, значит и наша вера – полнее!”. С другой стороны, такое гордое сознание своего превосходства вдребезги разбивается о первую же серьезную попытку вникнуть в содержание этих толстых и умных книг. С печальным удивлением неподготовленный читатель догматических трудов осознает вдруг, что не в состоянии понять и десятой доли того, что в них написано. Ход мысли автора, суть рассматриваемых вопросов, терминология – ну все непонятно! Или – почти все. А ведь речь идет о самом важном – о том, в какого Бога мы веруем, как веровать в Него правильно и что считать отклонением от этой правильной веры. Так неужели для того, чтобы быть настоящим христианином, нужно обязательно изучить полный курс догматического богословия и освоить все эти диалектические премудрости и тонкости?
Что же такое ересь? Это ложное учение о Боге, проповедуемое от лица Церкви. Причем ложь в ереси, как правило, не является осознанной. Это, скорее – богословская ошибка, заблуждение. И догматы появлялись в Церкви именно как исправление ошибок, наделанных еретиками.
Таким образом, о неизреченных предметах веры первыми заговорили создатели ересей. Отцы Церкви просто вынуждены были давать им отпор на предложенном еретиками языке античной философии.
Причина такой последовательности развития догматического богословия вполне понятна: взяться за изъяснение неизъяснимого может лишь тот, для кого – все ясно. Отцы же считали Бытие Божие – неприкосновенной тайной, которой можно лишь поклоняться в благоговейном молчании. Вот как пишет об этом свт. Илларий Пиктавийский: “Злоба еретиков вынуждает нас совершать вещи недозволенные, выходить на вершины недостижимые, говорить о предметах неизреченных, предпринимать исследования запрещенные. Следовало бы довольствоваться тем, чтобы искренней верой совершать то, что нам предписано, а именно: поклоняться Богу Отцу, почитать с Ним Бога Сына и исполняться Святым Духом. Но вот мы вынуждены пользоваться нашим слабым словом для раскрытия тайн неизреченных. Заблуждения других вынуждают нас самих становиться на опасный путь изъяснения человеческим языком тех тайн, которые следовало бы с благоговейной верой сохранять в глубине наших душ”.
Вера спасает человека там, где кончается знание. Святые Отцы видели непостижимость глубин Божественного Бытия и принимали это как – тайну. Еретики же, напротив, пытались разумом проникнуть в сферы, где человеческий разум оказывается бессилен и превращается в безумие.
Правда, внешне еретические построения были довольно стройными и логичными. Но логика не терпит тайн, она всегда стремится их объяснить, сделать понятными и, в конечном счете – уничтожить. Так получалось и в ересях: там все было вроде бы логично, последовательно и доступно пониманию, там не оставалось ничего противоречивого и таинственного. Но вместе с тайной оттуда исчез и Бог.
Механизм возникновения ереси довольно прост. Мысль движется по линии наименьшего сопротивления, стремясь к наиболее логичному решению, и незаметно отрывается от реальности. Результат в итоге получается красивый и гармоничный, но никуда не годный на практике. Так философ, не разбирающийся в сельском хозяйстве, может заявить: “Чтобы коровы потребляли меньше кормов и давали больше молока, их нужно реже кормить и чаще доить!”. Мысль, на первый взгляд, вполне логичная. Вот только корова при таком режиме не протянет и недели. Это очевидно для всякого, кто хоть немного знаком с коровами.
В четвертом веке александрийский священник Арий создал учение о Христе, которое по конструкции чем-то напоминало тезис незадачливого философа-животновода. Смысл этого учения сводился к следующему. Бог творит мир через рождаемый Им Божественный Логос, Слово. Логос это и есть – Сын Божий. Но мир не вечен, он получил свое начало при сотворении. А если мир не вечен, как Бог, то и Сын – Слово – не совечен Отцу, ведь Слово – орудие для творения мира. Следовательно, было время, когда не было Слова, а значит – Бог прежде сотворил Сына Божьего, а потом через Него сотворил мир.
Все вроде бы логично и стройно. Но совершенно неприемлемо для православного сознания.
Увлекшийся блестящей игрой своего разума, Арий доигрался до утверждения, будто пришедший на землю Христос – не Бог, а творение Божие. Но если Христос не Бог, кому тогда поклоняются христиане? Получалось, что – творению, вместо Творца.
Так, стремясь к логичности, Арий выбросил из христианства самое главное его содержание – веру в Воплотившегося Бога, и ничуть этим не смутился. Но эпоха “арианской смуты” в Церкви растянулась почти на столетие.
У Ария оказалось огромное количество последователей как среди духовенства, так и среди мирян. Этому была своя причина. Дело в том, что ариане использовали для популяризации своего учения приемы, вполне сопоставимые с политтехнологиями современных организаторов “оранжевых революций”. Арий сочинял стишки для простолюдинов и матросов. Сборник этих виршей под названием “Фалия” пользовался в народе большим успехом. В среде интеллектуалов ходили по рукам памфлеты, в портовых кабаках и на площадях бродячие музыканты исполняли арианские песенки, “…распевая и выплясывая хулу на Всевышнего”. Афанасий Великий так описывал действия “пиарщиков” нового учения:
“Ариане не в малом числе ловят на торжищах отроков и задают им вопросы не из Писаний Божественных, но как бы изливаясь от избытка сердца своего: “Несущего или сущего сотворил Сущий из сущего? Сущим или несущим сотворил его?” – и еще: “Одно ли нерожденное или два нерожденных?” Потом приходят они к женщинам и им также предлагают свои неприличные вопросы: “Был ли у тебя сын, пока ты его не родила? Как не было сына у тебя, так не было и Божьего Сына, пока не рожден Он”.
По сути дела, в народе была создана мода на арианство. Сложнейшие теоретические вопросы были брошены на рассмотрение людей, совершенно в них не разбирающихся. Последствия этой информационной атаки были весьма плачевными – богословствовать начал всяк, кому не лень. Логичное и понятное учение Ария в тех условиях многим казалось истинным христианством.
Все это безобразие не могло не возмутить людей благочестивых и здравомыслящих. Свт. Григорий Нисский с горечью обличал своих современников за их чрезмерное пристрастие к спорам на богословские темы: “Иные, вчера или позавчера оторвавшись от своих обычных трудов, внезапно стали учителями богословия, другие – может быть, слуги, не раз подвергавшиеся бичеванию, бежавшие от рабского служения – с важностью философствуют у нас о непостижимом. Все в городе полно такими людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки. Это и торговцы одеждой, и денежные менялы, и продавцы съестных припасов. Ты спросишь об оболах, а он философствует перед тобой о рожденном и нерожденном; хочешь узнать цену хлеба, а он отвечает тебе, что Отец больше Сына; справишься, готова ли баня, а он говорит, что Сын произошел из ничего”.
Этот разгул “народного богословия” и послужил толчком к появлению христианской догматики. Заблуждения ариан вынудили Святых Отцов встать на опасный путь изъяснения человеческим языком тех тайн, которые следовало бы с благоговейной верой сохранять в глубине души.
В 325 году на Первом Вселенском Соборе в Никее арианство было осуждено. Тогда же были сформулированы и главные догматические определения православной веры. В 381 году на Втором Вселенском Соборе в Константинополе они были уточнены и составили тот самый Символ Веры, который вот уже полтора тысячелетия неизменно читается или поется за каждым православным богослужением.
Но и после краха арианства на целостность вероучения Церкви еще не раз покушались создатели множества других ересей. Церковь отвечала на это новыми Соборами, где вырабатывались новые догматы, опровергавшие ложные учения о Боге. Так формировался кодекс православной догматики.
Сами по себе догматы для человека неподготовленного непонятны и малоинформативны. Это часто сбивает с толку. Ну, узнал я, допустим, что “Бог Един по существу, но Троичен в Лицах”. Ну и что? Разве понятнее мне стало что-либо о Боге? Да нет, скорее, наоборот. Один – это один, три – это три. А здесь предложено что-то парадоксальное – три равно одному!
Или: “Христос – совершенный Бог и совершенный Человек”, то есть Христос, как Личность, обладает двумя природами – Божественной и человеческой одновременно. Ну и как это можно понять? В греческой мифологии есть такое странное существо – кентавр, с ним все ясно: наполовину – человек, наполовину – лошадь. Ни то ни се. А тут как думать? Христос – Бог? Конечно! Он творил чудеса, воскрешал мертвых, ходил по воде…
Христос – Человек? Безусловно! Он нуждался в пище и сне, плакал, страдал, наконец – умер на кресте…
Так кто же Он – Бог или Человек? Догматика снова отвечает парадоксом – и Бог, и Человек. Одновременно и в полной мере. Понять такие вещи человеческий разум не в состоянии.
Но эти формулировки и не создавались для объяснения или описания Бога. Догматами отцы отвечали горе-богословам, которые для удобства понимания пытались рассуждать о Христе, как о каком-то “божественном” кентавре: наполовину – Бог, наполовину – человек. Церковь дала еретикам твердую отповедь: никакого “наполовину” или “отчасти”! Христос – совершенный Бог и совершенный Человек.
Творец мира вошел в этот сотворенный Им мир и стал Человеком, не прекращая быть Богом. Как такое чудо стало возможным – тайна Боговоплощения, недоступная даже ангелам.
Поэтому не стоит смущаться своим непониманием смысла догматов. Они – лишь свидетельствуют о тайнах Божественного Бытия, но никогда даже не претендовали на то, чтобы попытаться раскрыть их.
Рецидив старой болезни
Г.К. Честертон в романе “Шар и крест” с легкой иронией изобразил православного отшельника, который “…не зная печали, жил в своей окруженной горами хижине, обличая ереси, последние приверженцы которых переказнили друг друга 1119 лет тому назад”. К сожалению, ирония английского писателя-христианина была вызвана его несколько формальным пониманием ереси. На самом деле ересь – неуничтожима. Во всяком случае, уничтожить ее, переказнив всех ее сторонников, точно невозможно.
Источник ересей – человеческий разум, пораженный грехом и гордыней. Во все времена человек, читая Евангелие, сталкивается с Тайной. И во все времена подстерегает его искушение объяснить необъяснимое, раскрыть сокровенное, постичь непостижимое. А углов, которые можно попытаться спрямить, в Евангелии не так уж и много. Поэтому создатели новых “христианских учений” тешат себя мыслью о собственном новаторстве лишь в силу плохого знания церковной истории. И если сегодня посмотреть внимательнее на любое неправославное учение, именующее себя “подлинно христианским”, легко можно убедиться, что в основе этого учения лежит концепция одной или сразу нескольких древних ересей.
За примером далеко ходить не надо. Гениальный русский писатель Лев Николаевич Толстой создал свою трактовку христианства, по которой Христос был не Богом, а человеком, стремящимся к добру. Толстой отредактировал Евангелие, выкинув оттуда все упоминания о чудесах, совершенных Иисусом; окончательно разругался с Православной Церковью, стремившейся его образумить; сбил с толку небольшую часть русской и зарубежной интеллигенции, спутавшей его авторитет писателя с пророческим даром. Умер он, будучи отлученным от Церкви, с сомнительной славой создателя новой религии, которая, впрочем, после его смерти довольно быстро завяла, так и не получив широкого распространения.
А ведь, по сути, Лев Николаевич всего лишь повторил учение Ария, причем – в той самой, упрощенной версии “для бедных”, которую тот распространял когда-то по александрийским кабакам. И сама идея толстовства: “Христос – не Бог”, и вывод из нее: “Мы тоже можем уподобиться Христу, делая добро”, – почти буквальная копия того, что говорили о Христе ариане: “Не потому избрал Его Бог, что у Него было нечто особенное и преимущественное пред прочими существами по природе и не в силу какого-нибудь особого отношения Его к Богу, но потому, что, несмотря на изменчивость Своей природы, Он чрез упражнение Себя в доброй деятельности не уклонился ко злу. Если бы равную силу явили Павел или Петр, их усыновление ничем бы не отличалось от Его усыновления”.
Арий утверждал, что Христос – “Сын Божий не по существу, а по усыновлению”, что “мы, как и Христос, можем сделаться Сынами Божиими, но только по имени”. Все эти рассуждения мало чем отличаются от толстовства и очень напоминают вопли киплинговских бандерлогов, впервые увидевших Маугли: “ Он такой же, как и мы! Только – без хвоста!”.
К чему мы призваны?
Учение ария о христе
Когда споры об учении Ария стали охватывать народ Александрии, свт. Александру Александрийскому был сделан донос на Ария. Сначала свт. Александр не воспринял это обвинение всерьез и занял нейтральную позицию, посчитав данный вопрос одним из тех, которые могут обсуждаться в Церкви и относительно которых возможны публичные диспуты. Затем, когда Арий обвинил свт. Александра в савеллианстве из-за слов, произнесенных последним: «Святая Троица есть в Троице Единица», утверждая, в противовес свт. Александру, что было, когда не было Сына, – Александр окончательно встал на сторону осуждающих учение Ария и запретил ему проповедовать свое учение.
После того как Арий с соратниками был осужден свт. Александром Александрийским, он отправился на Восток и остановился в Кесарии Палестинской, найдя благожелательное отношение со стороны известного церковного историка и интеллектуала Евсевия Кесарийского. Арий написал письмо Евсевию Никомедийскому, призывая его как «солукианиста», т. е. соученика по школе Лукиана, вступить в борьбу. Испробовав все возможности устного и письменного убеждения ариан, свт. Александр созвал собор с участием около ста епископов Египта, Ливии и Пентаполя (320 – 321) и отлучил от Церкви Ария и его сторонников, а также в окружном послании объявил об этом всем церквам. В этом послании свт. Александр пишет об осуждении Ария и его последователей и просит не принимать их в церковное общение. Он кратко излагает учение Ария и кратко опровергает его. Это отлучение послужило распространению споров по всему христианскому Востоку и допустило придание арианским спорам общецерковного значения.
Итак, партия, сформировавшаяся вокруг Ария, была достаточно сильна, чтобы созвать собственный собор; это и произошло в Вифинии. Епископату Римской империи были разосланы послания, в которых излагалось учение Ария и требовалось принять Ария и ариан в церковное общение. Свт. Александр, в свою очередь, рассылал по епископиям обличения ариан. Когда беспорядки достигли значительной степени, свт. Александр написал «Окружное письмо», адресовав его Александру Фессалоникийскому, где он подробно излагает и опровергает учение Ария. После собора в Вифинии, собранного Арием и его единомышленниками, свт. Александр составил томос («окружной свиток») с обличением учения ариан и разослал его по епископиям.
Вскоре арианами был собран Палестинский собор во главе с Евсевием Кесарийским. На этом соборе за отлученными собором свт. Александра клириками были признаны иерейские и диаконские права и им было предписано возвращаться в Александрию, чтобы совершать богослужения под началом свт. Александра. Свт. Александр удовлетворил требования Палестинского собора. Однако вскоре в Антиохии собрался собор сторонников свт. Александра из 36 восточных епископов, на котором Арий опять был осужден. В Символе веры, принятом на том соборе, утверждалось, в противовес учению Ария, что Сын рожден не из не-сущего, а из Отца.
Император Константин отправил в Александрию исследовать, что там происходит, и достичь мира Осию, ей. Кордовского, передав с ним послание, в каковом признавал споры вокруг учения Ария, из-за которых был нарушен церковный мир, маловажными и незначительными по сравнению с миром в Церкви и призвал противоборствующие стороны к примирению. Примирить противников ей. Осии не удалось, однако он понял, что спор между Арием и свт. Александром не о пустяках, но о сути христианской веры.
Однако вскоре после Никейского собора наступила арианская реакция. К 328 г. императором из ссылки возвращены были сначала Арий, а потом его сторонники, в то время как православные епископы под предлогом различного рода нарушений были подвергнуты гонениям. Готовилось воссоединение Ария с Церковью, и по требованию Константина Арий (совместно с Евзоием, будущим ей. Антиохийским) составил исповедание веры, состоящее из весьма общих определений. В этом исповедании не употребляется понятия «единосущие» и формулы «из сущности», но говорится о Сыне как о Боге, рожденном прежде веков, Который воплотился, страдал и воскрес. Но решение собора, созванного в Иерусалиме и постановившего восстановить Ария в церковном общении, осталось неосуществленным по причине смерти Ария (336 г.).
Важнейшим источником для прояснения специфических моментов богословского и философского учения Ария является его произведение, называемое «Талия» («Пир»), хотя Арий написал его в целях популяризации своих идей (и потому оно составлено в стихотворной манере). Большой отрывок из «Талии» приведен свт. Афанасием Александрийским в «Послании о соборах» (13); другие отрывки приводятся им в сочинениях «Против ариан» (13 – 6, 9) и «К епископам Египта и Ливии» (12) (см. тексты ниже).
Для Ария является равно неприемлемым и положение, согласно которому Сын рождается непосредственно от Бога (что означало бы, что Сын – Его часть), и положение, согласно которому Сын произведен из некоего бесформенного подлежащего субстрата; следовательно, по мысли Ария, Сын произведен «из не-сущего ( έξ οὐκ ὅ ντων )». Таким образом, согласно Арию и его сторонникам, едино-сущие Отца и Сына предполагало бы наличие некой общей сложной составной – а значит, и материальной – сущности, и рождение Сына приводило бы к отделению части ( μέρος ) этой сущности, в частности, из этого ариане и заключали, что у Бога и Христа разные сущности; а значит, последний является тварью. Позиция, согласно которой Бог и Христос являются единосущными, приписывалась Арием манихейской доктрине, и, соответственно, признающие единосущие обвинялись арианами в манихействе.
Арий утверждал, что Сын – посредник между Богом и тварью. Сын – особая тварь, первый среди тварей. Тварность Христа подразумевает Его изменяемость, Его способность к выбору зла, и Арий признает это. Признание этого необходимо также исходя из сотериологических соображений – потому, что Христос как Спаситель, согласно арианам, должен быть «одним из нас», чтобы мочь спасти тех, кто одной с Ним природы. С другой стороны, как космический посредник и представитель Божией воли в тварном мире, Христос должен быть благим. Эта дилемма разрешается в учении Ария несколько искусственным путем: Арий признает, что Сын предузнан Богом в качестве имеющего постоянство благой воли; т. е. по Своей природе Сын изменяем ко злу, по Своему же реальному волевому устремлению, поскольку Бог предвидел неизменность воли Сына, – Он неизменно благ. «Человеческое измерение» христологии Ария, находящееся в некотором напряжении в его системе с «космологическим измерением», не менее важно для Ария, чем последнее, так как оно является залогом арианской сотериологии. Эта двойственность взгляда на Христа у ариан проявляется в специфике их христологического учения, а именно в так называемой «Логос-саркс ( λ ό γος – σἀρξ ) христологии». Согласно этой христологии, человеческая плоть во Христе соединена с Аогосом (Сыном) непосредственно, без посредства души. В чем-то подобная христология позднее будет иметь место у Аполлинария Лаодикийского и его последователей – аполлинариан.
Принятие этой «Логос-саркс христологии», подразумевающей отсутствие у Христа человеческой души, делало сам божественный Логос субъектом неукоризненных страстей и крестных страданий, что, согласно Арию, служило залогом спасения страстного и страдающего человечества. Однако в системе Ария нельзя говорить о воплощении Божества в собственном смысле: Христос не есть истинный Божественный Логос (Слово). Арий различал Слово и Премудрость, свойственную Богу, которую Бог имеет всегда, и Слово, произведенное этой Премудростью, которое является Словом и Премудростью по причастности к первому (это и есть Христос).
Бог не всегда был Отцом, но стал Им впоследствии; не всегда был Сын, Его не было, пока не рожден. Он не есть от Отца, но произошел из не-сущего, не есть собственно от Отчей сущности, потому что тварь и произведение. Христос – не истинный Бог, но Он обожен ( ἐθεοποι ή θη ) по причастности ( μετοχ ῇ). Сын не знает в точности Отца; Слово не видит Отца в полноте; Слово не разумеет и не познает Отца в точности. [Христос] не есть истинное и единственное Отчее Слово, но по имени только нарицается Словом и Премудростью и по благодати нарицается Сыном и Силою. Он не есть неизменяем, как Отец, но изменяем по природе, как и твари, и немощен, чтобы совершенно постигать Отца.
Послание о соборах, бывших в Аримине Италийском и в Селевкии Исаврийской 15 56
Сам Бог, поскольку Он таков, для всех неизречен. Он один не имеет ни равного, ни подобного, ни подобославного Себе. Именуем же Его нерожденным ради рожденного по естеству; песнословим Его безначальным ради имеющего начало; чествуем Его вечным ради рожденного во времени. В начало созданного положил Сына Безначальный и, чадо-творив Его, приял Себе в Сына. Ему [Сыну] несвойственно ничто из ипостасно свойственного Богу ( ἰδιὀτητος ), потому что не равен и не единосущен ( ὁμοοὐσιος ) Ему. Премудрый же есть Бог, поскольку Он учитель премудрости. Достаточным же доказательством, что Бог невидим для всех, есть то, что Он невидим и для тех, что через Сына, и для Самого Сына. Скажу точнее о том, как Невидимый бывает видим Сыном: по той же силе, по какой может видеть Бог, в своей мере доступно Сыну видеть Отца, сколь позволительно. Таким образом, есть Троица, но славы неподобны, и несмесны ( ἀνεπἰμικτοι ) между собою их ипостаси, одна до бесконечности преславнее другой по славе. Отец по сущности чужд Сыну ( ξένος τοῦ υιοῦ κατ ’ οὐσιαν ), потому что существует безначально. Разумей, что была Монада, Диады же не было, пока не осуществилась. Первоначально, когда нет еще Сына, есть Бог-Отец. Потому Сын, не быв (ибо Он осуществился по Отчему изволению), есть Единородный Бог ( μονογενἡς θεος ) и чужд тому и другому 57 ( έκατέρων ἀλλὁτριος ). Премудрость осуществилась как Премудрость по изволению премудрого Бога. И таким образом примышляется под многими таковыми примышлениями – Духом, Силою, Премудростию, Славою Божиею, Истиною, Образом, Словом. Разумей также, что примышляется и Сиянием, и Светом. Совершенный может родить равного Сына; но превосходнейшего, или более совершенного, или большего не может. Каков Сын, как велик, с какого мгновения, из чего и как скоро произошел от Бога – Он есть по Божиему изволению; Бог сый крепкий прославляет в Свою меру Совершенного. Кратко сказать: Бог существует неизреченным для Сына, потому что несказанно то, что есть Он Сам для Себя; и потому ни единого из сказуемых не постигает Сын и не может изречь. Ибо невозможно Ему исследовать Отца, каков Он Сам в Себе. Ибо Сын не знает и Своей сущности: будучи Сыном, истинно осуществился по изволению Отца. И как возможно, чтобы сущий от Отца знал Породившего через постижение? Явно, что имеющему начало невозможно ухватить или объять умом Безначального, каков Он есть.
К епископам Египта и Ливии (окружное послание против ариан) 12 58
Блаженному Папе и Епископу нашему Александру пресвитеры и диаконы желают о Господе радоваться.
И как Бог, Причина всего, единственно безначален ( ἄναρχος ), так Сын, вне времени ( ἀχρἀνως ) рожденный от Отца, и прежде веков сотворенный, и положенный в основание ( θεμελιωθεὶς ), не был, пока не рожден, но вне времени рожденный прежде всего один есть от Отца. Ибо Он не вечен, или не совечен, или не сонерожден со Отцом; и не вкупе со Отцом имеет бытие, как отношение( τἀ πρὀς τι ) 67 , что утверждают иные, вводя два нерожденных начала; напротив того, Бог есть как Монада и начало всего, так же и до всего, а потому и до Сына, как мы научены этому тобою, проповедавшим среди церкви. Поскольку [Сын] от Бога имеет бытие, от Бога преданы Ему и слава, и жизнь, и все, поскольку Бог Его начало. Ибо начальствует над Ним, как Бог Его и сущий прежде Его. Если же сказанное: «из Него» (Рим 11: 36), «из чрева» ( Пс. 109: 3 ), «исшел от Отца и иду ко Отцу» ( Ин. 16: 28 ) иными разумеется так, что Сын есть часть единосущного и исторжение, то Отец будет, согласно им, сложным( σὐνθετος ), делимым( διαιρετὁς ), изменяемым; бесплотный Бог, вследствие положения их, потерпит все сообразное телу.
Афанасий Александрийский.Послание к брату Серапиону (о смерти Ария) 68
Таков был конец Ариев, и Евсевиевы сообщники с великим стыдом предали погребению своего соумышленника. А блаженной памяти Александр, при радовании Церкви, совершил богослужение благочестно и православно, со всеми братиями молясь и торжественно славя Бога, не потому, что радовался смерти – (да не будет сего! ибо всем «человекам лежит единою умрети» 71 ), – но потому, что оказалось это превышающим суды человеческие. Сам Господь, воздавая должное угрозам Евсевиевых приверженцев и молитве Александровой, осудил ариан- скую ересь, показав, что она недостойна церковного общения, и для всех сделав явным, что, как бы ни предстательствовали за нее и царь и все люди, она осуждена самою Церковью. Посему доказано теперь, что это христоборное сборище неистовствующих арианством не боголюбиво, но злочестиво. И многие из обольщенных прежде переменились в мыслях; потому что не другой кто, но сам хулимый ими Господь осудил восставшую против Него ересь и показал также, что хотя бы и ныне царь Констанций стал делать за нее притеснение епископам, однако же она не может иметь общения с Церковью и отчуждена небом.
Посему и у вас вопрос считается пусть решенным (потому что так сделано было и условие), и никто да не прилагается к ереси, а напротив того, да раскаются и обольщенные. Ибо кто примет такую веру, которую осудил Господь? И если сам Он сделал ее недостойною общения, то не страшно ли нечест- вует и не явный ли христоборец приемлющий ее?
И этого достаточно, чтобы пристыдить любителей спора. Поэтому предложившим тогда вопрос прочитай как это, так и написанное к монахам вкратце против ереси, чтобы вследствие этого еще более осудили нечестие и лукавство зараженных арианством. Впрочем, никому не давай списка с сего и не списывай для себя; это же заметил я и монахам. Но если недостает чего в написанном, как человек искренний, дополни и немедленно отошли ко мне назад. Ибо и из того послания, какое написано мною к братиям, можешь увидеть, что было со мною, когда писал это, а также узнать, что писания человека малоумного, особенно же – о самых высоких и главных догматах, не безопасно распространять и по той причине, что по немощи или по неясности языка выраженное недостаточно может сделать вред читающим. Многие не смотрят на веру и на цель писавшего, но или по зависти, или из желания поспорить, какое наперед составили в уме мнение, в таком, как хотят, и принимают слова, по своей прихоти перетолковывают написанное. Но да даст Господь, чтобы во всех, особливо же – в тех, кому будешь читать это, превозмогла истина и здравая вера в Господа нашего Иисуса Христа! Аминь.
В рамках арианского дискурса имеется запрет на то, чтобы называть Христа «истинным Богом»; это выражение могло прилагаться только к Отцу. Однако иногда из политических соображений ариане могли поступиться этим принципом.
Вероятно, «Талия» была написана после отлучения Ария Александром Александрийским от Церкви, но когда Арий еще оставался в Александрии.
За основу для перевода всех нижеприведенных текстов Ария взято дореволюционное издание переводов творений свт. Афанасия: Творения иже во святых отца нашего Афанасия Великого, архиепископа Александрийского. Ч. 1–4. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1902 – 1903; этот перевод сверен Д. С. Бирюковым с греч. оригиналом и частично переработан.
PG 26, 20.42 – 24.31. Для этого фрагмента из «Против ариан» свт. Афанасия характерно то, что не всегда можно понять, где имеет место точная цитата из «Талии», а где пересказ свт. Афанасием того или иного положения из нее.
Здесь и ниже – обозначение слов свт. Афанасия наподобие: «Также здесь он говорит, что. » и т. д.
Обратим внимание, что здесь говорится о причастности Сына Премудрости и Слову, которые являются собственными для Бога, в то время как ниже в этом фрагменте речь идет о непричастности Сына Богу, а также о том, что сущности Отца, Сына и Духа непричастны друг другу. Исходя из этого можно предположить, что система Ария подразумевает, что в Боге имеет место непричастное и причаствуемое: Бог непричастен по сущности, но причаствуем по Своей Собственной Премудрости и Слову.
Отрывок от слов: «То, как Отец существует. » и до данного места близок к окончанию фрагмента, который приводит свт. Афанасий в «К епископам Египта и Ливии» (12) (см. ниже) от слов: «[То, как] Отец существует – неизреченно» и до конца этого фрагмента. Ср. также ниже во фрагменте в «Послании о соборах» (15) свт. Афанасия от слов: «Бог существует неизреченным для Сына» и до слов: «. знал Родшего через постижение». Возможно, здесь имеет место один и тот же первоисточник, по-разному переданный свт. Афанасием в различных сочинениях.
Athanasius Werke. Ybl. 2.1 / Ed. H. G. Opitz. Berlin, 1940. S. 242 – 243.
Имеется в виду Отец и Святой Дух. См. в вышеприведенном фрагменте из свт. Афанасия: «Слово. совершенно чуждо тому и другому – и Отцу, и Духу Святому» (Против ариан 1.5 – 6).
Поскольку ниже (а также в других фрагментах Ария) говорится, что мир создал Христос, т. е. несобственная Премудрость и Слово Бога, учение Ария можно понять так, что замысел о мире содержится, согласно Арию, в собственной Премудрости Бога, в то время как инструментом Бога, приводящим мир к бытию, является Христос.