учение о монадах было сформулировано
Философия Лейбница включает в себя множество понятий. Прежде чем создать свое «детище», Лейбниц изучил досконально теории Спинозы и Декарта. Немецкий философ пришел к выводу, что они несовершенны и рациональны полностью. Так родилась идея создания собственной философии Лейбница.
1. Монады «нижней ступени» с пассивной способностью восприятия образуют «неясные представления». Тела, состоящие из монад первого вида, относятся к неживой природе. Это минералы.
2. Монады «средней ступени» способны иметь ощущения и отчасти относительно ясные представления. Тела, состоящие из монад второго вида, относятся к живой природе. Это растения и животные.
Философия Лейбница кратко гласит, что мы живем лучшей из возможных жизней в лучшем мире. Теория монад позволяет считать, что мы избранные.
46. «Я»-концепция Иоганна Готлиба Фихте
Первый принцип: «Я» первоначально полагает свое собственное бытие». Это означает, что «Я», человек, является исходным пунктом всех последующих актов.
Второй принцип: «Я» безусловно противополагается «не-Я». Это означает, что бытие «Я» потенциально содержит в себе нечто, что, будучи актуализированным, противостоит ему и называется «не-Я».
Третий принцип: «Я» по своей структуре противоречиво, внутри него противополагаются друг другу частичное «Я» и «не-Я».
Если «Я» определяется через «не-Я», то «Я» выступает в качестве практического. Теоретическое «Я» необходимо для того, чтобы существовало практическое «Я», ставящее цели и реализующее их. Деятельность «Я» абсолютна: оно само обеспечивает себя задачами, причем делает это бессознательно. В результате деятельности «Я» получается мир, лишенный самостоятельности и являющийся только объектом изменений. Изменяя и переделывая мир, практическое «Я» приближается к тождеству с самим собой. Идеал развития общества, по Фихте, есть совпадение индивидуального и абсолютного «Я» и осознание того, что вся предметная сфера, окружающая человека, есть результат его деятельности.
Объективный идеализм Шеллинга, его практическая философия.
è Всякое знание основано на совпадении объективного и субъективного. Ибо знают только истинное; истина же состоит в совпадении представлений с соответствующими им предметами»[4]. Но это же утверждает и Кант. Однако понимание Шеллингом субъективного и объективного совершенно иное, чем у Канта и Фихте. Объективное – Шеллинг называет его природой – одухотворено: «Наивысшей степенью совершенства было бы полное одухотворение всех законов природы, которое превратило бы их в законы созерцания и мышления». Следовательно, познание природы состоит в познании духа, в ней объективированного. Познание духа – это познание творческого начала природы. То есть в системе трансцендентального идеализма явно просматривается тождество мышления и бытия, с одной стороны, и, с другой стороны, видна идея диалектики природы, развития природы. И Шеллинг действительно показывает, как природа, пройдя различные стадии развития, доходит до самосознания в лице человека. Исходное, первичное, абсолютное как тождество субъективного и объективного должно в представлении Шеллинга чувствоваться, созерцаться в форме непосредственного знания, т.е. в форме интеллектуальной интуиции: «в трансцендентальном знании. объект как таковой исчезает». Очень важной идеей философии Шеллинга является мысль о восхождении сознания ко все более сложным формам, более совершенным. Благодаря этой идее философия в системе трансцендентального идеализма предстает как развивающаяся система категорий. «Итак, философия, – пишет Шеллинг, – является историей самосознания, проходящего различные эпохи; последовательность их создает упомянутый единый синтез».
МОНАДА
Полезное
Смотреть что такое «МОНАДА» в других словарях:
МОНАДА — (греч. monas единица). По системе Лейбница: простое существо, неделимое, неизменяемое, из которого состоят все другие существа; простейшее из одушевленных существ. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910.… … Словарь иностранных слов русского языка
Монада — Монада ♦ Monada Духовная единица (monas). Термин «монада» сегодня употребляется исключительно в контексте философии Лейбница. Монада есть «простая субстанция, которая входит в состав сложных; простая, значит, не имеющая частей»… … Философский словарь Спонвиля
МОНАДА — (от греческого monas, родительный падеж monados единица, единое), понятие, обозначающее в различных философских учениях основополагающие элементы бытия: число в пифагореизме; единое в неоплатонизме; единое начало бытия в пантеизме Дж. Бруно;… … Современная энциклопедия
МОНАДА — (от греч. monas род. п. monados единица, единое), понятие, обозначающее в различных философских учениях основополагающие элементы бытия: число в пифагореизме; единое в неоплатонизме; единое начало бытия в пантеизме Дж. Бруно; психически активная… … Большой Энциклопедический словарь
МОНАДА — (греч. monas единица, единое) понятие доклассической и классической философии, используемое для обозначения фундаментальных элементов бытия. Термин введен в платоновской Академии на базе традиции пифагореизма в рамках бинарной оппозиции М. и… … История Философии: Энциклопедия
МОНАДА — (греч. monas единица, единое) понятие доклассической и классической философии, используемое для обозначения фундаментальных элементов бытия. Термин введен в платоновской Академии на базе традиции пифагореизма в рамках бинарной оппозиции М. и… … Новейший философский словарь
монада — единица как начало исхода счета, силы; неделимая единица или существо (Даль) См … Словарь синонимов
Монада — (от греческого monas, родительный падеж monados единица, единое), понятие, обозначающее в различных философских учениях основополагающие элементы бытия: число в пифагореизме; единое в неоплатонизме; единое начало бытия в пантеизме Дж. Бруно;… … Иллюстрированный энциклопедический словарь
МОНАДА — МОНАДА, монады, жен. (греч. monas, букв. единство). 1. У древних математиков единица. 2. У древних философов, напр. пифагорейцев, принцип, лежащий в основе бытия (филос.). || В идеалистической философии Лейбница одна из непротяженных, неделимых… … Толковый словарь Ушакова
Вопрос 30. Философия Лейбница. Учение о монадах
1. Готфрид Лейбниц (1646 — 1716) — немецкий ученый-математик, юрист, философ — считается последним видным представителем философии нового времени и предшественником немецкой классической философии.
Лейбниц принадлежал к философскому направлению рационализма. В сфере его исследования основными являлись проблемы:
2. Изучив теории Декарта и Спинозы о субстанции, Лейбниц пришел к выводу об их несовершенстве.
Во-первых, он не принял дуализма Декарта в смысле разделения им всех субстанций (сущностей, не нуждающихся для своего существования ни в ком и ни в чем, кроме самого себя), с одной стороны, — на высшую — Бога и сотворенные им, но независимые субстанции, с другой — всех сотворенных — на материальные (протяженные) и духовные (мыслящие).
Во-вторых, по мнению Лейбница, Спиноза, соединив все субстанции в одну (Природу-Бога), не преодолел дуализма Декарта, так как разделил все модусы (единичные вещи — проявления субстанции) на два класса — протяженные и мыслящие; то есть то, что у Декарта выступало двумя видами субстанций, у Спинозы стало аналогичными видами модусов (проявлений) единой субстанции.
В противовес теории Декарта и Спинозы Лейбниц выдвинул теорию о монадах (или о множественности субстанций). Основные положения данной теории (монадологии) следующие:
• весь мир состоит из огромного количества субстанций, имеющих не дуалистическую (двойственную, как у Декарта и
Спинозы), а единую природу;
• данные субстанции называются монадами (в переводе с греческого — «единое», «единица»);
• монада проста, неделима, не имеет протяжения, не является материально-вещественным образованием;
• монада обладает четырьмя качествами: стремлением, влечением, восприятием, представлением;
• по своей сути монада — это деятельность, единое, непрерывно меняющее свое состояние;
• в силу непрерывности своего существования монада осознает себя;
• монады абсолютно замкнуты и независимы друг от друга (по мнению Лейбница: «не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда и оттуда выйти»).
Все существующие монады Лейбниц делит на четыре класса:
• «голые монады» — лежат в основе неорганической природы (камней, земли, полезных ископаемых);
• монады животных — обладают ощущениями, но неразвитым самосознанием;
• монады человека (души) — обладают сознанием, памятью, уникальной способностью разума мыслить;
• высшая монада — Бог.
Чем выше класс монады, тем больше ее разумность и степень свободы.
3. Другой сферой философских интересов Лейбница наряду с проблемами бытия и учением о субстанциях (монадах) была гносеология (философия познания).
Лейбниц попытался примирить эмпиризм и рационализм и сделал это следующим образом:
• все знания разделил на два вида — «истины разума» и «истины факта»;
• «истины разума» выводятся из самого разума, могут быть доказаны логически, имеют необходимый и всеобщий характер;
• «истины факта» — знания, полученные эмпирическим (опытным) путем (например, магнитное притяжение, температура кипения воды, температура плавления различных металлов); как правило, данные знания лишь констатируют сам факт, но не говорят о его причинах, имеют вероятностный характер;
• несмотря на то, что опытное (эмпирическое, «истины факта») знание вероятностное, а не достоверное (подобно «истинам разума»), тем не менее его нельзя игнорировать в качестве знания. Таким образом, по Лейбницу, познание может осуществляться не только путем получения только одного вида знаний — либо рационального, либо опытного, а их обоих видов, причем одно из них — рациональное (полученное на основе разума) — будет носить достоверный характер, а другое — эмпирическое (основанное на опыте) — лишь вероятностный.
Монадология (Лейбниц)
Монадология — это одна из работ Готфрида Лейбница, которая очень точно определяет его философию, монадизм. Созданная им к концу жизни, чтобы поддержать метафизику простых тел, монадология рассматривает атомы не в физическом, а в метафизическом смысле.
Содержание
Основания
Рациональное обоснование, которое Лейбниц дал монадам в своих работах, состоит из следующих пяти частей.
В философии Лейбница мир состоит из простых существ, жизнь которых заключается в их деятельности. В своем внешнем проявлении эти существа представляют источник движения и сопротивления и воздействуют на существа, от них отличные. Но это воздействие необходимо обусловлено внутренними актами, которые предшествуют всяким формам внешних проявлений. Деятельная сила в своем чисто внутреннем состоянии есть усилие, самоопределение к действию, иначе — стремление (appétition). Чтобы явиться определенным, стремление должно быть на что-нибудь направлено; по самому своему понятию оно немыслимо без цели. Другими словами, стремление предполагает представление (perception). Итак, первоначальные существа, которые вовне воплощаются в материальных качествах, внутри себя одарены способностью стремления и представления. Их внутреннее бытие выражается в непрерывном развитии представлений и стремлений; оно являет собою многоразличие состояний в единстве простой субстанции. И, наоборот, во внутренней жизни простых субстанций ничего не дано, кроме представлений и стремлений; она вся к ним сводится. Поэтому все в мире изнутри духовно и только вовне определяется телесными качествами. Существа, лежащие в основе мира, неделимые и простые, духовные в себе, но своими отношениями создающие видимость материальности, Лейбниц, примыкая к Джордано Бруно, с 1697 г. стал называть монадами (философское миросозерцание Лейбница вообще развивалось постепенно и окончательно сложилось в главных своих чертах только к 1685 г.).
Монады — это живые, духообразные единицы, из которых все состоит и кроме которых ничего в мире нет. Их можно сопоставить с непротяженными точками; однако это не те точки, о которых учит геометрия. Геометрические точки не имеют никаких измерений, но они все-таки представляются в пространстве, то есть предполагают пространство как нечто данное; монады, напротив, совсем не в пространстве, потому что сами образуют пространство своим взаимодействием. Их можно также сравнить с атомами — но это не атомы Демокрита и других материалистов. Монады Л. не имеют определений внешних — протяженности, фигуры, внешнего движения; их определения исключительно внутренние и жизнь только внутренняя. Сам Л. называет их формальными атомами, имея в виду аристотелевское понятие о форме как о деятельной сущности вещей, а также субстанциальными формами. При этом он их сопоставляет с первыми энтелехиями Аристотеля. Что же такое пространство, с этой точки зрения? Л., в общем, рассуждает так: действительность принадлежит только монадам, а они непротяженны; следов., непротяженна и вся вселенная в своей внутренней сущности. Пространство не имеет собственной, независимой и отдельной реальности: оно только результат нашего смутного чувственного восприятия вещей. Вещи представляются нашему чувственному пониманию только как внешние, как ряд совместных проявлений чуждых нам деятельностей: такое существование внешних явлений воспринимается нами, как протяженность их. Итак, пространство, поскольку мы отвлекаем его от того, что его наполняет, есть только порядок возможных сосуществующих явлений, так же как время есть порядок следования явлений. Реально в пространстве лишь внутреннее основание порядка явлений; но это основание не имеет чувственной наглядности, оно постигается только умом. Л. восстает против взгляда, знаменитым защитником которого был Ньютон, — что пространство есть реальная сущность, безусловная по своей природе. Если бы пространство было таково, то пришлось бы предположить, что оно или сам Бог, или Его неизбежный атрибут. Между тем, возможно ли считать за Бога то, что состоит из частей? А пространство необходимо подразумевает части, которые в нём содержатся. Но если протяженность — только явление, то явлением оказывается и та протяженная, сплошная материя, из которой, по обыкновенному представлению, состоят все вещи. Тем не менее воспринимаемый нами материальный мир есть phaenomenon bene fundatum; в нём нам дано оформленное и стройное изображение действительности, которое не обманывает нас, когда мы при его обсуждении пользуемся правилами разума. Внутренний принцип явлений материальности заключается в страдательности или ограниченности каждой монады; этот принцип страдания в монадах есть materia prima; воспринимаемое нами явление протяженной материальной массы есть materia secunda. На вторую следует смотреть как на продукт первой, поскольку наше чувственное восприятие телесных вещей одновременно зависит и от нашей собственной ограниченности, и от ограниченности тех монад, которые своими сочетаниями образуют эти вещи.
По коренному предположению Л., каждая монада представляет весь мир; «каждая простая субстанция», говорит он, «имеет отношения, которыми выражаются все прочие субстанции, и, следовательно, монада является постоянным живым зеркалом вселенной». Высший ум мог бы прозреть в каждой монаде всю вселенную со всем, что в ней когда-либо произошло, происходит или произойдет. Все монады отражают мир, но одни воспроизводят его лучше, другие хуже; с другой стороны, каждая монада, воплощая в себе некоторую особую точку зрения на вселенную, одни элементы действительности воспринимает яснее, как ближайшие к ней, другие — более смутно, как отдаленные. Не может быть двух существ, абсолютно сходных между собою: если бы какая-нибудь монада имела совсем одинаковое внутреннее содержание с другою монадою, они слились бы в одно (principium identitatis indiscernibilium). Какое-нибудь различие всегда должно сказываться и в сложных вещах: так, на одном и том же дереве нельзя отыскать двух листьев, абсолютно похожих друг на друга. Оттого в мире монад существует бесконечная градация совершенств. Между самою низшею монадою, которая представляет мир совсем смутно, и высшею монадою — Богом, все созерцающим с абсолютною ясностью и отчетливостью, существует бесконечный ряд промежуточных звеньев, монад более или менее совершенных. Поэтому рядом с законом различия Л. ставит дополняющий и ограничивающий его закон непрерывности (lех continui). Он одинаково относится и к существам, и к тем явлениям, которые ими переживаются. В природе нет скачков, нет бездн, разделяющих отдельные группы вещей и событий. Как в жизни отдельной монады одно состояние развивается непрерывно из другого, так и в целом мире существующие стадии развития с непрерывною постепенностью подготовились из предшествующих, а вся совокупность творений являет собою лестницу, постепенно возвышающуюся к совершенству. Каждая монада имеет духовную природу: однако Л. не решается их всех называть душами. Можно различать три класса монад:
2) Души, в которых представления достигают до ясности ощущения. Души в этом смысле, способные чувствовать и обладающие памятью пережитого, принадлежат животным.
3) Высший разряд монад, духи, которых отличительное свойство — разум, то есть способность ясного понимания вещей и познания вечных истин. Разумом обладает только душа человека; только она есть дух в земном мире.
Высшая ступень внутреннего развития монады включает в себе и низшие: даже и в нашем духе очень многие представления остаются смутными и темными. В виду этого Л. выдвигает на первый план вопрос о бессознательных или малых представлениях (petites perceptions); ему справедливо приписывают заслугу введения этого понятия в психологию. По мнению Л., картезианцы, отрицая бессознательные представления, делали большую ошибку. Нужно различать перцепцию, простое представление, от апперцепции, или сознания. Перцепция есть внутреннее состояние монады, воспроизводящее внешние вещи; апперцепция, или сознание, есть рефлективное познание этого внутреннего состояния. Такое познание дано далеко не всем одушевленным существам, да и у одной и той же души оно бывает не всегда. Когда мы слышим шум моря, мы не воспринимаем плеска отдельных волн, хотя самый шум несомненно слагается из звуков, производимых ими: как же можно воспринять сумму, не восприняв, хотя бы бессознательно, составляющих её элементов? Проснувшись от бессознательного состояния, мы начинаем сознавать наши представления. Возможно ли было бы это, если бы они не были в нас даны непосредственно перед тем? Ведь представление естественным путем может произойти только от другого представления, подобно тому, как движение может произойти только от движения.
Монадология Лейбница
Лейбниц решительно утверждал, что монады не могут оказывать влияния одна на другую: «монады вовсе не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти».
Всё, что в монаде совершается, есть её собственное дело: она — совсем особый самобытный мир, маленькая вселенная, ни от кого не зависящая и действующая только от себя. Она и представлять может только самое себя, свое собственное существо и то, что в нём содержится. Если она представляет мир, то потому лишь, что мир идеально лежит в ней, что она сама есть слабое подобие мира. Но из этого никак не следует, чтобы вселенная как-нибудь физически на неё действовала и реально в ней отражалась и отпечатлевалась; реальное взаимодействие вещей есть только иллюзия. Но если так, то каким образом объяснить, что монады составляют один стройно движущийся и развивающийся мир? Откуда возникает внутреннее единство вселенной?
Ответом на этот вопрос является тeopия предустановленной гармонии (harmonia praestabilita, harmonie préé tablie; это выражение впервые употреблено Лейбницем в 1690 г., но сама теория возникла значительно раньше). Смысл этой теории в следующем: «в простых монадах бывает только идеальное влияние одной монады на другую, которое может происходить лишь через посредство Бога, поскольку в идеях Божиих одна монада с основанием требует, чтобы Бог, устанавливая в начале вещей порядок между другими монадами, принял в соображение и её». Поэтому Бог изначала сотворил каждую субстанцию таким образом, «что в ней все рождается из её собственных источников, путем полной самопроизвольности в отношении к ней самой и, однако, при полном соответствии с внешними вещами».
Иначе говоря, вещи потому кажутся действующими друг на друга, что Бог при самом создании мира устроил их развивающимися и живущими как будто в неразрывной связи между собою. Действительной связи между ними нет, но, в силу первоначального творческого акта, состояния каждой монады соответствуют состояниям всех других и в каждый момент представляют как бы их отражение сообразно особой точке зрения данной монады на мир. Этим объясняется всякое взаимодействие вещей, всякое отношение предмета к среде, его окружающей. Л. сознается, что мысль о предустановленной гармонии, когда она в первый раз пришла ему в голову, удивила его. Тем не менее он убежден, что эта гипотеза есть единственная, которая не содержит внутренних противоречий. Предустановленной гармонией у Л. объясняется и та связь, вопрос о которой так занимал последователей Декарта — связь души с телом. Душа есть монада, наше тело представляет точно также совокупность низших монад; между тем, монады существуют независимо друг от друга. Воля и мысль не имеют прямого влияния на телесные движения, телесные изменения не оказывают прямого действия на душу; тело живёт так, как будто в нём нет души, душа — как будто бы она не была связана с телом. Если они сообразуются между собою в своих явлениях, то совершенно самопроизвольно. «Все, что бывает с нами, все наши будущие мысли и представления суть только следствия наших прошлых мыслей и представлений, так что если бы я был в состоянии отчетливо рассмотреть все, что происходит со мною или представляется мне в настоящую минуту, я мог бы увидеть в этом все, что произойдет со мною или будет мне представляться во всякое другое время; и это будущее не преминуло бы произойти со мною, даже если бы все вне меня было уничтожено, лишь бы остались только я и Бог». С другой стороны, составляющая наше тело «организованная масса является готовой к действию сама собою, следуя законам телесной машины в тот момент, когда этого хочет душа». Источник соответствия между телом и душою заключается в творческом акте Божества: это соответствие есть чудо, раз навсегда совершенное при самом создании вещей, тогда как по учению окказионалистов каждое единичное соответствие между душевными и телесными явлениями есть особое чудо Божие. Для пояснения своей мысли Л. употребляет следующее сравнение: душа и тело устроены так, как искусный часовщик устраивает несколько часов, чтобы они все показывали одно и то же время, хотя они и независимо друг от друга совершают свой ход.
Монадология и философия
Монадология и религия
Л. различает два рода истин: 1) истины необходимые, или вечные, и 2) истины фактические, или случайные. Первые имеют содержание, очевидное для каждого ума; они вызывают согласие тотчас же, как только их поймут; противоположного им нельзя мыслить. Таковы истины логики и математики. Другие истины — фактические, или случайные — не имеют такого содержания; противоположное им не заключает логического противоречия. Они выражают действительные отношения вещей между собою, которые мы узнаем, исследуя природу и жизнь, но необходимость которых мы не постигаем и которые поэтому кажутся нам случайными. Познание конкретной действительности частных вещей относится именно к этому последнему разряду истин. Положим, сегодня идет дождь; мы убеждены, что причина этого явления лежит в каких-нибудь предшествующих феноменах природы; эти феномены, в свою очередь, имели причину в предшествующих обстоятельствах, и т. д. без конца. Но почему от века было предопределено, чтобы дождь шёл сегодня, а не завтра и не вчера — этого мы не знаем; это просто дано как факт. Между тем, необходимые истины выражают лишь самые общие отношения и самые общие законы вещей; из них нет исключений, но именно ввиду этой их всеобщности из них нельзя вывести живых явлений вселенной в их индивидуальности. С точки зрения необходимых истин можно представить себе бесчисленное множество самых разнообразных и одинаково бесконечных миров, и ни один из них не будет иметь преимущества перед другими, если только законы логики и математики не будут нарушены. Итак, конкретный строй и конкретное содержание мира, в котором мы живем, не есть геометрическое следствие из необходимых истин, как думал Спиноза. Тем не менее и это конкретное содержание жизни должно иметь свое достаточное основание, ибо закону достаточного основания подчиняется все. Если источником мира является разум, то и все индивидуальное, что содержится и возникает в нём, не может быть случайным само в себе. Оно также имеет свою необходимость, но его необходимость — не та, которая выражается во всеобщих отношениях и формах вещей и которую ведают логика, метафизика и математика. Необходимость общих законов — логическая, необходимость фактического содержания жизни — нравственная. Творческий разум создал мир таким, каков он есть, а не другим, потому что он лучше всех других возможных миров осуществлял цель творения. Если бы был возможен мир лучше существующего, Божественное всеведение знало бы о нём, Божественная благость его желала бы, Божественное всемогущество его создало бы. И, напротив, существование дурного мира противоречило бы этим необходимым свойствам Божества. Однако, безусловный оптимизм Л. сталкивался с весьма важным затруднением: почему существует зло во вселенной? Откуда оно явилось в совершеннейшем из миров? Л. подробно рассматривает этот вопрос в своей «Теодицее». Зло в мире с необходимостью вытекает из самого его существования. В каждой монаде лежит присущая ей ограниченность; без этого она обладала бы совсем абсолютною природою и не отличалась бы от Бога. Отсюда метафизическое зло, с которым связана возможность зла физического, то есть страдания разумных существ в тесном значении этого слова. Зло физическое имеет некоторые высшие основания своего бытия в природе. Жизнь есть воспитание существ для верховных целей, руководимое самим Богом: с этой точки зрения, страдание может быть рассматриваемо как наказание или воспитательное средство. Физическое зло допускается в мир, потому что через него мы достигаем благ, которые иначе были бы закрыты для нас. Вспомним, напр., об одушевленных порывах патриотизма, самоотвержении, равнодушия к смерти, вызываемых в народах войною. Обыкновенно зло служит к тому, чтобы доставить нам большее добро или отвратить ещё большее зло. Вообще жизнь гораздо сноснее и богаче радостями, чем полагают её хулители: при оценке жизни следует принимать в расчет блага беспрепятственной деятельности, здоровья и всего того, что хотя и не вызывает в нас прямо ощутимых удовольствий, но лишение чего нам все-таки показалось бы огромным несчастием. Третий вид зла есть зло нравственное (то есть зло в собственном смысле — грех). Его Божество не могло изъять из миpa, не уничтожив самой основы нравственного бытия — свободы. Сущность духа состоит в самоопределении и самодеятельности; без них он был бы призрачным и слепым орудием чуждых ему сил, и его существование не имело бы никакой нравственной цены. Но где свобода, там возможность извращенной деятельности, то есть греха. Впрочем, Л. далеко не был сторонником свободы безразличия. В взгляде на человеческую волю его следует скорее причислить к детерминистам. Пользуясь своим учением о бессознательных представлениях, он решительно утверждает, что наша воля никогда не бывает в состоянии абсолютного равновесия; во всех своих действиях и решениях она всегда подчиняется сильнейшему из своих мотивов. Если бы кто видел нас насквозь, он мог бы предвидеть все наши поступки. Тем не менее мотивы только склоняют нашу волю, но не понуждают её: кроме того, характер их действия на нас зависит от стремлений и склонностей господствующих в нашей душе. Самые мотивы не навязываются нам извне, а развиваются из наших собственных недр в силу побуждений нашей внутренней природы. Поэтому мы с полным правом считаем свободу за коренной признак духа. Л. настаивает на отрицательной природе зла: зло, страдание — только неполнота, несовершенство, недостаточность бытия, а не какая-нибудь положительная сила во вселенной. Этим соображением он старается смягчить свое предположение о том, что мир не может существовать без зла. Далее он восстает против распространенного взгляда, будто наше человеческое благо составляет исключительную задачу мироздания: цель Божественного творчества — во всеобщей гармонии всех вещей и в благе всех разумных тварей, в какие бы формы они ни облекались, а таких форм — бесконечное множество. Таким образом Л. указывает для творения мотив чисто нравственный: творческая деятельность Божества осуществляет высший нравственный идеал творчества — благой миропорядок. С этим учением Л. тесно связано его воззрение на совпадение двух царств: царства природы и царства благодати, то есть законов физических и законов нравственных. Гармония между этими двумя царствами состоит в том, что из естественного хода вещей постоянно вытекает благо духовных существ. Исходя из этой идеи, Л. думает примирить религию с естествознанием. Человек от природы обладает познанием двух центральных истин — бытия Бога и бессмертия души. Таким образом, основа религии заранее существует в душе человека. Откровение только помогает раскрытию идей, семена которых вложены в нас при самом нашем рождении. Между истинною верою и разумом нет и не может быть противоречия. Христианство, как совершеннейшее выражение естественной религии, не дает ничего противоразумного, хотя в нём существуют истины сверхразумные, то есть такие, которых наш ограниченный ум не может понять с полной отчетливостью. В откровении можно указать догматы непостижимые, но нет догматов бессмысленных. Не в догматических формулах и не в богослужебных церемониях заключается, однако, истинная сущность христианства; то, в чём формулы различных исповеданий согласны между собою, важнее их отличий друг от друга. Главные элементы религии — в просвещении и добродетели. Истинным христианином является тот, чья душа полна ясным и светлым спокойствием, любовью к Богу и мировой гармонии и верою в красоту будущей жизни. Соответственно этому, этический идеал полагается Л. в любви, побеждающей темные внушения нашего эгоизма и заставляющей чужое благо ощущать, как свое. Задача человеческой деятельности — в совершенствовании, а совершенствование невозможно без просвещения духа. И чем он просвещеннее, тем с большею любовью претворяет он благо других духов в свое собственное. Добродетель носит в себе залог блаженства и счастья: во-первых, для отдельного человека, потому что через неё он получает истинное совершенство; во-вторых, для его ближних, потому что плод просвещения и понимания есть любовь. В философии права Л. старается сблизить учение о праве с чисто этическими началами. Различая естественное и положительное право, он ищет основу первого в требованиях справедливости. Право коренится в нравственной силе любви, ставящей чужое стремление к счастью наравне с своим собственным. Отрицательно она выражается в боязни нарушить чужое благо, положительно — отчасти в стремлении к благу общественному, отчасти в усилиях распределять жизненные блага сообразно с степенью достоинства и заслуг отдельных лиц.