в дубынин лекции постнаука про мозг

В дубынин лекции постнаука про мозг

Мозг и его потребности. От питания до признания

Издательство благодарит Культурно-просветительский центр «Архэ» за помощь в подготовке издания

Научный редактор Ольга Сварник, канд. психол. наук

Редактор Елена Павликова

Издатель П. Подкосов

Руководитель проекта А. Шувалова

Художественное оформление и макет Ю. Буга

Корректоры И. Астапкина, Е. Сметанникова

Компьютерная верстка М. Поташкин

© ООО «Альпина нон-фикшн», 2021

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Добрый день, дорогие читатели, спасибо, что открыли эту книгу.

Данный факт сам по себе уже означает, что труд автора не пропал даром и созданный им текст вызвал как минимум любопытство.

Кстати, по ходу повествования тема любопытства станет одной из главных, ей будет посвящен особый раздел. Ведь стремление удивляться, узнавать новое – важнейшая врожденная программа, вложенная эволюцией в наш мозг – наряду с голодом и жаждой, страхом и агрессией, стремлением к размножению, заботе о потомстве, свободе и еще примерно десятком групп «биологических потребностей». Эти группы мы и будем последовательно, глава за главой, рассматривать.

Почему именно потребности? Мое глубокое убеждение состоит в том, что данная сфера работы нервной системы – основа основ психической деятельности. Потребности, постоянно сменяя друг друга, создают тот источник энергии, который подталкивает сначала ребенка, а потом и взрослого совершать что-то, шевелить руками, ногами и «извилинами» для достижения определенной цели. Параллельно возникают эмоции, обусловленные успехом либо неудачей поведения. И на фоне этих эмоций наш мозг учится, запоминая эффективные пути к удовлетворению потребностей.

Биологические потребности – основа как сиюминутных, так и долгосрочных планов каждого из нас, двигатель истории, науки, искусства. Они – фундамент экономики человечества: люди продают и покупают еду, безопасность, новизну, стремление быть лучше других, понравиться партнеру.

Группы безусловных рефлексов, о которых в начале ХХ века писал Иван Петрович Павлов[[1] ], и то, что в психологии относят к области «бессознательного», – все это в значительной степени пересекается со сферой биологических потребностей. Каждому человеку необходимо знать хотя бы их базовый список: это позволит существовать более осознанно, четче видеть те физиологические «ловушки», которые древняя природа Homo sapiens разбросала по полю нашей жизни. И еще очень важно почувствовать, какие потребности именно для вас конкретно наиболее значимы – ведь как раз они и будут создавать тот «драйв», который позволяет достичь высот в избранной профессии, проявить и раскрыть личную одаренность.

Автор данной книги – физиолог и нейробиолог; не психолог, не медик. В связи с этим текст, который читатель держит в руках, посвящен изложению, прежде всего, общих принципов работы мозга и организации поведения. Его не следует рассматривать с точки зрения рекомендаций вести себя так или иначе в определенных жизненных ситуациях; не стоит искать описания и диагностику определенных расстройств и заболеваний, и уж тем более он не подразумевает доминирующее значение биологического в конкретном поведении конкретного человека. На то нам и даны способности мышления и сознания, чтобы сказать «нет» поведенческим программам, генерируемым чрезмерно активными по той или иной причине центрами биологических потребностей.

Мое первое серьезное знакомство с нейробиологией потребностей, мотиваций, эмоций произошло в начале 1980-х годов, когда нам, студентам кафедры высшей нервной деятельности биологического факультета МГУ, читал курс лекций академик АН СССР Павел Васильевич Симонов[[2] ]. Выдающийся ученый, мыслитель, создатель собственной научной школы, он предложил классификацию потребностей, которая актуальна и сейчас и на которую во многом опирается данная книга. А еще через десять лет я стал сотрудником кафедры физиологии человека и животных биофака МГУ. Ею на тот момент заведовал академик РАМН Игорь Петрович Ашмарин[[3] ]. Именно он привлек меня к изучению медиаторных основ потребностей, и ему я обязан интересом к поиску фармакологических «рычагов», способных влиять на соответствующие мозговые центры.

Параллельно с научной работой я как преподаватель МГУ (и не только МГУ) читаю многочисленные лекции, посвященные принципам деятельности мозга. В какой-то момент, а если точнее, осенью 2015 года темы, относящиеся к нейробиологии потребностей, удалось выделить в компактный, состоящий из 12 лекций курс. Именно этот курс и лег в основу предлагаемой вашему вниманию книги. Инициатором процесса выступило издательство «Альпина нон-фикшн» и его генеральный директор Павел Подкосов. Несколько месяцев я регулярно получал от них письма об актуальности и востребованности соответствующего научно-популярного опуса. В итоге мы достигли соглашения, и началась работа над книгой. Ситуацию облегчало то, что курс изначально был задуман как «несложный» – читаемый для студентов любых факультетов МГУ, пожелавших на него записаться. В рамках современных образовательных программ это называется «курс по выбору».

Очень важный вклад на начальной стадии процесса внесла сотрудница культурно-образовательной платформы «Архэ» Любовь Паршина, которая превратила аудиозаписи лекций в текст, набранный на компьютере и синхронизированный с иллюстрациями. Люба, огромное спасибо и всяческих удач!

Затем начались мои личные мучения. Я, конечно, прекрасно знал, что разговорный русский отличается от книжного, за последние годы отредактировав немало собственных интервью. Но интервью маленькие, а тут 12 глав суммарным объемом примерно в 500 страниц. И каждая страница – это час-два, а то и больше редактуры, правки, проверки ссылок на научные статьи. Так что в этом месте я выражаю огромную признательность родным и близким, которые терпели мое просиживание за компьютером ночами, в выходные, во время коротких отпусков.

Когда же текст был вчерне готов, в дело вступила Елена Павликова, опытнейший редактор и нейробиолог по образованию, выпускница СПбГУ, мой давний друг. Она серьезно поработала не только с языком, но и структурой книги, свежим взглядом обозрев то, что мне порой казалось банальным (а нужно бы пояснить!), доступным для понимания без дополнительных комментариев (а нужно бы расшифровать!), относящимся к тексту той или иной главы («Давай уберем этот абзац, оставим его для следующей книги, здесь данная тема нарушает логику повествования»). Лена, миллион спасибо, прекрасно, что ты согласилась участвовать в этом проекте.

Источник

Вячеслав Дубынин: «Как управлять нашим мозгом?»

Самосознание, самоконтроль и самосовершенствование – вот три вещи, которые помогут лучше понять себя и свои возможности.

Мы не можем постоянно использовать 100% возможностей нашего мозга. Если полностью отдаваться одному процессу, то мы быстро переутомляемся. Нужно уметь переключаться, чтобы голова не начала «кипеть».

Мозг заточен на решение разных задач. Если долго застрять на одной задаче, то это провоцирует нашу нервную систему, появляется маниакальное состояние

Часто бывает, что мы думаем о какой-то проблеме, потом занимаемся чем-то другим, после чего снова возвращаемся к этой проблеме, а у нас уже есть готовое решение, хотя мы об этом не думали. Почему так происходит? Мы сменили деятельность, но зона в голове, отвечающая за решение этой проблемы, не прекратила свою работу. Она продолжала функционировать и искать выход.

Важное место в нашей жизни занимает память. Пока никто не смог оценить её объемы, но в этом вопросе есть ограничения: у человека существует кратковременная и долгосрочная память. Кратковременная имеет гораздо меньший объём, поэтому рекомендуется слушать беспрерывно не более 2 часов информации, затем мы перестаем усваивать данные. Человеку нужно отдыхать, чтобы сведения перешли из кратковременной в долгосрочную память. Поэтому нужно спать не менее 8 часов, в противном случае важная для нас информация может потеряться и не перейти в долгосрочную память.

Наш мозг очень любит ходить легкими путями, нужно уметь перебороть в себе это и натренировать его под более выгодные нам задачи.

Поэтому нам больше нравится смеяться несколько часов над картинками в соцсетях, чем уделить 30 минут образованию.

Информационный фаст-фуд, от которого мы получаем сиюминутное удовольствие, так и остается в кратковременной памяти. А думаем, мыслим и живём мы долгосрочной памятью. Поэтому нужно сохранять у себя в голове полезную информацию, которая будет вызывать глубокий эмоциональный отклик

Эту ценную информацию еще нужно повторять, а лучше всего – рассказывать другим. Тогда она будет храниться у нас очень долго.

Сознание (или то, что мы называем «Я») – это лишь небольшая функция в нашем мозге. Оно имеет право вето на другие действие нашего основного органа. Мозг предлагает какую-то модель поведения или активность, а мы можем отклонить или согласиться. Однако сознание не успевает всё контролировать, поэтому некоторые действия мы можем выполнять неосознанно.

Психологи провели эксперимент: в ходе двух бизнес-совещаний поставили на стол сперва прозрачную вазу с шоколадками, а потом непрозрачную. В первом случае участники съели весь шоколад, а во втором нет. Дело в том, что зрение передавало в мозг сигнал, а сознание было занято совещанием, и люди даже не замечали, как ели шоколад

Нашего сознания на всё не хватает, поэтому лучше убрать зрительный контакт от соблазняющих вещей и желаний, например – от сладкого.

Наш мозг постоянно работает, даже когда мы спим. Он обрабатывает всю информацию, которую накопил за день, неделю или даже месяцы. Мыслительные процессы продолжаются и выражаются иногда в виде снов.

Сны бывают двух типов.

Творческие – когда поэтам снятся стихи, которые они потом пишут потом в жизни, или учёным снятся какие-то вещи, помогающие совершить открытие.

Австрийскому фармакологу Отто Лёви приснился эксперимент, за который он в последующем получил Нобелевскую премию

Прогностические сны – это когда наш мозг спрогнозировал или смоделировал какую-то ситуацию, которая потом может случиться в реальности.

Если нужно решить какую-то проблему, то последнее, о чём нужно подумать перед сном, – это поставить задачу мозгу решить проблему. Уже на утро у вас будет несколько вариантов.

Зависимость успеха от мозга

Все люди разные, и у каждого есть пункты одарённости. Нужно их прочувствовать и заниматься тем, к чему вы предрасположены.

Самый простой способ – это пробоваться в разных сферах. Нельзя застаиваться там, где вам не нравится или не получается.

В современном мире человек 3–4 раза должен сменить если не профессию, то хотя бы направление внутри неё

При этом одарённость – это врождённое. Но её нужно постоянно оттачивать ежедневным и упорным трудом. И когда всё это складывается, то получаются гении.

Мозг – генератор эмоций, отвечающий за любовь, ревность, счастье и т.д. Эти эмоции достигаются за счёт действий, которые мы делаем с хорошим результатом.

И нашему организму нужны различные эмоции, даже кратковременный стресс, когда что-то сложное для нас завершается победой.

Нельзя допускать долгосрочного стресса. В этом случае происходит истощение ресурсов мозга, мы не можем функционировать так, как должны

В случае с хроническим стрессом выход простой – не бойтесь радикальных решений. Например, если стресс из-за работы, то лучше её сменить, пока ситуация не стала патовой.

В интернете ходит много рассуждений о том, что наш мозг работает лишь на 5%. Многие задаются вопросом, как же увеличить работоспособность мозга?

Это неправильный подход, поскольку на решение одной проблемы требуется 1–2% от общей производительности нашего мозга. Чтобы на чём-то сосредоточиться и решить задачу, нужно не большое количество нейронов, а убрать все отвлекающие факторы.

Мозг гениев, занимаясь какой-то деятельностью, активирован меньше, чем мозг обычного человека

Смотрите в «Базе знаний» выступление Вячеслава Дубынина «Как управлять нашим мозгом?»

Источник

Нейрофизиолог Вячеслав Дубынин — о причинах тревожности и стресса

Об эксперте: Вячеслав Дубынин, доктор биологических наук, профессор кафедры физиологии человека и животных биологического факультета МГУ, специалист в области физиологии мозга.

Аудиоверсия материала:

Теперь материалы РБК Трендов можно не только читать, но и слушать. Ищите и подписывайтесь на подкаст «Звучит как тренд» в Apple Podcasts, «Яндекс.Музыке», Castbox или на другой платформе, где вы слушаете подкасты.

Мозг как машина времени

В мозге каждого человека присутствует «внутренняя модель мира», основанная на деятельности нервных клеток, — информационный слепок с окружающей действительности. Мы всю жизнь выращиваем, холим и лелеем эту модель, добавляя все новые сведения и ассоциации, формируя обобщения. Она основа мышления и прогнозирования событий, наша личная «машина времени», позволяющая заглянуть в будущее. Работы в области нейробиологии показывают, что за эту функцию мозга отвечают высшие теменные, височные, лобные зоны коры больших полушарий.

Человек постоянно проверяет, верифицирует «внутреннюю модель мира» с помощью поведения. Спланировал и сделал что-то, достиг успеха — получи положительные эмоции. На фоне этих эмоций та часть модели, которая удачно сработала, укрепляется. В дальнейшем вариант поведения, который подтвердил свою эффективность, будет выбираться мозгом чаще.

Если что-то пошло не так, не получилось, то возникают негативные эмоции и, что очень важно, — посыл повторить попытку, отыскать и попробовать другие пути. Но, если этих путей не видно, успех крайне сомнителен и от надвигающихся проблем и опасностей никак не увернуться — тут негативные эмоции зашкаливают. Постоянный стресс начинает мешать работе мозга, постепенно истощать и разрушать организм.

Разрушение системы

Почему не удалось, почему никак не получается? Нередко потому, что наши представления об окружающей среде, о других людях и самом себе (все это — компоненты «внутренней модели мира») не полностью соответствуют действительности. Или же, что еще хуже, наша модель не просто кое-где неверна, а в принципе построена как-то не так, в ней отсутствуют некие важнейшие блоки данных. Тогда рано или поздно ее с высокой вероятностью придется ломать.

В психологии это обычно связывают с разрушением прежней системы ценностей, убеждений, установок («мой мир рухнул», «мой мир никогда не будет прежним»). Иногда это происходит как пришедшая извне катастрофа: обанкротилась фирма, предал близкий человек. Порой — как возрастной кризис: год за годом копится неудовлетворенность профессией, семейными отношениями или чем-то более глобальным, например экологией.

Не всегда такая ситуация негативна. Бывают и позитивные истории: любимая сказала «да», вы получили новую прекрасную должность или родился долгожданный ребенок.

Тревожность и неопределенность

В тот момент, когда перед нами возникают неожиданные препятствия или даже светлый, но не вполне ясный путь в будущее, мы чувствуем тревогу, страх. И дело, прежде всего, в недостатке информации: я никогда с этим не сталкивался; я не знаю, какую дорогу выбрать; я не до конца понимаю общую логику событий. Сразу вспоминается известная поговорка о том, что «человек боится не темноты, а того, кто прячется в темноте». А также рассуждения Стивена Кинга о технологиях создания саспенса и хоррора.

В нейробиологии есть классический тест на тревожность: белую крысу помещают в центр ярко освещенной круглой арены. Животное впервые тут оказалось, ему страшно, оно бежит к стенке и прижимается к ней, пытаясь спрятаться. Но проходит несколько минут — и крыса чувствует: ничего не происходит. В том числе — не происходит ничего страшного. И тогда она постепенно начинает исследовать арену, шаг за шагом осматривает, обнюхивает ее по периметру и даже, осмелев, выходит в центр.

На примере этой относительно простой ситуации мы видим, как в нервной системе конкурируют две программы — безопасности и любопытства. Обе они имеют врожденную основу, обе способны приносить положительные эмоции, но их выраженность и баланс у конкретного человека (и конкретной белой крысы) различны. Начиная с Гиппократа, выделившего меланхоликов и сангвиников, и кончая психологами, социологами, философами наших дней, этому вопросу уделяется огромное внимание. Для примера можно привести работы Анны Фрейд, развивающие концепцию психологических защит ее отца.

Не остаемся в стороне и мы, специалисты, занимающиеся нейрофизиологией и нейрохимией. Мозг изучается на уровне отдельных нейронов, нейронных сетей и макроструктур (амигдала, гипоталамус, инсулярная кора), анализируется генетическая база его функционирования, оценивается роль сигналов от эндокринной и иммунной систем. В настоящее время мы знаем десятки факторов, изменяющих реакцию человека на неизвестность, определяющих уровень его тревожности и «нейротизма». Более высокий нейротизм означает снижение способности регулировать отрицательные эмоции. Любой из этих факторов при серьезных отклонениях от «среднего уровня» — как постоянно существующих, так и временных, возникших, например, под действием некоего препарата или при заболевании — может повлиять на темперамент и всю структуру личности человека.

В качестве примера одной из наиболее цитируемых работ может служить исследование, опубликованное в 2016 году D.J. Smith et al. (Molecular Psychiatry, 21 (6), 749–757). Ученые провели полногеномный (на уровне всех молекул ДНК) анализ связи генов с нейротизмом на выборке в 106 тыс. человек. В результате сформирован список из примерно 40 генов, часть из которых отвечает за особенности внутриклеточного строения нейронов; часть — за специфику обмена веществ и даже устойчивость к инфекциям. Особое внимание привлекают гены, которые отвечают за общий баланс возбуждения и торможения нервных процессов (в предыдущих исследованиях они оказались связаны с частотой суицида). Кроме того, эти гены регулируют активность гормона кортиколиберина, который в значительной степени формирует ответ организма на стресс.

Природа или среда

Гены лишь на 40% определяют нашу реакцию на отрицательные эмоции. Остальные 60% — те особенности функционирования мозга, которые человек приобретает по ходу жизни и становления личности.

Интересно, что в том же 2016 году опубликовано аналогичное исследование экстраверсии (S.M. van den Berg et al., Behavior Genetics, 46, 170–182), в котором никаких явных связей с генами не обнаружено. Это, видимо, указывает, что такие характеристики личности, как общительность и любопытство, зависят уже не от десятков, а сотен генов. Подобное можно сказать и о другом члене «большой пятерки» — «открытости опыту» (M.H.M. de Moor, 2012).

Представим на минуту, что наше существование проистекает в полностью знакомой среде. Надежно, но скучновато. И тут появляются некоторые изменения, новые объекты или события. Если случившееся затрагивает лишь незначительную часть «модели мира», о тревожности и страхе речь обычно не идет; здесь, как правило, доминирует реакция любопытства. Что там в Китае? Новая эпидемия?

Но вот изменения нарастают. Они все более очевидны, и параллельно растут опасения за успех деятельности (благополучие, здоровье). Наконец, мы достигаем ее — точки перехода от любопытства к тревожности. Теперь нам уже не столько интересно, сколько страшно. Возникает, как говорят нейробиологи, «пассивно-оборонительная реакция»: хочется спрятаться и затаиться — может, еще обойдется?

Когда тревожность может быть полезной

Я, конечно, чудовищно упрощаю. Все гораздо сложнее — примерно в той же степени, в какой мозг человека сложнее мозга маленькой рыбки.

Источник

«Очень важно быть осознанным пользователем своего мозга»

Доктор биологических наук Вячеслав Дубынин — о любознательности, скуке, важности новой информации и тренировке ментальных способностей

Биолог, специалист по нейрофизиологии мозга Вячеслав Дубынин — один из самых известных ученых, занимающихся популяризацией науки в России: его выступления набирают сотни тысяч просмотров на ютубе. Мы попросили профессора Дубынина рассказать участникам митапа Reminder о том, зачем мозгу новая информация и как он на нее реагирует. Вместо лекции получился вдохновляющий разговор о жизни. Вот основные идеи.

Об эволюционной роли любопытства

Наш мозг любопытен. Мы врожденно любопытны. Любопытство, стремление узнать новое, стремление к творчеству — это все заложено в нас эволюцией. А значит, это всегда приносило и продолжает приносить нам пользу. Знать больше об окружающем мире — значит быть более к нему приспособленным, адаптированным. Начиная с того, что ребенок ищет источник пищи, и кончая стратегиями инвестирования — все это для нас очень важно и значимо.

Более того, если мы удовлетворяем потребность в новой информации, наш мозг честно платит за это положительными эмоциями. С точки зрения системной работы мозга это та основа, на которой базируются процессы обучения.

Как мозг реагирует на новую информацию?

В нашем мозге есть очень много зон, которые занимаются новизной, связаны с любопытством, творчеством. Это и очень древние зоны где-нибудь в среднем мозге, и центры промежуточного мозга, и, конечно, кора больших полушарий.

Если разложить акт любопытства на составные части, то в самом простом варианте все начинается с того, что где-то что-то изменилось и мы повернули глаза и посмотрели, что же там происходит. Следующий этап — подойти, приблизиться. Это называется «поисковое поведение». А дальше, когда добрались, нужно потрогать руками, взять, манипулировать — этим занимается кора больших полушарий.

Есть зоны, которые запускают поведение, направленное на сбор новой информации, а есть нейросети, которые анализируют уровень новизны. И чем больше новизны, тем больше положительных эмоций.

Уже на уровне очень глубинных структур, структур среднего мозга, у нас есть нейросети, которые сравнивают то, что было, с тем, что сейчас. И, соответственно, запускают исследовательское поведение, и рядом мы обнаруживаем центры положительных эмоций — они используют особую молекулу, молекулу дофамина, чтобы создавать позитивный эмоциональный фон и учиться.

Уровень среднего мозга есть уже у рыб — если вы постучите по стенке аквариума, то у рыбок повернутся глаза, они сами повернутся. Потому что изменение — это важно, на него надо реагировать. Когда все стабильно — скучно и не так актуально. А вот новизна — это важно: за ней может быть что-то хорошее, что-то плохое, в любом случае надо собирать информацию.

(Вы можете подробнее ознакомиться с ролью разных частей мозга в процессе обработки информации, посмотрев первые 15 минут видео; ссылка — в конце статьи.)

Человеческая любознательность и модель мира

Самый человеческий уровень, который мы не можем толком наблюдать у экспериментальных животных, это уровень речевой деятельности. Подойти, манипулировать — это все важно, это делают и кошки, и еноты, и обезьяны. Но в нашем мозге существует уникальная функция, связанная с вербальной деятельностью, когда мы все называем словами. И есть зона, которая находится в задней части теменной доли, височной доли, где по ходу нашей жизни постепенно формируется то, что называют информационно-речевой моделью мира. То есть возникает слепок окружающей действительности, наши представления о других людях, наши представления о самом себе.

С помощью этой модели мы планируем свое поведение, прогнозируем реакции других людей, и наполнение этой модели информацией — еще один гигантский источник положительных эмоций. Ребенок после двух лет активно набирает речь, он может вас взять за руку, подвести к чему-нибудь в вашей квартире и сказать: это как называется? Потому что непорядок, штука есть, а слова нет. В мозге ребенка постепенно формируется и усложняется модель мира. Мы с ее помощью думаем, прогнозируем, творим, мечтаем.

Да, это всего лишь модель. Так же как глобус — это модель Земли. Но это — слепок, копия мира, на которую мы опираемся по ходу жизни. Как говорил Стивен Хокинг, существуем в рамках моделезависимого реализма, и наполнение информацией этого слепка дает колоссальные положительные эмоции.

Взрослея, мы начинаем этой штукой думать, мечтать, прогнозировать, а иногда творить. Вербальное творчество, начиная от сочинения стихов и великих романов и кончая просто коротким анекдотом или шуткой — все это тоже источник дофаминовых положительных эмоций. Как, например, устроен юмор? Вам начинают рассказывать историю, ваша модель придумывает банальный исход, а тут — раз, и соль анекдота. И — о, элемент неожиданности, дофамин, положительные эмоции.

Благодаря вот этой информационной модели мира, где куча слов, связанных друг с другом, обобщающих друг друга, собранных в единую систему, мы можем получать положительные эмоции буквально на пустом месте. Вы можете сидеть в тихой, темной комнате, но если вы мечтаете или вспоминаете хорошие события — это уже источник позитива. А если вы начинаете творить, то есть создавать новые сочетания внутри своей модели мира, то вы можете вообще подняться на вершины творческого экстаза.

Молекула дофамина мало того, что создает положительные эмоции: на основе дофамина мы учимся — то есть мы некие данные не только воспринимаем, но и запоминаем, и, в частности, включаем в состав информационной модели. Это очень важно.

Почему с возрастом люди теряют ощущение новизны?

Это фатальное событие; мы, физиологи, называем такие события ловушками нашего мозга. Их несколько. Например, алгоритм накопления возрастной тревожности, или алгоритм стереотипизации поведения, или, вот, алгоритм снижения новизны. Они фатальны просто потому, что нейросети [мозга] так работают. Вы живете, и день за днем уровень новизны событий падает. Это называют еще синдромом туристического агента. Представьте, что вы устроились работать в туристическое агентство, и вам говорят: так, ты сегодня едешь на Мальдивы посмотреть отели. О, классно, да? Проходит пять лет, вам говорят: ты сегодня едешь на Мальдивы. Вы говорите: Господи, я там уже был 50 раз, ну сколько можно?! Можно, я останусь в Москве? Каждый прожитый день немножечко из этой горы новизны съедает.

Что можно сделать?

Важно этот процесс осознанно контролировать, потому что делать каждый день одно и то же, двигаться по одним и тем же путям — плохая история. Вы не добираете положительные эмоции, и даже сами этого не замечаете. Стоит говорить себе: так, что-то я давно не занимался ничем новым, у меня давно не менялось хобби, я давно ничему не учился.

И еще — не стоит забывать, что помимо любопытства [у мозга] есть и другие врожденные программы-потребности. Только основных — около двух десятков, и они все конкурируют друг с другом. Есть банальные программы лени, экономии сил, которые говорят: а что это я буду куда-то идти, с чем-то манипулировать и что-то запоминать? Я и так уже про мир столько знаю, мне вообще до конца жизни хватит. И все — начинается сползание в депрессию, вялость, апатию, набор веса и так далее, и так далее.

Меня недавно впечатлила [научная] работа: смотрели, как выражен парадоксальный сон у людей разного возраста. Парадоксальный сон — это когда наш мозг перерабатывает накопленную информацию, это прямо видно на электроэнцефалограмме. У взрослого человека он занимает примерно до 15% времени. У детей же процент выше, и чем меньше ребенок, тем больше выраженность парадоксального сна — очень много новизны. Господи, ребенок впервые увидел собаку, зайца, слона. Это же потрясающее событие! Но что важно: если ваш день, день взрослого человека, прошел активно, если вы узнали много нового, то вот именно в эту ночь у вас парадоксальный сон дольше, потому что мозг говорит: ого, сколько мы набрали информации!

Поэтому важно, чтобы информация была эмоциональной, значимой. Например, не просто новизна, а еще человек, который поделился информацией, вам очень приятен. Не просто город новый, а еще — связан с какими-то вашими знаниями по истории Франции, Германии или Петропавловска-Камчатского. Такие эмоциональные коктейли очень важны, и нужно их осознанно эксплуатировать. Это лучшая защита от болезни Альцгеймера.

В этом смысле дети для нас, не очень уже молодых взрослых, потрясающий проводник. Когда вы гуляете со своим ребенком или с внуком, вы гуляете именно через него. И вот это вот — а, букашка ползет! Боже мой, какое дерево интересное, на него можно забраться! Ой, какая собака смешная! Это же потрясающе! И величие, например, настоящих художников в том, что они так видят всю свою жизнь и могут из мельчайшего завитка облаков придумать целый мир.

Каждый из нас на это способен, но это надо тренировать и осознанно подталкивать, подпитывать и говорить программам лени: нет, мы уже идем гулять по городу. Ну подумаешь, погода плохая, а мы все равно пойдем гулять.

Помните о конкурирующих программах

Когда мы говорим о нашем сознании, волевом контроле, в чем это заключается? Все эти программы, которые упоминались выше, что-то предлагают нашему мозгу, который связан с речью, с вербальной моделью. Каждый из центров потребностей что-то предлагает нашему «Я»: давай это сделаем или то, давай поженимся или поедим, или посмотрим сериал, или пойдем погулять, или сделаем 50 приседаний. Эти запросы конкурируют, а мы выбираем. Наше «Я» присутствует именно в этом моменте выбора — вот оно где. Наше «Я» и наша свобода воли не в том, что я сейчас могу [по собственной воле] взять какой-то предмет и запустить им в стену, это все мелочи, мозговой шум. Наше «Я» — это умение придумать план и держаться его, вот это по-настоящему сложно.

Откуда берется скука

Скука — один из вариантов негативных эмоций. Каждый из нас прекрасно понимает, какая эмоция позитивная, а какая негативная. Позитивная — значит, мы сделали что-то хорошее для себя и для организма, негативная — что-то пошло не так. И скука — очевидно негативная эмоция, она нам нужна для того, чтобы от нее избавляться.

Можно сказать иначе: роль негативной эмоции — помочь выбору поведенческих программ. Ты выбрал какую-то поведенческую программу, она привела к скуке — значит, в следующий раз эту программу лучше не выбирать.

Ну а дальше, если смотреть потоньше, то скука — это, конечно, либо какая-то монотония, отсутствие новизны, либо когда окружающая среда заставляет человека заниматься чем-то, что ему не интересно. А здесь уже речь идет даже не про любопытство, а про свободу. Программы свободы в нашем мозге такие же базовые, как программы еды и размножения. Об этом писал еще Иван Петрович Павлов в 1917 году, между Февральской и Октябрьской революциями, в очерке «Рефлекс свободы»: даже его собаки были не только про еду, размножение и безопасность.

Так что скука порой еще связана с тем, что [присутствует] несвобода. Есть научные работы, показывающие, что в состоянии скуки многие отделы мозга заторможены и апатичны, но, как правило, где-то бьется фокус активации, который говорит: происходит что-то не то, надо это изменить, когда это уже закончится? То есть в отличие, например, от депрессии, когда все как в болоте, скука сохраняет в себе некий потенциал энергии, чтобы выдернуть нас из этого состояния, направить куда-то. Ее биологическое назначение — показать нам, что вот сюда не надо, а надо куда-то в другое место.

Что происходит, когда информации очень много

У многих блоков нашего организма есть некий ресурс. И, в частности, он есть у гиппокампа, который расположен в глубине височных долей. Это наш главный центр кратковременной памяти, и если вы его переполнили очень быстро, то дальше мозг начинает сопротивляться. Это называется «эффект музея»: когда вы приходите в Эрмитаж или Лувр, то первый час все прекрасно, красиво и ярко, второй — уже как-то не очень, на третий и точно — а на четвертый уже начинает тошнить. Это происходит потому, что гиппокамп переполняется и как бы говорит: я не могу больше воспринимать однотипную информацию.

Как быть? Очень важно быть осознанным пользователем своего мозга. Нужно менять виды деятельности и, соответственно, распределять ресурсы гиппокампа — зрительные, слуховые, вербальные на разные задачи. Есть куча научных работ о процессе обучения, чей смысл в том, что информацию надо дробить на блоки. Если вам нужно что-то выучить и вам дается, например, четыре часа, то в разы лучше потратить по одному часу на протяжении четырех дней, чем сразу все четыре часа.

О современном мире, переполненном информацией

Мы живем для того, чтобы потреблять информацию. Если в течение дня происходит что-то значимое, оно попадает в наш гиппокамп. Это память текущего дня, память на несколько часов. Многое из прожитого нами туда даже не попадает: если вас спросить, что вы делали в это же время вчера, то вы, может, даже и не вспомните. Но если в тот момент случилась какая-то сильная эмоция, то это цепляется за гиппокамп.

А дальше самое значимое постепенно начинает перезаписываться уже в долговременное хранение. И этот процесс жутко важен. Надо четко понимать, что узнать новое — это только начало. Если полученная информация для вас значима, тогда это, особенно при повторах, прописывается в долговременной памяти.

Коварство этой системы состоит в том, что мы получаем положительную эмоцию, просто когда узнаем новое, еще до того, как приладили эти знания к нашей общей системе [модели мира]. И мы можем все забыть, ничего в голове не останется, но при этом мы немножко наработали дофамина. В таком случае мы узнаем новое не для того чтобы учиться, то есть не для того чтобы выполнять главную задачу, которую эта система перед собой ставит, а просто для того, чтобы немножко порадоваться.

Про информационный фастфуд

Современный мир, гаджеты и интернет создают очень неестественную ситуацию. Это называют еще информационным фастфудом. Вы сидите и час кликаете на клавиатуру или листаете соцсети: смешные картинки, прикольно, ставите лайки. И дальше спроси вас: а что вы смотрели-то? А вы ничего и не помните, но при этом ваш мозг заработал какое-то количество дофамина.

И это, в общем-то, поведенческое нарушение, потому что дофамин-то вы заработали, но вся ваша энергия, движение, ментальные силы пропали зря, потому что в долговременную память ничего не попало. А думаем мы долговременной памятью, тем, что там прописалось всерьез, наша личность оттуда идет. Поэтому получается, что эти микроположительные эмоции размазаны по анекдотам, смешным картинкам, мемам, и они мешают нам как личности развиваться. Поэтому и говорят — информационный фастфуд, точно так же в еде фастфуд мешает нам нормально выстраивать обмен веществ.

Непростой нам мир достался. На лекциях я часто пересказываю одну из новелл Юрия Нагибина — про то, как чешский дворянин едет в Вену слушать концерт Моцарта. Через осенние дороги, грязь, он едет и думает про то, что с ним сейчас случится, про величайшее событие его жизни, которое его ожидает, понимаете? А у нас сейчас нажал кнопку — пожалуйста, любой Моцарт тут. Такой мир.

Почему информация не запоминается и причем тут «шум»

Информация не переносится в долговременную память, потому что у нас там стоит такая антиспам-система, что ого-го. Она говорит: да нет, я не буду это запоминать, подумаешь, какая-то ерунда. Зачем мне это? У меня все и так хорошо, еще и силы сэкономлю (не забываем про конкурирующие программы).

Поэтому так важны эмоции, чтобы информация туда попала. Нужны повторы, а еще нужно стараться, чтобы в мозге было поменьше шума. Когда вокруг информационный шум, он будет вам мешать. Поэтому так важно уходить в успокоение, сосредоточение, медитацию, убирать лишние факторы. Если ты занимаешься какой-то творческой работой, так выключи телевизор и гаджеты, и вот эти два часа только этим и занимайся. Тогда это эффективно.

Многозадачность — это только для простых действий, которыми вы хорошо владеете. Для творческих задач это плохая история: вы пока одну загрузите, другую загрузите, потеряете кучу времени.

«Бангладеш нашего мозга»

Мозгу также важна смена деятельности. Идеальный вариант — умственная меняется на физическую, потому что у нас движениями занимается больше половины мозга. Вся наша сенсорика и даже мышление — это процентов 35–40 нейронов, а 60% нейронов — про движение.

Такая концентрация нейронов в мозжечке в свое время была неожиданностью, потому что ну как же: есть зрение, слух, мышление. Но когда посчитали, то выяснилось: да, больше половины сосредоточены в мозжечке, хотя сам он довольно маленький. Там очень все плотно упаковано, знаете, такой Бангладеш нашего мозга.

И, кстати, дофамин — он как бы двулик: выделяется, когда есть новизна и когда присутствует движение (хотя в этом случае его выделяют другие нейроны). А двигательная новизна — это вообще супер. Поэтому сейчас есть куча научных работ про то, что самое лучшее, чем вы можете заняться в старости, — это танцы. Запишите в дневник своей жизни: в 70 лет иду в танцевальный кружок и уже сейчас осваиваю пасадобль, бачату и так далее. Это лучшая активность для мозга: вы двигаетесь, двигаетесь по-новому и двигаетесь среди людей. Даже если вы одиночный танец танцуете — хорошо, а уж если вы парный танцуете — это вообще супер.

Двигаться вообще важно. Я вот свои 10 000 шагов сегодня еще не прошел. И, по большому счету, абсолютно все равно, как вы двигаетесь. Это важно и для опорно-двигательного аппарата, и для сердечно-сосудистой системы. Довольно свежие научные работы указывают на дополнительный эффект для мозга: когда наши мышцы сокращаются, они выделяют особые молекулы, миокины. И эти миокины как гормоноподобные факторы улучшают работу мозга. То есть мы активируем нейроны и управляем мышцами, а мышцы еще и дают обратную связь. И эти миокины, например, улучшают состояние того же гиппокампа. Это же круто! Так что — да здравствует движение.

Тренировка гиппокампа, мозжечка и чемпионат Европы по каратэ

У разных людей гиппокамп разный по размеру. И, как известно, гиппокамп — одна из немногих структур мозга, которая может расти, если мы ее тренируем. Нервные клетки в нем могут делиться, формируя дополнительные объемы памяти. Но для этого вам нужно месяцами специализироваться на чем-то. У меня есть знакомая, которая в состоянии провести в музее и шесть часов — но она профессиональный искусствовед. И я уже могу читать подряд восемь часов лекции, и ничего, не умираю.

Другие зоны мозга тоже могут развиваться — теменная кора, височная, затылочная: если вы какую-то зону грузите специфическими задачами, нервные клетки выращивают дополнительные отростки и формируют дополнительные контакты — синапсы. То есть число нейронов неизменно, но контактов становится больше, и ваша нейросеть получает больше возможностей для запоминания, анализа, и она физически растет, в граммах, потому что становится больше отростков. Если человек специализируется в какой-то области всерьез, особенно когда это действительно связано с творчеством и с тем, что вы не повторяете чужие навыки, а сами пытаетесь создать что-то новое, то эти зоны развиваются.

Меня как-то позвали на чемпионат Европы по каратэ, который проходил в Одинцово — прочитать лекцию про мозг и движение перед турниром. Я читал лекцию в зале, где сидело 100 человек с черными поясами, речь шла как раз о том, как формируются навыки. Начали мы с движений, с мозжечка, и очень быстро перешли на то, как предугадать движение соперника. Оказалось, что если ты 10, 20, 30 или даже 40 лет тренируешься, твой мозг начинает эту функцию реализовывать совершенно потрясающе. Самый продвинутый из учителей сказал мне, что ему уже лет пять как вообще скучно работать в спарринге, потому что он настолько хорошо видит своего визави, что когда тот еще не начал движение, он уже по ничтожным изменениям понимает, что произойдет. Он с ним дерется примерно как Нео в «Матрице»: лениво отбивает удары, потому что он в два раза быстрее. Практика работает точно так же в любом виде деятельности.

А мозжечок способен к потрясающим вещам. Если вы не умеете, допустим, ходить по канату, это просто потому, что вы плохо тренировали мозжечок. Если у вас кривой почерк, вы просто не тренировали мозжечок. То же самое можно сказать и про новую кору головного мозга: если вы плохо владеете английским языком, значит, вы просто пока что мало ее тренировали, значит, не нужно было.

Почему важно искать свой интерес

Когда в томографе записывают шахматистов, музыкантов или математиков, то видят увеличение соответствующих зон мозга. При этом, правда, каждый раз возникает дискуссия: они стали шахматистами, потому что у них эта зона была большая, или у них зона эта большая, потому что они стали шахматистами? Судя по всему, оба фактора работают. То есть наш мозг все-таки по-разному предрасположен к разным типам задач. И очень важно прежде всего, опять же, за счет новизны и узнавания нового по ходу жизни, найти ту зону, которая у нас хорошо работает, а об этом нам подскажут положительные эмоции. Поэтому так важно взять маленького ребенка и повести его в музыкальную школу, в художественную школу, в кружок по сборке роботов, в секцию фигурного катания, чтобы ребенок в какой-то момент вам сказал: о, вот это мне нравится. Тогда у него сработает любопытство, врожденная предустановка: очень важно копать в том месте, где лежат алмазы, а не где попало.

Это непросто, мы этим всю жизнь занимаемся, и порой выбираем профессию, потому что родители настояли, зарплата выше или институт на нашей улице находился — ходить недалеко. А потом годам к 30–40 люди задаются вопросом: а радость-то где? Где же она? Возникает та самая скука, потому что вы занимаетесь не тем, к чему мозг предрасположен, это дает вам мало новизны, и то, что происходит с вами, для вас не значимо. Тогда люди начинают менять профессию или по крайней мере хобби какое-нибудь выбирают, чтобы прямо — ух! А иногда, выбрав хобби, делают его своей профессией. Поехал, опять же, на Мальдивы и остался там инструктором по дайвингу. Был до этого финансистом или программистом, а сейчас живет себе в тропиках, ходит в шортах и счастлив.

Психологи и социологи говорят, что примерно каждые 20 лет наш мозг так сильно трансформируется, поэтому два-три, а то и четыре раза сменить профессию по ходу жизни — это нормально. Сейчас такой мир быстрый и у нас такая длинная жизнь, потому что, на самом деле, люди массово стали жить 60–80 лет не так давно. Поэтому обновляемся.

Вот я, например, начинал свою карьеру как ученый, потом стал много заниматься преподаванием, а сейчас активной стала научно-популярная сфера. И я чувствую: мне это нравится. И вы знаете, у меня в семье очень много педагогов, правда, в основном сельских учителей, потому что наша семья из уральской глубинки. Но что-то там у меня сидит, мне нравится рассказывать, причем на самых разных уровнях: вот у нас сейчас закончится с вами, и я буду читать лекцию про мозг школьникам.

Секрет продления любознательности

Была американская статья, у кого реже всего бывает болезнь Альцгеймера, у каких профессий. Реже всего — у членов Верховного суда. Я уж не знаю, что они делают, но у них реже других. А второе место занимают профессора университетов, потому что в их жизни куча новизны: и студенты постоянно что-то спрашивают, и сам в каких-то проектах участвуешь.

Мир все время меняется, и вы сканируете с высоты прожитых лет, что вам в жизни интересно. Просто новизна — а не выучить ли мне португальский язык? — не работает. Мозг говорит: не надо, я лучше буду лениться. Поэтому надо сначала найти точку интереса, а потом уже вступает в силу наше любопытство, оно способно над любой программой надстраиваться. Если вам что-то интересно, то для решения этой интересной именно вам задачи вы начинаете собирать новую информацию. А само занятие может быть совершенно любым: кому-то интересно рисовать, кому-то высаживать сосны в Подмосковье или заботиться о бездомных кошках.

Здорово, если этот интерес монтируется с вашей профессиональной работой. Мне, конечно, повезло, потому что мозг, предмет моего изучения — такая неисчерпаемая штука, что я 40 лет занимаюсь им, и как будто все только начинается. А кто-то делит свою жизнь на профессию и хобби. Но в какой-то момент ты понимаешь, что заниматься работой, которая не приносит радости, — это просто безответственное отношение к собственному организму и мозгу. И, значит, надо так вырулить на жизненном пути, чтобы работа радовала, а это непросто: сколько пар железных сапог сточишь!

Я, например, в своей карьере в какой-то момент занимался административной деятельностью, был довольно высокого уровня администратором у нас в МГУ. И что? Я за три с половиной года выгорел. Мне стало скучно, плохо, я нашел преемника и сбежал оттуда. И сейчас на вопрос, а не хочешь ли ты еще раз что-нибудь такое сделать, я говорю: нет-нет, я буду свободным профессором, вот меня это радует.

Я в этом году вступаю в седьмой десяток жизни и хочу, чтобы жизнь меня радовала. И скуки, о которой вы спрашивали, ее не должно быть, особенно скуки, которая вам говорит: у тебя не просто нет новой информации, а тебя еще заставляют заниматься тем, что ты не хочешь делать. Цените свою жизнь, она же одна-единственная. И каждый день один-единственный.

Источник