черниговская влияние музыки на мозг
Что происходит с мозгом, когда мы слушаем музыку, и как она помогает тренировать память? Лекция нейролингвиста Татьяны Черниговской
Чем работа мозга похожа на джазовые импровизации, что происходит в голове у скрипача или пианиста, чем музыка полезна для нейронных связей и почему детей обязательно нужно учить играть на инструментах?
«Бумага» публикует отрывки из лекции биолога и нейролингвиста Татьяны Черниговской «Музыка и мозг».
Лекция Татьяны Черниговской — часть цикла «Музыка +» в образовательном лектории Филармонии имени Шостаковича. «Бумага» — информационный партнер цикла. На некоторых концертах в буфете Филармонии можно попробовать сеты «Бумаги».
Татьяна Черниговская
Биолог и нейролингвист
Чем работа мозга напоминает джаз и почему из памяти сложно что-то убрать
По сложности мозг сопоставим разве что со Вселенной. Если вы услышите, что лет через пять-десять мы узнаем, как мозг устроен, не верьте. Моя версия такая, что мы никогда не сможем этого узнать.
Как мне кажется, больше всего мозг — а точнее, не сам мозг, а то, что он делает — похож на музыку, потому что действует сам по себе. Это похоже на джем-сейшн, на джазовые импровизации. Все участники событий в данном случае — как нейроны, сгустки нейронов или части мозга. Одни живут тут, другие тут, третьи тут, но когда нужно выполнить какую-нибудь задачу, они съезжаются в каком-то определенном месте, и дальше начинается. У них нет партитуры, нет дирижера, большинство из них, возможно, даже никогда и не встречались. Но им надо что-то делать, и они сыгрываются. После чего разъезжаются по домам. Эта метафора близка к правде.
У нас в мозгу примерно 100 миллиардов нейронов. Каждая из этих клеток может иметь до 10 тысяч связей с другими частями мозга. Получается как минимум квадриллион. Это запредельное число, сложнейшая нейронная сеть. Но мозг — это не просто сумма миллиардов нейронов.
Наш мозг — это такой невероятный инструмент, в котором есть миллиарды клавиш. Вы можете получить по наследству замечательный геном, который, может быть, сравним со скрипкой Страдивари. Вы ничем его не заслужили и не знаете, что с ним делать. Он просто с ним родились. Неприятность заключается в том, что на нем надо учиться играть, на что уходит много времени и сил. И может не повезти: не попадешь в нужные руки, в нужную ситуацию, не получишь полагающегося образования и так и не научишься. Поэтому для того чтобы получился гений, должно сойтись несколько вещей.
Мы родились, а дальше начинаем писать текст собственной жизни на нейронной сети. Мне показали какую-то штуку и говорят: «Это очки». Значит, у меня [записывается] портрет этих очков, который соединяется со словом «очки». И такого там страшное дело сколько, и у каждого свое. Каждый приходит в мир с более или менее похожей нейронной сетью. А когда в свое время он предстанет перед создателем, то предъявит, что написал на ней за свою жизнь. Если он читал только журнал «Лиза» и ел гамбургеры, то представит одно. А если он Шёнберга (композитор Арнольд Шёнберг — прим. «Бумаги») слушал, то другое.
Всё, что вы видели, слышали, ели, нюхали, трогали, там остается. Даже если вы этого не помните. Поэтому очень важно, что человек читает, что слушает. Если вы съели какую-нибудь дрянь, то есть лекарства, с помощью которых можно ее из организма выкинуть. А вот из мозга ничего не выкинуть. Вы либо можете сделать вид, что забыли, либо психика это далеко упрячет, либо сработают какие-то механизмы, с помощью которых вы просто не сможете туда добраться. Но оно там всё-таки будет лежать. Поэтому нельзя в мозг пускать никакую дрянь.
Как музыка влияет на мозг и что с ним происходит во время игры на скрипке
[Американский невролог] Оливер Сакс очень увлекся проблемой музыки и мозга. Он не то чтобы начал эту моду, но, будучи очень известным, как бы подтолкнул эту историю. Стали думать, а что там, собственно, в голове происходит.
Я говорила с несколькими серьезными музыкантами, и от разных людей услышала следующее: «Когда я выхожу из-за кулис и иду к фортепиано, то у меня проигрывается вся та пьеса, которую я сейчас буду играть». Я спрашиваю: «Всегда?» «Нет, не всегда. Если она не проигрывается, то играю плохо».
Что в голове у музыканта? Представьте, что должно происходить, если человек играет на клавишных инструментах двумя руками. Одна рука делает одну работу, вторая рука делает другую работу, и это страшное напряжение на мозг, потому что он должен держать не только мелкую моторику, с огромной скоростью иногда, но должен вести две линии совершенно отдельно. У людей, играющих на скрипке, часть мозга, которая ведает моторикой руки со смычком, в два раза больше, чем та, которая просто держит скрипку. То есть это физическое воздействие.
Музыка вызывает мозговую активность, изменяющую серое вещество, которым мы думаем. Толщину коры, организацию нервных путей в этой коре. Это сложная когнитивная деятельность, сложная мыслительная деятельность, это не развлечение, это не отдых.
Как известно, Эйнштейн играл на скрипке. Судя по тому, что я прочла про него, играл он чудовищно, но у него было несколько скрипок, без них он шагу сделать не мог. Что он пишет: «Если бы я не был физиком, я, вероятно, был бы музыкантом. Я часто думаю в музыке, музыкой». Это для него не было отдыхом. Как обычно говорят: «Серьезные вещи делает, а потом можно и на скрипочке поиграть». Абсолютно другая история. Он в этой музыке жил, она составляла какое-то пространство, облако, в котором он должен был находиться. Это существеннейшая часть его ментального и духовного пространства, без которого он просто не мог жить.
Почему детей важно учить музыке и как она поможет сохранить память в старости
Математика и музыка очень похожи, и часто одни и те же люди занимаются и математикой, и музыкой. Для того, кто в состоянии понять [сложную математическую] формулу, она необыкновенно красива. Она вызывает такие же эстетические восторженные чувства, какие вызывает замечательное музыкальное произведение. Такие эксперименты были. Люди обследовались на томографе, и мозг показывал такой же восторг. Это говорит о том, что в мозгу есть какие-то такие механизмы реакции вообще на прекрасное. Не на прекрасное, которое в рамочке и написано «прекрасное», а на красоту как таковую.
Я уверена, что каждого маленького ребенка нужно учить музыке. Потому что это очень тонкая, изысканная настройка нейронной сети. Совершенно не важно, будет ли он потом играть, получится ли из него музыкант, тем более очень хороший музыкант, не об этом разговор, а о том, что его приучают обращать внимание на мелочи. Вот этот звук — не такой, как этот, этот выше, этот ниже, этот короче, этот длиннее. Это очень тонкая настройка, которая сыграет тогда, когда ребенок начнет, например, читать и писать.
Музыка — это подготовка к дальнейшей тяжелой когнитивной работе, а в некотором смысле, это инвестиция в свою собственную старость. Доказано, что люди, которые говорят больше, чем на одном языке, и люди, которые занимаются музыкой, могут на несколько лет отодвинуть своего потенциального Альцгеймера. Если [нейронная] сеть тренированная, особенно с детства, то память будет ухудшаться с гораздо меньшей скоростью.
Если назвать общую формулу, то если вы хотите держать мозг в пристойном состоянии, он должен тяжело работать. Обучение и мозговая работа меняет мозг физически. Качество нейронов и их объем становится другим.
Чтобы каждую неделю получать письма о главных культурных событиях города, подпишитесь на тематическую рассылку «Бумаги»
«Музыке нужно учить всех» — Татьяна Черниговская о том, как Бах и Моцарт развивают мозг
Подписаться:
Поделиться:
В «Редакции Елены Шубиной» выходит книга телеведущей Сати Спиваковой «Нескучная классика. Еще не все». Это беседы о музыке с людьми из абсолютно разных сфер. «Собака.ru» публикует фрагмент интервью с психолингвистом Татьяной Владимировной Черниговской о том, как на наши когнитивные способности воздействуют звуки.
Эффект Черниговской
Черниговская — это вселенная! И я заочно, до нашего знакомства, была полностью ею покорена. С некоторыми кумирами лучше не встречаться лично: вы предвкушаете полное совпадение всех ритмов и тональностей, а человек в жизни оказывается — нет, не плохим, но совсем иным. И нет ничего хуже обманутого ожидания. С Татьяной Владимировной такого не произошло! Мы сразу совпали. Настолько, что двухчасовая беседа в студии продолжилась в интенсивной переписке по электронной почте, за которой последовала череда личных встреч. И по сей день это общение — больше, произнесу великое слово: дружба — продолжается, к сожалению, то и дело прерываемое разными бытовыми причинами. Но мы не теряем друг друга из виду.
Каждая минута, проведенная рядом с этой удивительной женщиной, дает такой заряд энергии и легкости, что я бесконечно благодарю судьбу, подарившую мне эту встречу!
разговор 2018 года
Сати Спивакова: Татьяна Владимировна, вы доктор биологических наук и читаете курс психолингвистики, в которой, как я понимаю, изучается взаимосвязь языка, мышления, сознания. Можно ли сказать, что музыка, в частности классическая музыка, — это в некотором роде способ коммуникации и язык?
Татьяна Черниговская: Несомненно да. Я бы сказала так: у человека есть несколько языков, и я имею в виду не национальные языки, которых примерно шесть тысяч на нашей планете, а знаковые системы. Это наш вербальный язык, это, разумеется, музыка, это математика, это язык тела, то есть мимика, жесты, позы и прочее. Существует даже такая точка зрения, что язык, на котором мы говорим, появился из музыки. Что вначале было пение, ведь у нас есть естественный музыкальный инструмент — голосовые связки. Пение древнее, чем вербальный язык, со словами, и еще неизвестно, что воздействует сильнее. Сейчас существует даже раздел науки, который называется когнитивная музыкология, cognitive musicology. В Гарварде над этой проблемой работают очень мощные ученые: и физики, и физиологи, и психологи, и музыканты, конечно. И что, им заняться больше нечем? Почему вдруг они в эту область вошли? Может быть, нам удастся про это поговорить.
С. С.: Я надеюсь. Кроме того, я бы хотела поговорить про феномены влияния классической музыки на мозг. Но сначала расскажите, пожалуйста, как в вашу жизнь пришла музыка?
Т. Ч.: Родители! Строгие родители. Барышне из хорошей семьи полагается играть на рояле. Меня никто не спрашивал, нравится мне это или нет, и несколько раз в неделю домой приходила учительница и пила из меня кровь. Я не стала музыкантом, но не скажу, что занятия музыкой вызывали у меня какие-то дисциплинарно отрицательные эмоции, как это бывает у многих детей. Мне было ясно, что ничего из этого хорошего не выйдет, но я и по сей день считаю: родители — молодцы, что заставляли меня заниматься музыкой. Если есть хоть и плохой, но свой опыт, ты иначе слушаешь, иначе смотришь на руки. В филармонию я обязана была ходить постоянно, были абонементы, и сидеть полагалось в определенном ряду, в определенном месте, чтобы видеть клавиатуру и руки пианиста. В моем случае эти походы не подразумевали ничего серьезно профессионального. В отличие от моей сестры, которую учили по-настоящему и доучили почти до консерваторского уровня. Теперь она профессор-литературовед в университете и музыкой больше не занимается, но я уверена, что раннее занятие музыкой чрезвычайно важно, и у меня есть доказательства.
С. С.: Попробую эти доказательства у вас получить. Вы можете вспомнить концерт, исполнителя или произведение, которое у вас с детства осталось в памяти?
Т. Ч.: Есть какие-то ранние воспоминания, но я позорно не могу вспомнить ни название произведения, ни исполнителя. Меня очень сильно и сразу ударило по голове Моцартом. Потом меня стали водить в Мариинский театр, я же питерский житель, и все эти трогательные лебединые и спящие красавицы — их не забудешь. Подросткового отталкивания не было, но и серьезное осознанное желание пойти в музыкальный театр появилось только в университетские времена.
С. С.: В списке произведений, которые вы предложили сегодня послушать в ходе программы, есть Иоганн Себастьян Бах, и меня это нисколько не удивило. Верите ли вы в так называемый “эффект Баха”? И в чем он заключается? Многие музыканты, композиторы и исполнители, в частности Евгений Кисин, говорили, что вся классическая музыка вышла из Баха, что ничего совершеннее никогда создано не было и не будет. Мне кажется, это можно аргументировать тем, что в музыке Баха всегда идеальный баланс между неким математическим расчетом и эмоциональной составляющей.
Т. Ч.: Я не музыковед и не музыкант, поэтому это будет ответ профана, но профан в моем лице говорит, что математики или теоретические физики без Баха не должны делать и шага, потому что — вы правы — в его произведениях идеальный алгоритм. Кстати, вы знаете, что Эйнштейн был просто — грубое слово скажу — просто маньяк Баха и Моцарта. У него есть записи, неожиданные для физика. Он пишет: “Я живу в музыке”. Не в том смысле, что “землю попашет, попишет стихи” или “поработаю-поработаю, а потом послушаю на десерт”, — нет, тут абсолютно другая история. Не один раз он отмечал, что без музыки не может думать, что она для него — способ настройки на кристальное четкое “думание”. Это для нашего разговора очень важная тема…
С. С.: Давайте разовьем.
Т. Ч.: Эйнштейн говорил, что интуиция — священный дар, разум — покорный слуга. Необычно слышать такие слова не от поэта или музыканта, а от физика. На его взгляд, воображение и интуитивные прорывы — сильнее всего, даже сильнее знания! Потому что знание ограничено: люди знают лишь вот столько, вправо-влево — пусто, а воображение бесконечно. Это я всё к тому веду, что музыке нужно учить всех.
С. С.: Потому что музыка позволяет потом использовать мозг в большей степени.
Т. Ч.: Да! И я более того скажу. Я всё думала, почему Эйнштейн не расставался со своей скрипкой… Кстати, он ее Лина называл — от Вайолин (Violin). Скрипки у него менялись, но все они назывались Линами. Кто-то утверждает, что он хорошо играл, а кто-то — что чудовищно. Причем второе мне кажется более правдоподобным.
С. С.: Да, говорят, он все время сбивался с ритма. Фриц Крейслер ему пенял: “Ты великий ученый, неужели не можешь досчитать до трех?”
Т. Ч.: Замечательно! И вот, мне кажется, я разгадала, почему скрипка всегда была с ним, хотя мое заявление недорого стоит. Я думаю, он с помощью музыки переключал мозг на другой регистр. Это не логарифмическая линейка, на которой два плюс три и умножить на восемь, это другой режим работы.
С. С.: У меня как раз есть давно назревший вопрос. Я не очень хорошо знаю математику и вообще в ней не разбираюсь. Но говорят, будто музыка и математика, эти два диаметрально противоположных явления (одно — наука, другое — искусство), тесно взаимосвязаны. Так ли это?
Т. Ч.: Ваш вопрос попадает в категорию небольшого количества смертельных вопросов. Но я постараюсь выкрутиться. Дело в том, что люди ведь просто договорились, что считать наукой, а что искусством. А могли изобрести и другие коробочки, и я вовсе не уверена, что математика тогда попала бы в науку. Математика и музыка — это самые базовые, глубокие продукты и мозга, и сознания, и подсознания. Они не переводятся на другие языки. Только глупый человек, послушав гениальную музыку, способен заявить: а теперь я расскажу, про что она. Когда Феллини спрашивали, про что его фильм, он говорил: “Если бы я мог рассказать, я бы написал новеллу или роман. Вот мой фильм. Вот он, смотрите!” Так и здесь — слушайте! Подойду к вопросу с другого бока. А что вообще такое музыка? Как ученый, я могу объяснить, как мы ее воспринимаем: звук, звуковая волна, несется, бьется о барабанную перепонку и дальше поехала по слуховому нерву и так далее. Это происходит у всех, у кого есть слух. Является ли музыка — не гениальная, любая — музыкой для, скажем, комара или мышки-норушки? Нет. Для них это просто физическое воздействие.
С. С.: Звуковая волна.
Т. Ч.: И для того чтобы волна стала музыкой, мозг должен быть подготовлен. Для остальных она — “сумбур вместо музыки”. Как живопись для людей, которые в Эрмитаже возле Матисса говорят: “У меня сыну четыре года, но он еще и не так рисует!” Об этом же говорила Цветаева, “читатель — соавтор”. Или могу привести такой пример. Если здесь лежит том Шекспира, но нет человека, способного его прочитать — не в том смысле, что он не знает английского, а в том, что не подготовлен воспринимать этот сложный текст, — то в этом случае том Шекспира — всего лишь физический объект с таким-то весом, толщиной, глубиной, шириной и прочими параметрами. Откуда они взялись на нашу голову, музыка и математика? Галилей говорил: “Создатель написал книгу природы языком математики”. То есть математика — свойство мира. К музыке это имеет абсолютно такое же отношение. Иммануил Кант, лучший философ Земли, писал: “Мы не извлекаем законы из природы, а приписываем их ей и даже предписываем, потому что у нас такой мозг”, — точнее, “потому что мы такие”. Представьте, человечество доигралось до того, что люди на планете, упаси Господь, исчезли. Останутся ли математика и музыка? И я имею в виду не партитуры и тетрадки с формулами. Крупные математики мне отвечают: нет, если человека не будет, то и математики не будет. Подозреваю, что с музыкой так же, хотя я уверена, что прямо здесь, в вашей студии, большое количество людей сказали бы: нет, музыка — это сама Вселенная, она разлита во Вселенной. Но нет аргументов ни у тех, ни у других. Это все к тому, что если людей и маленьких детей не учить музыке, то эта дверь им не откроется. Я не стала музыкантом, но, если бы музыки в моей жизни с детства не было, я уверена, что и думала бы иначе, и жизнь моя иначе бы сложилась, и, разумеется, я бы не так понимала (хотя у меня нет иллюзий, что понимаю достаточно) музыкальные произведения.
С. С.: То есть всё связано.
Т. Ч.: Связано, да. Но эти связи, как уже было сказано, из категории вопросов смертельных. Как если бы вы меня спросили, что такое душа. И я могла бы ответить только одно: это не предмет науки. Это не значит, что души нет, это значит, что со свиным рылом в калашный ряд мы не ходим, я имею в виду — ученые не могут этим заниматься: нет физического места, где находится душа. Это сложная история.
Т. Ч.: Сами виноваты.
С. С.: Теперь давайте поговорим о влиянии классической музыки на мозг человека. Одни аспекты влияния доказаны, иные остаются в области предположений. Не секрет, что в Италии, особенно в Венеции, как я замечала, практически каждый день где-то исполняются “Времена года” Вивальди. И ученым якобы удалось доказать, что многократное и частое прослушивание “Времен года” благотворно влияет на укрепление памяти, в частности, у пожилых людей. Вы думаете, это возможно?
Т. Ч.: Думаю, что да. Попробую объяснить. Для этого мне придется сделать шаг назад. Что вообще происходит в человеческом мозге? Мозг — сложнейшая, кошмарного размера нейронная сеть. Память не является записанным текстом, к которому ты добавляешь новенькие тексты. Память — это не кладовка, не библиотека.
С. С.: Не подвал, как писала Анна Андреевна Ахматова, да.
Т. Ч.: Нет, это не подвал, это текст, живой текст, который все время переписывается, обновляется. За то время, что мы с вами говорим, там уже несколько раз все переписалось. Только один раз воспоминание приходит к нам в истинном виде, в следующий раз мы уже будем вспоминать тот вариант, который вспоминали до этого. Вот ведь в чем дело — информация постоянно переписывается! Трудно вообразить что-то более сложное! Когда мы приходим в этот мир, в наших генах какой-то вариант нейронной сети уже существует, однако, когда каждый из нас в свое время предстанет перед Создателем, он предъявит ту нейронную сеть, которую записал на своем мозге в процессе жизни. И этот текст зависит от того, что он слушал, с кем общался, что читал, о чем думал, куда ездил и на что смотрел. Единственное, чего мозг не умеет, — он не умеет НЕ учиться (я не беру ситуацию глубокой патологии). В моменты катастроф несчастий мозг учится каждую минуту, каждую секунду; чтобы с ним все было в порядке, он должен постоянно получать новую информацию. Если мозг не тренируется, произойдет то же, что будет с человеком, если он полгода пролежит на диване: он потом встать не сможет. Поэтому, когда человек слушает сложную музыку — а “сложная” в нашем разговоре — это как раз характеристика классической музыки, — он тренирует нейронную сеть. Музыка может быть кристальной, изумительной, прозрачной на слух, так сказать, но это на поверхности; главное — как она воздействует на внутреннем уровне. Это ровно как с музыкой Баха: идеальный алгоритм, да, но под ним лежит что-то еще, непознанная глубина. Вот я лентяйка, ни в какой фитнес не хожу, но если бы ходила, тело было бы другим. Зато я тренирую свои мозги, таков мой выбор. Поэтому — да, от Вивальди память может укрепляться. Если бы мы вели не такой светский и общекультурный разговор, а научный, то я бы этот теннисный мячик иначе отбила. Я бы спросила: а сравнивали ли с чем-нибудь влияние на мозг “Времен года”? С Шостаковичем сравнивали? С Аллой Пугачевой сравнивали?
С. С.: Можете отбить этот мячик и у нас.
Т. Ч.: Я имею в виду, что у меня было бы много вопросов, потому что у науки есть правила игры и они подразумевают, что нужно отбросить все варианты, кроме одного, доказанного. И здесь этот вариант такой: не исключено, что важен сам факт слушания прекрасной и сложной музыки — необязательно Вивальди, а, например, Скарлатти ну или кого назовем…
С. С.: Но проводились исследования именно по Вивальди, рассматривали части из “Времен года” как отдельные произведения. Скажем, установили, что, когда исполняются фрагменты из “Лета” — летняя гроза, все эти бравурные фрагменты, — в человеческом мозге происходят совершенно иные процессы, чем при слушании “Зимы”.
Т. Ч.: Я готова поверить, то есть не поверить, а, услышав доказательства такого рода, согласиться. Почему бы и нет.
С. С.: Могу про себя рассказать маленькую историю, не знаю, будет ли она интересна — абсолютно ненаучна, но из жизни. Поскольку папа был скрипачом, а мама пианисткой, музыку я слушала еще в перинатальном периоде. Папа играл “Времена года” Вивальди и дома, репетируя, в частности, фрагмент из концерта “Зима”, маленькая часть которой, как я потом узнала, называлась “У камелька”. Она абсолютно умиротворяющая, спокойная, и понятное дело, что в трехлетнем возрасте я засыпала под эту музыку. Но сейчас, когда я ее слышу, у меня возникает полное ощущение присутствия: ощущение той квартиры, тех запахов…
Т. Ч.: Так и должно быть, именно так.
С. С.: Я уже не говорю, что я засыпала под музыку Джордже Энеску…
Т. Ч.: Что дали, под то и засыпали.
С. С.: Да, и с тех пор в любом отеле могу уснуть под звуки скрипки, когда мой муж играет, готовясь к концерту.
Т. Ч.: Вы, кстати, подняли очень хорошую тему. Мы привыкли считать — и это неправильно, — что для человека все начинается с момента рождения, а вот японцы считают — с момента зачатия. Девять месяцев уже жизнь идет, и наука точно знает, что новорожденный ребенок реагирует не только на запах матери, но и на голос, потому что он его знает, он девять месяцев с этим голосом уже жил. Дети в утробе матери, к счастью, ничего не видят, но слышат очень многое. Поэтому юным дамам, которые собираются производить детей на свет, нужно сказать: слушайте хорошую музыку, смотрите на цветы, на горы, на реки, на водопады и прочие красоты. Это не периферийные вещи, они имеют очень мощное воздействие. И всех детей, повторюсь, очень желательно учить музыке, и начинать нужно как можно раньше. Это увеличивает пластичность мозга. Пластичность — это способность учиться, то есть способность образовывать новые связи в нейронной сети. Музыка это делает как ничто другое, потому что она подразумевает очень тонкий анализ: этот фрагмент отличается от того частотой на миллиметр или этот кусочек должен прозвучать раньше того кусочка. Это тонкие, ювелирные вещи. У детей, которые рано начинают учиться музыке, гораздо легче идет чтение и письмо, а когда они становятся бабушками и дедушками, то на несколько лет отодвигают от себя Альцгеймера.
С. С.: Хотелось бы поговорить о том, что научно доказано и обозначено как “эффект Моцарта”.
Т. Ч.: Как раз в продолжение того, о чем мы беседуем. Действительно, есть такой термин и есть работы, доказывающие, что дети, которые слушают Моцарта, умнее. У них даже IQ выше. Правда, я скептически отношусь к IQ.
С. С.: Я тоже. Но, как я понимаю, считается, что тональная система, тональный звуковой ряд музыки Моцарта наиболее близок к тембровой окраске человеческого голоса.
Т. Ч.: И тональная система, и, я думаю, совершенство структуры. Я сейчас говорю не про эстетику и эмоции, а именно про то, как построены музыкальные произведения. Музыка… ну нет, ее боги писали, человек на это не способен, это что-то совсем из других миров. Как ученый, я, конечно, не должна так говорить, но мы же не знаем: может быть, музыка и есть Вселенная. Я понимаю, что это звучит легкомысленно, но я-то говорю серьезно.